Гариф Ахунов - Ядро ореха
Очень уж польстило старику, что его сосед, объездивший, почитай, всю страну, подошел к нему этак уважительно и ласково; он даже на секунду позабыл о половицах.
— Хо! — крикнул он. — Кому и стареть, как не нам, Лутфулла... Я вот, помню, дом себе уж поставил, оженился, а ты все с ребятами шары гонял. А теперь, глянь! Ну, чисто батыр из сказки супротив меня, я тебе скажу. Усы отпустил, картуз кожаный — ты, Лутфулла, как я погляжу, совсем городской мужик стал. Сколько тебе? Небось под пятьдесят уже?
— Бери выше, Шавали-абзый. Шестой десяток давно разменял.
— Да неужто? Дела-а-а... Вот жисть, а? Шестой, говоришь, разменял? — и, забрав в горсть бороду, старик покачал головой. Желтовато-темное морщинистое лицо его чуть порозовело, зашевелилось, ожили у глубоко провалившихся глаз мелкие морщинки, да и в самих глазах вспыхнула еле заметная искорка.
— Дак что же мы здесь стоим, будто каменные столбы? Давай-ка, Лутфулла, заходи в дом, гостем будешь, счас чаю наладим, — сказал вдруг старик мягким и приветливым голосом.
— Спасибо на добром слове, Шавали-абзый, времени только у меня маловато. Ну, да теперь мы с тобою соседи, увидимся еще и в гости зайдем. Я ведь к тебе по делу. Надо бы мне привести в порядок свое развалившееся хозяйство. Вот, пришел кое-что взять у тебя...
Старый Шавали едва не подскочил от этих слов и, запинаясь, быстро бормотнул:
— Ч... чего такое взять?
— Да на день косу бы да метлу... какие поплоше.
— А-а, вот оно что! Метлу, говоришь, и косу? Это, брат, можно... это можно. Эй, мать! Магиша! Магиша, слышь!
Из дому, спотыкаясь, выскочила простоволосая, в длинном линялом платье баба и, оторопело глянув на Диярова, вскрикнула:
— Анделы небесные! На дворе гости, а он и не скажет!.. — и тут же унеслась обратно.
Выходя с косой и метлой со двора, Дияров еще раз окинул взглядом обветшалые, покосившиеся постройки, стоящего в тени лапаса, со скрещенными на груди костлявыми руками старого Шавали, и долго стояли у него перед глазами это пришедшее в упадок хозяйство и его чудаковатый хозяин. И еще одно обстоятельство необъяснимым образом связалось в его представлении с мрачным домом Шавали. Рядом со своей избой обнаружил он вдруг в траве какие-то три половицы. Поначалу думал Лутфулла-абзый, что остались они после вчерашнего ремонту, но, нагнувшись, сообразил, что ошибся; от старых, отсыревших на росе досок ударил в нос резкий и кислый запах навоза. Сильно удивившись, он постоял над ними, не понимая, какими судьбами попали на его двор эти потемневшие от времени, но пахнущие свежим навозом странные половицы.
А солнце тем временем уже поднялось над Нурсалинскими горами на высоту буровой вышки, и под его теплый золотой свет высыпало во двор многочисленное семейство Дияровых. Рыжие, самого разного возраста ребятишки — кто на велосипедах, двухколесных и трехколесных, кто на игрушечных лошадках, на палочке, а то и просто на своих загорелых и исцарапанных двоих — с ведерками, лопатками, железками и палками в руках, крича и ссорясь, посылая радостные вопли в это июньское солнечное утро, словно привезли они с собою на тихую травяную деревенскую улицу древнего Калимата гомон и суматоху далеких больших городов. А Лутфулла Дияров, взмахивая косой, все время чувствовал на своем дворе любопытные взгляды соседей. То и дело с ним здоровались прохожие, окликали, расспрашивали; возбужденные ребятишки приносили с улицы кучу деревенских новостей. Четырнадцатилетний сын его, Вагап, легко повыдергивал расшатанные колья изгороди и, налив в ямку из старого медного кумгана воды, лихо размахиваясь, вколачивал в землю новые. И Лутфулла-абзый, когда-то научивший сына этой премудрости, наблюдал теперь за ним с большим удовольствием; Диярову было приятно, что Вагап работает энергично и умело, вкладывая даже в такое, не слишком замысловатое занятие всю свою увлеченную душу. Дияров не любил маменькиных сынков, чурающихся физического труда, терпеть он их не мог, считая людьми пустыми, неинтересными, поэтому и огорчался раньше, зная, что в большом городе не так-то просто подобрать мальчишкам подходящую работу. А здесь — эвон какое раздолье! Развести, понимаешь, какой ни на есть огородишко, и пусть себе пацанье в земле копается: так, конечно, для души, а не для выгоды. Потом и фруктовый сад можно будет посадить — земля хорошая, и места вполне достаточно. Тауфика до подобных затей большая охотница, да она, мать честная, такое здесь разведет, что калиматовцы только рты поразевают, со всех концов побегут к ней за рассадою.
Вот и Тауфика-апа, будто за щепками вышла во двор, окинула придирчивым взглядом свое звонкоголосое семейство и осталась довольна. Сегодня она выглядит куда живее, исчезли под глазами синеватые тени, повеселела, — видимо, и ей пришелся по душе вчерашний огневой субботник.
Лутфулла-абзый ближе к полдню почуял, что тяжелое гнетущее чувство, заполонившее его с посещения шавалиевского мрачного двора, понемногу рассосалось, уступая место тихой и спокойной радости; он с удовлетворением пошел обедать, а после сытной и вкусной еды работал до позднего вечера с молодым пьянящим задором, сладко и крепко спал и утром, надев новую пиджачную пару, повязав галстук и наведя блеск на кожаную фуражку, с легким и уверенным настроением пошел в контору.
Управляющий трестом Кожанов встретил мастера вежливо и спокойно, был он, как и при первом знакомстве, в ладном темно-коричневом костюме, белой рубашке с черным строгим галстуком. Встав из-за стола, поздоровался Кожанов с мастером за руку, предложил стул, но, заметив, что Дияров заинтересованно оглядывается, торопить его с разговором не стал. Впрочем, на знакомство с кабинетом управляющего много времени и не требовалось, не было в нем, как и в самом Кожанове, ни одной лишней детали: шкафы, книжный и несгораемый, просторный письменный стол, несколько стульев и сбоку от стола большая, во всю стену, карта. Вглядываясь в крутые, стремительно вздымающиеся изломы линий этой нарисованной от руки цветной карты, в силуэты буровых вышек на ней, Дияров понял, что это карта разработки нефтяных площадей треста, и, кажется, впервые по прибытия в Калимат, почти физически ощутил громадный объем работы, развернувшейся на его земле.
Управляющий трестом, расспросив Диярова об устройстве семьи на новом месте, о прежней работе мастера, осведомился, не нужна ли ему какая помощь от треста, и, получив отрицательный ответ, перешел к предстоящим делам. На слова был он скуп, говорил, не отрывая взгляда от собеседника, словно боясь, как бы тот не упустил хотя бы одно слово. Выражение лица у — него было при этом пасмурное, сухое, брови сумрачно сходились на переносице, и под туго натянутой смуглой кожей напряженно ходили желваки. Был он также скуп на движения, однако чувствовалась в нем огромная, целеустремленная энергия, отчего и казался он упругой, свернутой до поры до времени пружиною. Большие, крупные в кости, густо поросшие черным жестким волосом руки Кожанова, сжатые в кулаки, лежали на столе в неослабном напряжений; лишь перейдя к делам и задачам треста, он внезапно сцепил пальцы, точно замкнул железный обруч, и стиснул их так, что затрещали суставы. Говорил управляющий негромко и тяжело, словно ронял пудовые значительные слова:
— Наша борьба, товарищ Дияров, жесткая и безмолвная. Кто кого! Природа бездушна, и ей нет дела, победим мы ее или будем побеждены. Партия дала нам задание — партия ждет от нас дела. Мы, коммунисты, должны смотреть правде в глаза. Нефтяные районы республики далеко не трамплин к легкому успеху, это нужно понять прежде всего. Жестокие морозы, неимоверная грязь, выматывающая работа без горячих обедов... Слава и ордена, прекрасные города и магистрали будут позже. И мы не должны вводить молодежь в заблуждение, но должны прямо спросить: «Крепки ли у тебя жилы? Под силу ли тебе тяжесть, какую подымали люди, строившие Советскую власть? Если под силу — ты пойдешь с нами!»
Лицо Кожанова сделалось еще более напряженным, сжались тонкие губы, и серые под тяжелыми веками глаза загорелись неистовым пламенем; исподлобья, в упор смотрел он на Диярова, словно проверяя его выдержку, и вдруг неожиданно губы его дрогнули, и лицо Кожанова осветила короткая, но поразительно теплая и душевная улыбка.
— Я верю в вас, товарищ Дияров. Верю, что постараетесь передать молодым весь свой богатый опыт. Без молодых нам не сделать даже малого. К нам приехали мастера со всех концов Союза, люди с золотыми руками. Но республика совершит гигантский шаг вперед, если будут подготовлены свои кадры, национальные кадры нефтяников!
Лутфулла Дияров вышел от Кожанова воодушевленным и глубоко взволнованным. Даже по улице Дияров шагал твердо и энергично, словно уже подчиняясь стальной воле и крепким рукам управляющего. По новому асфальту громыхали мимо него грузовые машины, перед финскими домами, возле бараков шумели листвою молодые деревья, и, торопя товарища, кричал густым, перекрывающим все шумы басом какой-то парень в брезентовой куртке:
