Николай Шундик - Быстроногий олень. Книга 1
Наутро, когда Гэмаль и Айгинто отправились в бригаду Мэвэта, Ятто долго провожал их, просил передать секретарю Ковалеву большое спасибо.
— А когда внука в школу приведешь? — спросил Гэмаль, пытаясь заглянуть в глаза старику.
— Всю ночь не спал, — вздохнул Ятто. — Плакал даже… как женщина… Приведу… Приведу… Сильно просится мальчик.
Постояв немного, Ятто повернулся и пошел к своему стойбищу. Гэмаль долго провожал его теплым взглядом.
— Вот как в жизни бывает, — наконец задумчиво произнес он. — Внука к солнцу зовут, а дед… страдает, мучается… Постарел, быть может, на целый год за ночь.
— А я о Караулине думаю, — отозвался Айгинто, — совсем непонимающий человек! Заставил старика днем и ночью помнить своих болванчиков. Вот как получается!..
— Бестолково, совсем бестолково получается, — задумчиво отозвался Гэмаль. И тут же заговорил о другом: — Кумчу на пастбище жаловался, плохое говорит. Давай-ка с тобой собственными глазами посмотрим.
Утро разгоралось. Из-за синих зубцов Анадырского хребта взошло солнце. То там, то здесь от озера к озеру пролетали стаи уток. Чисто из-под самых ног с шумом выпархивали куропатки.
Гэмаль и Айгинто, изучая пастбища, то отходили друг от друга на километр, на два, то снова сходились.
Тундра, уже прихваченная кое-где огненными красками осени, была еще в расцвете. Трава на кочках густая, зеленая. Между кочками блестели узорчатые лапки ягеля. Там, где кочек не было, тундра от ягеля казалась пятнистой, с серебристым отливом. По пути то и дело попадались небольшие озера, заросшие по берегам осокой и багульником, с резким одуряющим запахом. Нередко виднелись кусты голубики, карликовой березы; встречались места, густо усыпанные белыми грибами — боровиками; мясистые шляпки их тускло светились гладкой, словно лакированной поверхностью.
По кочкам итти было трудно. Гэмаль и Айгинто выбирали места, густо заросшие мхами. Фиолетовые, синие, темно-красные подушки их были мягкими, нежными, как бархат.
— Как видишь, пастбище здесь не такое уж плохое, — заключил Гэмаль и тут же добавил: — Сколько озер в нашей тундре! В некоторых районах Чукотки стали уже осушать озера, а на их местах травы сеять. Вот бы у нас такое начать, сколько бы пастбищ добавилось!
— Кумчу и старые не может использовать как следует, — вздохнул Айгинто. — Вот хотя бы так, как в бригаде Мэвэта. Хорошо бережет свои пастбища Мэвэт, настоящий он бригадир.
14
Стойбище оленеводческой бригады Мэвэта было расположено на берегу лагуны. Стадо, жадно набросившись на зеленое пастбище, темной тучей широко разбрелось по прибрежной тундре.
С арканом, приготовленным для броска, Мэвэт бродил по стаду, присматривался к оленям.
Высокий, чуть сутулый, он шагал вкрадчиво и бесшумно, обутый в легкие летние торбаза из оленьей замши. На нем были такие же легкие замшевые штаны и бесшерстая кухлянка, выкрашенная в ярко-красный цвет коры полярного дерева вирувир.
Крупное скуластое лицо Мэвэта было озабочено, внимательно. На морщинистый лоб его спускался венчик черных волос, обрамлявший бугристую, неровно постриженную голову. Чуть повыше венчика виднелся засаленный ремешок с двумя красными бусинами.
Олени косили свои настороженные темно-фиолетовые глаза на аркан в руках Мэвэта, отходили в сторону.
«Вот того пээчвака[9], с белыми пятнами на коленях, клеймом означить надо, — размышлял Мэвэт, осматривая крупного теленка, норовившего тоненькими рожками ударить важенку[10]. — Однако хороший тыркилин[11] будет. Присмотреться надо».
Рассердившись, важенка больно ударила теленка рогами, и тот, отступив, вдруг набросился на вторую важенку.
«Ай, сердитый какой, без драки жить не может!» — улыбнулся Мэвэт, не отрывая глаз от приглянувшегося теленка. А когда теленок, быстро выщипав траву на завоеванном у важенки месте, не задумываясь набродился на огромного быка, Мэвэт рассмеялся и вдруг ловко заарканил своего нового любимца. Теленок тревожно хоркнул, встал на дыбы, метнулся в сторону. Вытаращенные от испуга глаза его налились кровью. Мэвэт подтащил к себе мечущегося теленка, повалил на землю.
— А ну-ка ближе на тебя посмотрю, — приговаривал он, ощупывая спину, шею, ноги теленка, заглядывая ему в зубы. — Сильная шея, ноги сильные, а грудь, грудь какая!
Услыхав позади себя чьи-то быстрые шаги, Мэвэт повернулся и увидел пастуха Раале. Лицо Раале, с узенькими глазами, с черным пушком над верхней губой, было тревожным.
— Там к тебе Чымнэ пришел. Злой очень. С тобой и с Тымнэро говорить хочет, — быстро сказал он, вытирая накомарником потную шею.
Мэвэт нахмурился. Мгновение помолчав, он ответил:
— Сейчас приду. За Аймынэ ругаться явился Чымнэ.
Отпустив теленка, Мэвэт пошел к ярангам.
Многолетней была вражда между Мэвэтом и Чымнэ.
Когда-то, еще до организации колхоза, Мэвэт добрых два десятка лет батрачил у Чымнэ. Хорошим пастухом был Мэвэт. Никто лучше его в стаде Чымнэ не понимал оленей; никто лучше его не мог выбрать пастбищ, найти защищенные от ветров места для отела. Дорожил своим пастухом Чымнэ, не позволял себе грубостей с ним, как с другими батраками.
Но слишком непокорным, своенравным был характер у Мэвэта. Все чаще и чаще заступался он за батраков, над которыми издевался Чымнэ, все чаще открыто высказывал свою ненависть к хозяину.
Возненавидел Чымнэ пастуха, стал грозить, что прогонит, как собаку.
Но тут пришло такое время, когда Мэвэт и сам ушел от Чымнэ. Он первым вступил в товарищество, первым со всей страстью человека, нашедшего, наконец, справедливость, взялся за укрепление товарищества, а затем уже и колхоза. С тех пор вражда между Мэвэтом и Чымнэ стала еще ожесточеннее. А потом вышло так, что сестра жены Чымнэ, Аймынэ, полюбила Тымнэро, сына Мэвэта, и уже несколько раз делала попытку порвать со своей семьей, уйти к Тымнэро.
Чымнэ важно сидел на белой оленьей шкуре, которую постелила ему жена Мэвэта. Приземистый, с широким, скуластым лицом, изъеденным оспой, на котором затерялась крохотная красная пуговка носа, казался он грузным, медлительным, мрачным.
Жена Мэвэта поставила перед мужем и гостем на фанерной дощечке фарфоровые блюдца, наполнила их чаем. Чымнэ с шумом отхлебнул несколько глотков и, наконец, спросил:
— Где Аймынэ? Зачем ты и твой сын украли ее из моего стойбища?
— Разве я и мой сын бывали этим летом в твоем стойбище? — не спеша отозвался Мэвэт. — Как мы могли украсть что-нибудь из твоего стойбища, если ни я, ни сын мой ни одной ногой туда не ступали? — Помолчав, Мэвэт строго добавил: — Ты хорошо знаешь, Чымнэ, что Аймынэ сама к нашему сыну пришла.
Чымнэ с раздражением отодвинул от себя блюдце и, не глядя на Мэвэта, сказал:
— Не забывай обычай наш: ни девушка, ни парень не могут стать товарищами по очагу без сговора их родителей или родственников.
— Сейчас многие люди стали так думать: плохой обычай словно камень на тропе. Если камень такой ноги людям сбивает, его в сторону отбрасывают, — ответил Мэвэт.
Чымнэ медленно, по-бычьи повернул голову, глянул прямо в глаза бригадиру.
— Скажи, какой наш обычай камнем лежит?
— А хотя бы вот этот — детей женить только по сговору родителей или родственников. Разве много хорошего в том, что, по обычаю этому когда-то тебя женили на маленькой девочке Ровтынэ? Жена твоя еще только молодой женщиной становилась, а тебя уже стариком все считали. Я-то хорошо знаю, как ненавидела она тебя, да и сейчас ненавидит, наверное.
Этого Чымнэ уже не мог вынести. Он быстро вскочил на ноги, хотел резко ответить, но тут в ярангу вошли Гэмаль и Айгинто.
Жена Мэвэта засуетилась, вытаскивая из-за полога белые шкуры, чтобы усадить гостей. Когда Гэмаль и Айгинто уселись, Чымнэ нерешительно переступил с ноги на ногу и тоже уселся. Выйти так просто на улицу, не поговорив с гостями, значило бы откровенно показать свею враждебность. Чымнэ на это не решился.
— Слыхал я, что ты, Гэмаль, в наш колхоз совсем приехал. Верно ли говорят люди? — спросил Мэвэт, протягивая почетным гостям раскуренную трубку.
— Да. Люди говорят правду, — подтвердил Гэмаль. В это время в ярангу вошла Аймынэ, а за нею пастух Чымнэ, Кувлюк.
— Вот, хотел привести, как ты говорил, на аркане, да она сама пошла, — ослепленный яростью, сказал Кувлюк.
Чымнэ глянул ему в глаза, и пастух осекся, заметив Гэмаля и Айгинто.
Высокий, костлявый, уже не молодой, Кувлюк безвольно опустил плечи, потоптался на месте, не зная, что ему делать дальше. Длинное лицо его, с узкими бегающими глазами, было красным, потным. Тонкие, застывшие в усмешке губы, длинный нос и острый подбородок придавали его лицу что-то лисье.
Не меньше была смущена и Аймынэ. Шла она сюда с твердой решимостью заявить Чымнэ, что никуда из стойбища Мэвэта не уйдет, что не может больше жить без Тымнэро. Но вот в яранге оказались посторонние люди — да еще какие люди! Сам председатель колхоза Айгинто и парторг Гэмаль. «А может, это и лучше, вот взять и сказать прямо при них!» — мелькнуло в голове девушки. Но во рту Аймынэ пересохло, и она не могла вымолвить ни слова. Смуглое, миловидное лицо ее, с ярко-черными в длинном разрезе глазами, казалось настолько смущенным, что Гэмаль не выдержал и, наконец, нарушил тягостное молчание.
