Иван Абрамов - Оглянись на будущее
Две тысячи сварных соединений, триста восемьдесят фланцевых. Да на любом рубеже, в любую секунду может полететь все прахом. Течь в теле отливки, в стенке трубы, вообще бог знает где, а стрелка манометра, паралитично вздрагивая, начнет опускаться. И хорошо, прямо-таки замечательно, если стрелка доберется до красной отметины плавно и добросовестно. В тот самый миг вскинет Егор Аниканович Тихий левую руку вверх, пальцем правой ткнет в кнопку «Стоп», и утихнет толкач, сделав свое дело. Генка в один полный оборот, единым махом перекроет вентиль, бригадир нарочито медленно сунет руку в карман, достанет непочатую пачку сигарет. Василий Чуков сунет вилку своей переноски в розетку и вступит в обязанности. Но самое ответственное теперь на Грише. Надо разыскать старшего приемщика Мошкару, надо сказать ему что-то такое, под его настроение, надо привести его к котлу, чтоб настроение не испортилось, надо сделать так, чтоб Мошкара приступил к приемке котла без выкрутасов. Если начнутся разговоры или, не дай бог, хотя бы малая перепалка, все пропало. Василий Чуков улыбнется Мошкаре, как лучшему другу, посветит и там, где видно, поддержит под локоток, даже там, где не нужно.
Мошкара, как видно, и сам робеет в такую минуту. Еще бы. Чуть не полмесяца химичили монтажники, что, где и как, разве усмотришь, а теперь с больной головы на здоровую. У них одна забота: спихнуть котел с рук. Подписан паспорт — им дальше хоть трава не расти. А если и после подписи что такое, а если и через год до аварии дойдет? Конечно, с монтажников тоже спросят, но главный спрос с него, со старшего приемщика. Об этом все знают, а потому без спешки, без суеты, а по возможности и вовсе помаленечку.
Гриша, войдя в роль, громко рассказывает отборные армянские анекдоты, и, если бы такое в обычное время, все падали бы от хохота, Егор Тихий делается на самом деле тихим и незаметным, потому — тоже все знают — умеет он встрять невпопад и подпортить дело. Игорь Рыжов вовсе исчезает куда-то. Не любит Мошкара, если во время приемки маячит перед глазами эта тельняга. Вообще не любит без особой необходимости смотреть на Рыжова. Но это особая статья. Словом, разыгрывается на котельном участке настоящий спектакль.
Но все это пока предстоит. До этого еще далеко. Пресс-толкач тюкает и тюкает тонким штоком в пофыркивающий цилиндр, черная стрелка все ближе и ближе к финишу, никто не обнаружил пока ни «слез», ни «отпотин», и такая тишина стоит в пролете, что дзенькающее пофыркивание пресса воспринимается как нечто нереальное. Еще немного, всего два маленьких деления, две коротеньких черточки до этого заветного финиша. Егор Тихий не выдерживает, чуть приподнимает левую руку, но сразу же опускает ее, цепляется пальцами за край цилиндра. Генка Топорков изогнулся влево, чтоб всем корпусом, всей силой своего не шибко мощного тела навалиться на маховик вентиля и перекрыть доступ воды в систему. Гриша Погасян достал носовой платок и машинально, как чтец-декламатор перед новым усилием, вытирает губы. Чуков смотрит на белую розетку, куда вот-вот воткнет вилку переноски. Павлов положил правую руку на колено. Он готов и к жизни и к смерти. Если все благополучно — мгновение — и в руке новая пачка сигарет, если… Но не дай бог, не дай бог.
Все. Коснулась черная стрелка красной черты. До половины прикрыла ее. Мгновение, еще одно мгновение, надо, чтоб по бокам черного появились тоненькие полосочки красного. С обеих сторон по тоненькой полосочке.
Взмах руки. Несколько отточенных движений — и полная тишина в пролете, такая полная, что появись тут сейчас обыкновенная муха, за бомбардировщик примут ее. Ждут люди. Еще минута ожидания и…
— А-а-а-а! — раздается истошный, совсем не человеческий, потрясающе возмущенный и гневный вскрик. Все, кто был в пролете, может, вообще в цехе, увидали Павлова. Стоит человек на сферическом барабане котла, воздел руки к небу и замер, сам сраженный собственным вскриком. Левая рука медленно опустилась и указала на спаренную трубу-калорифер, изогнутую калачом у его ног.
Все ясно. Да и стрелка манометра подтвердила. По ее краям уже не красные полосочки, по ее краям беда, восемь часов работы на ветер. Давление сбросить, воду слить, систему продуть, дефект устранить, снова залить воду… Ну а дальше что получится, тут никто не может знать наперед. Возможно, и еще вывернется где-либо притаившаяся до времени напасть. Потому, прежде чем сливать воду, надо просмотреть все, уже не надеясь на успех, а как бы комплектуя одну беду к другой. Их важно найти, устранить их можно заодно. Но настроение убито, надежды нет, и люди не спешат двинуться дальше.
— Чо там? — спросил Рыжов безучастно. Но и сам увидел: над спаренной трубой-калачом стоит мелкая пыль. Бьет из стыка тонкий фонтанчик и рассыпается пыльцой.
Павлов смахнул с плеч потертую синенькую курточку и с такой злобой и отвращением швырнул на искрящийся на солнышке фонтанчик, будто извивалась там огромная ядовитая змея. Пусть не отравляет пространство. Егор Тихий достал помятую пачку «Севера», сокрушенно оглядел. В прах, оказывается, растер, пока черная стрелочка двигалась к финишу. Генка Топорков, неловко задрав голову, стоял и ждал команды бригадира. Чуков швырнул переноску в кучу тряпья, приготовленного именно затем, чтоб вытирать трубопровод перед осмотром, Гриша Погасян расслабленно опустил руки и огляделся: куда бы сесть. Сел на штабелек асбоцементных кубиков, оставленных изолировщицами, встал, отошел шажка на два, произнес апатично:
— Вот так, дорогой, это тебе не армянское радио.
— Ефимова сюда! — все же вымолвил бригадир тихо и зловеще.
— Ефимова! — на весь белый свет продублировал команду Рыжов.
— Ва-ва… — ехидно отозвалось в утробах еще не законченных котлов.
А ведь он был — Ефимов. В соседнем котле трубопровод питательной воды варил. Тот самый, из-за которого сыр-бор загорелся у них с Иваном. Был и сплыл. Такое, хотя и редко, но случается. На глазах, как говорится, широкой общественности исчезает человек в момент самый нужный. Стоит Серегина колесница с кислородным баллоном на своем обычном месте, но ни редуктора нет на баллоне, ни шлангов не видно. Испарилось все.
— Где? — громче и требовательнее задал вопрос Павлов.
— Слезай ты оттуда, — посоветовал Рыжов бригадиру. — Еще ахнешься от перегрева, кто тебя лечить будет.
Все объяснила Галка Лукьянцева. Она появилась тут после смены по личным, если можно так сказать, мотивам. Растерянно развела руками, посмотрела на Павлова, сказала тоненько:
— Ушел. С полчаса назад. Смена-то давно кончилась. — И добавила, совсем ни к селу Ни к городу: — Мне показалось, он заболел.
Павлов слез со своей верхотуры, распечатал новую пачку сигарет, угостил Егора Тихого и сказал обыденно:
— Работать.
Самый мудрый вопрос в подобной ситуации вовсе не в том, кто виноват, важно: как справиться с бедой?
Подряд две сигареты выкурил Павлов, прежде чем сдвинуться с места. Но когда сдвинулся, пошел твердо и уверенно. В сторону конторки пошел.
12
Захар Корнеевич в конторке не один. У стены, на вытертой до глянца скамейке, сидит представительный молодой человек в светлой тройке. Лицо смущенное, бордовое, руки теребят забытые кем-то концы. Ворох разноцветных ниточек у ног молодого человека, неизвестно когда и зачем тут очутившегося. Мало ли кто и что? Павлов давно усвоил правило: при посторонних о неурядицах ни слова. Но и на долгие ожидания времени нет. Смена кончилась, встанет сейчас Захар Корнеевич, кивнет на прощанье и был таков. Конечно, без него тоже можно выкрутиться, но это будет уже стопроцентная партизанщина.
— Ну, чего ты? — мрачно пробубнил Ступак.
— Да вот… как вам сказать, — выжидательно и красноречиво уставился Павлов на незнакомца. Надеялся, поймет человек, удалится, откуда пришел. Но — сидит, знай свое — теребит дурацкий ком концов, роняя ниточки на лакированные туфельки. Пижон!
— В чем дело? — совсем неприязненно спросил Ступак.
— На калориферном калаче стык заплакал, — все же решился Павлов. — Минута делов, две ложки воды спустить, но Ефимов уже смотался.
— Обрадовал! — совсем издевательски бросил Ступак. — От вас… таких, чего хорошего ждать-то? — и почему-то весь гнев своего взгляда сосредоточил на парне в светлой тройке. Что-то тут у них произошло, просто так Захар Корнеевич ни улыбками, ни гневом никого не одаривает. Но у каждого свои заботы.
— Надо сварщика искать, — подсказал Павлов, тоже недобро оглядев ненужного сейчас свидетеля. Знал бригадир — при свидетелях Носач особенно любит покуражиться, власть свою показать.
— Ищи! — выдвинул Ступак ящик своего стола. — Тебе какого? Рыженького, черненького, полосатенького?
Теперь пропало. Закусил удила товарищ начальник. Дальше, если и получится, то ненужная перепалка.
