Леонид Кокоулин - Колымский котлован. Из записок гидростроителя
— Все-таки ты сволочь, адмирал. Ну, погоди!
Нельсон как зыркнул на него, даже у нас мурашки забегали, а мастер подкатил к нему бочонком. «Пошутил, говорит, я, только чудные вы все какие-то». И вот, значит, черпаем болотину, месим грязь вонючую. Опять этот мастер к нам. Отвел в сторону адмирала, толкует:
— Слушай, Нельсон, хороший куш. Введешь в срок этот участок — «навар» будет. Но ты сам понимаешь…
Слышим, басит что-то Нельсон.
— В том-то и дело, — перебивает его мастер. — Можно миллиметров по пятьсот не добирать котлованы под опоры. Смекаешь, насколько быстрее будет?
— А не повалятся? И так почва…
— Ну уж тут моя забота, — успокаивает мастер.
— Ну и пошло, — продолжает Славка, — мы в болоте, а мастер ружьишко на плечо, и айда в осоке шуровать утей. С горем пополам выбрались мы из этого киселя. Сделали все, как полагается. Поставили столбы чин чином, как положено. Утрамбовали вокруг них землю, натаскали и забутили камень, облагородили квадраты котлованов мхом, прорыли дренажные канавы, И тут мастер потребовал в «лапу». Нельсон, конечно, послал его… И что же? Через день вдруг комиссия нагрянула проверять линию, наш участок. Что-то мастер наклепал.
Славка, не выпуская руль, одной рукой прикурил.
— Адмирал спокойненько взял лопату, поплевал на руки: «Ну, говорит, братва, давай!» — и Славка тоже поддает газу, скалит зубы. — Откопали одну опору, померяли: комиссия то на мастера, то на Нельсона смотрит. Мастер своим глазам не верит: глубина тютелька в тютельку… Откапываем другую, третью — нет отклонений. Мастер белеет от злости.
— Хватит, — говорит председатель.
А Нельсон и глазом не моргнул, говорит: «За работу под установленными опорами — коэффициент один к двум».
— Надо было после первой откопки заставить самого мастера рыть землю, — сказал я.
— Что ты, — Славка присвистнул, — дело серьезное, государственное. Бывало, линию уже сдадут, уж ток идет, и вдруг начинают столбы кренделя выписывать, валятся.
— А куда смотрят кураторы, заказчик?
— А совесть-то, совесть надо иметь, или как по-твоему? Нельзя же все время над душой стоять, да и неловко как-то не доверять. Вот читаю в газете: рабочие собрали столько-то металлолома, и им хвалу до небес. А зачем, позвольте спросить, они его раскидали? Кстати, — рассмеялся Славка, — однажды приехало начальство к Нельсону в бригаду, рекомендует заместителем бригадира какого-то дядю и его же в профсоюз участка и проводят по бригаде. Рассказали, какие он занимал ответственные должности. Дело за голосованием. Адмирал встает и говорит:
— Не надо нам кота в мешке, да и вообще дармоедов не надо. Федя у нас взносы собирает исправно, марки клеить умеет, не мошенничает. Беседы мы, говорит, на добровольных началах проводим, читать умеем. Так что не вижу причины его заменять.
Ребята тоже уразумели. Так Федя и остался профоргом.
Славка переключил скорость.
— Ну, кажется, подъезжаем, — сказал он. Круто повернул вправо и сразу подрулил к вагончикам, в которых жила бригада.
Как всегда на ЛЭП, первыми встречают гостей собаки. Псы облаяли машину, обнюхали нас, успокоились, но вид их говорил: палки не хватайте, камни из-за пазухи выбросьте.
Вагончики образовали незамкнутый круг с выездом. Такое расположение напоминает старинную крепость. Только нет часовых у ворот.
— Ну, что же вы, входите, — звонким голосом приглашает Полина Павловна.
Обметаем веткой стланика снег с валенок.
— Да вы проходите, проходите, снег не сало — стряхнул и отстало.
У Полины Павловны на кухне блеск: пол выскоблен дожелта, кастрюли улыбаются. Вижу — рада нам. Но не просто так: нет-нет да и клонится разговор к Андрею. Вроде и не должно бы удивлять это: в какую бригаду ни приедешь — все спрашивают о мальце. Ну у нее свой прицел — забрать к себе хочет мальчишку. Не раз уж говорил: сын он бригадный, не мой, ребятам и решать.
Как-то приехала Полина Павловна в бригаду к Димке, поохала, повздыхала и давай нас корить: и папиросами-то начадили — топор вешай, и выражаетесь не так. Разве общество это для ребенка?..
— Слушай, Полина Павловна, — озлился Седой, — хоть и уважаем мы тебя, а чеши-ка ты лучше подобру-поздорову, пока холодок. Да не торопись к нам в другой раз. А ты, мужик, — это к Андрею, — шуруй на улицу, посмотри погоду! — А ты видела лицо Талипа, — наступает Седой на Полину Павловну, — когда он по ночам шьет или стирает Андрейкино?
Та молчит.
— То-то… Живут люди и пусть живут…
Полина Павловна сутулится, плечи у нее вздрагивают. Седой не может усидеть на месте.
— Полинушка, милая ты моя, — говорит он, — послушай, что я тебе скажу, только не реви!
Полина Павловна поднимает голову и с надеждой смотрит на Седого.
— И твой черед наступит, — Седой кивком отбрасывает волосы, — вот увидишь. Куда мы с ним, ведь скоро в школу ему…
И еще вспомнилось мне: приезжаю где-то под утро в Димкину бригаду, захожу в палатку. С ножницами в руках Седой за столом сидит, через плечо рулетка и охапка лоскутов. Что это он ночью вздумал ветошь перебирать?
— Кружок кройки и шитья? — спрашиваю.
— Видишь, какая штука, дед, — вздохнул Седой. — Шьешь, порешь — ниткам горе. Набрали Андрею обновки. А не люблю я эти лямочки, ленточки, вязочки. Да и Андрей не хочет надевать. Просит штаны, как у меня, с карманами. Посему — ателье. — У Седого рот до ушей. — Модняче получается. Ну-ка, дед, снимай, снимай брюки, и твои смоделирую, с себя уже искромсал, за Талиповы взялся. Скрою, приметаю: то карманы ниже колен получаются, то прореха кукишем выходит.
Смотрю.
Так и есть, вот и обрезки от его парадного костюма. Но Седой доволен.
Воспоминание молнией сверкнуло в голове. Мне показалось, что я всего-навсего успел закрыть глаза. Посмотрел, а Полина Павловна закалывает седую прядь на маленькой головке и сразу становится выше ростом.
— Да проходите же, что задумались?
Ходит она легко. Ставит на стол пирог с кетой и луком, мягкий. К пирогу — холодный квас. Проголодались с дороги, да и давно уже так вкусно не ели. Наваливаемся.
На ЛЭП закон: кто бы ни зашел, ни заехал — угостят как следует, отдохнуть предложат.
— А где народ? — спрашиваю.
— Мужики-то? Вторую неделю ни обеда, ни ужина. Там на увале камень угрызть не могут. Адмирал темнее тучи. Только зубами скрежещет, зверь зверем! Вам чайку или компоту?
— Спасибо, Павловна, спасибо.
— Не за что. Они тут недалеко, километрах в шести на заход солнца. Вернетесь — чайку морского сотворим. Кипяток постоянно крутым держим. Нельсон, спасу нет, как с пылу любит.
Поблагодарив еще раз хозяйку, выхожу из столовой под навес. Ветер сухим веником пошуршал под навесом, где аккуратно, по-хозяйски, сложены тросы, пилы и прочая монтажная арматура. Бреду по снежному целику через елань к подножию хребта. Пробираюсь сквозь ерник — цепкий, как колючая проволока. Прыгаю, как козел, с камня на камень. Хорошо хоть ветер обдул снег с этих рваных булыг, видно, куда ступать. Оступишься — свернешь шею. А идти между камнями неохота. Будешь пурхаться в снегу и визирки не увидишь. Сдвигаю на затылок шапку, расстегиваю меховую куртку — валит пар. Хватаю, как загнанный мерин, воздух. На самом крутяке булыги реже, и совсем неудобно ступать по ним. Но вот камни стали окатистее, скоро, значит, перевал. Так и есть, на самом пупке копаются люди. Сам черт не скажет, как только затащили сюда эту махину БУ-20. Подхожу, здороваюсь. Парней не признать: все обросшие.
Нельсон руки не подал. Не до меня ему. Осматриваю разбивку под анкерную опору. В передвижной дизельной порядок. Иду к станку. Несколько скважин начаты, но брошены. Темно-красная пульпа выплеснулась из скважины, подъела снег, и спеклась кровью, как на бойне.
— Все это бесполезно, — говорит буровой мастер. — Не взять минерал. Литой гранит. За двадцать смен метр проходим.
— Да-а, что тут говорить…
— Вообще, вы ведь знаете, — продолжает буровой, — ударно-канатное бурение станками БУ-20 рассчитано на грунт относительно мягкий, шестой категории, максимум, а тут кварцы, гранит десятой-двенадцатой категории.
Опять мне нечего сказать. И за каким только бесом приехал?
— Предельный диаметр долота для этого станка двести пятьдесят миллиметров, больше не бывает, ни в одном справочнике не найдете, — доказывает мастер. — Мы же бьем в гранит на пятьсот. Предел должен быть, верно?
Смотрю на свалку металлолома. Валяются вдребезги расхлестанные коронки, долота. Нельсон перехватывает мой взгляд и кривит рот. Это что он, так улыбается?
— Ну, что скажешь, командир? — почти не открывая рта, цедит адмирал и давит зачем-то ногой долото.
