Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва
Войдя в большую светлую комнату, свой кабинет, Анна удивилась:
— Ведь здесь же свободно разместились бы четыре кровати. Разве нет в корпусе более подходящей комнаты для кабинета?
— Есть.
— Вы мне ее покажите, — Анна заглянула в историю болезни и, удивленно приподняв густые брови, проговорила: — Ну и ну! Харитоньеву 73 года. Да он великолепно сохранился.
— А как же! Туберкулеза у него нет и в помине, а каждый год отдыхает здесь.
— Почему?
Мария Николаевна в ответ только пожала плечами.
— Я слышала ваш разговор с начмедом о курящих медиках. Но у меня… — она вытащила из кармана папиросу и подошла к окну: — хроническая болезнь.
— Вы были на фронте? — спросила Анна.
— Да. С первого дня до последнего. А вы?
— Была. Простите за назойливость. Нам вместе работать. У вас есть семья?
— Есть. Я воспитываю племянника. Собственно, это даже не племянник, а пасынок моей умершей сестры. Я его усыновила. Такой занятный хлопец.
«Значит, мужа у нее нет», — решила Анна.
— Я хочу вас предупредить, доктор: у меня характер неуживчивый.
— Между прочим, и у меня неуживчивый. От сестер я требую безукоризненного порядка в отделении и исполнительности.
— Спаковская тоже.
«Что она этим хотела сказать?» — подумала Анна и, взглянув на часы, встала. Пора на обход.
Поднимаясь по лестнице, услышала снизу голоса. Разговаривали в гладилке, расположенной под лестницей.
Молодой девичий голос произнес:
— Глянь-ка — новый врач.
— А толку, что новый, — голос был хриплый и принадлежал явно пожилой женщине, — нам от этого не легче. Прилетела какая-нибудь птичка-курортница почирикать.
Анна оглянулась на идущую позади нее сестру. Лицо Марии Николаевны было непроницаемо. На Анну сестра не смотрела.
Глава тринадцатаяНадюшка сказала:
— Мама, пойдем погуляем. Сегодня воскресенье. Ты обещала в воскресенье со мной погулять, — девочка подошла к раскладушке, на которой Анна устроилась с книгой, и, склонив круглую головку с косичками-хвостиками к плечу, заглянула в лицо матери.
— Ты видишь, что я легла отдохнуть. Я устала.
— Ну, тогда в гости, — тянула Надюшка, — а в гостях ведь ничего не делают.
— Иди играй! У тебя есть новая посуда: угощай кукол. Пусть они к тебе в гости придут.
— А можно взять печенья и конфеток?
Получив разрешение, Надюшка подтащила стул к буфету и оглянулась: мать лежала с закрытыми глазами. Натолкав в карманы печенья и конфет, Надюшка отправилась в свой угол. Оттуда донеслось: «Пожалуйста, раздевайтеся, сейчас будем чаи гонять. Я предпочитаю домашний торт, у покупного крем пахнет мылом». Изобразив реакцию гостей громким смехом, Надюшка испуганно оглянулась: «Вы извините, — сказала она, — но я попрошу потише — наши соседи спят».
Анна не спала. «Пойти в гости? Не к кому, — раздумывала она, — хотя я здесь почти что месяц. В моем возрасте друзей не легко заводить. Но раньше-то я умела и за неделю подружиться. Вероятно, людям со мной скучно», — вздохнула Анна. Собственно, она и не успела как следует познакомиться со своими коллегами. Отделение, где она работает, на отшибе. Как-то врач Вера Павловна пригласила ее на чашку чая, но разве у нее, Анны, есть время? Чуть ли не каждый день, после работы, накормив ребят, она отправлялась на автобусную остановку, потом около часу тряслась в душном автобусе. Она уже проклинала себя за непростительную глупость: распродать мебель…
В Ялте она шла в мебельный магазин (ее разбирала досада: ах, если бы деньги — все было бы значительно проще), потом возвращалась на пропахнувший бензином ялтинский пятачок автостанции и, пытаясь спастись от палящего солнца под газетой, стояла в очереди. Потом снова тряслась в автобусе. Однажды в Ялте на набережной, усталая, забрела в маленький темноватый магазинчик керамики. В этот день у нее не было ощущения пустоты поездки. В ее сумке лежали: зеленый баран, коричневая птица с радужным гребнем на изящно вытянутой головке, пятнистый олененок на неправдоподобно высоких растопыренных ножках.
Анна открыла глаза, глянула на веселые ситцевые занавески и подумала: вот у нее и новый дом (сто раз в душе Анна благодарила Спаковскую: если бы не она, так быстро квартиру не получить), и в нем хорошо. Правда, немного пустовато.
Теперь можно и гостей пригласить. Но кого?
Больше других Анна была расположена к Жанне Алексеевне. Знающий врач, как будто умна, доброжелательна. Только она всегда точно в скорлупе. Говорят, она очень погружена в семейные дела.
Вообще-то, кажется, симпатичный человек и Вера Павловна. Лечит несколько по старинке. Но добросовестна, чуть ли не до педантизма. В один из субботних вечеров Вера Павловна зашла к ней, Анне, за каким-то советом. Несмотря на немолодые годы, Вера Павловна всегда хорошо одета, держится прямо, на ногах старомодные лакированные туфли с пряжками и широким небольшим каблуком. Видимо, она не прочь вечерок была посидеть, но как назло в Вовку и Надюшку словно бес вселился: они с таким грохотом возились на веранде, что гостья поспешно засобиралась домой.
«Плохо, что с Марией Николаевной у нас контакта не получается», — в который раз пожалела Анна. — «Ну, а кто еще?» — спросила она себя. С Таисьей Филимоновной они встречались всего неделю на пятиминутке. Сейчас она в отпуске. Поговаривают, что ее на усовершенствование собираются посылать. «Только вряд ли ей это впрок. Может, я ошибаюсь!» — одернула себя Анна. Отчего родилась неприязнь? Оттого, что жеманна? Что увешана золотом? Не в этом дело. Как-то Таисья Филимоновна говорила о больном с нескрываемым раздражением. А если этот больной вроде Харитоньева… И все-таки она — купчиха. Сытая. Самодовольная.
Вспомнила Анна и двух молодых врачей. В больнице она дружила с молодежью. А тут молодежь держится особняком. Анна вздохнула.
— Мама, ты не спишь? — Надюшка подошла и потерлась шершавой, липкой от конфет щекой об Аннин локоть. — У тебя что-нибудь болит?
— Почему ты решила, что болит? — спросила Анна.
— А Григорий Наумович так вот подышит, — Надюшка открыла рот и громко подышала, — потом таблетку-лекарство в рот возьмет. Он сказал чего-то, я забыла, чтобы не болело.
— Ничего у меня не болит, — Анна притянула к себе круглую головку дочки и поцеловала ее в макушку.
— Я гостей провожу и полежу с тобой. Ладно?
«Он-то себя не бережет», — подумала Анна о Вагнере. Вот с кем обо всем можно поговорить.
Вовка, когда ему хотелось избавиться от Надюшки, подбрасывал сестренку Григорию Наумовичу.
Вчера Анна, злясь на Вовку, пошла за дочерью к Вагнеру. Надюшка спала, раскинувшись на диване. Григорий Наумович, сидя в кресле у окна, читал. В мрачноватой комнате книги на шкафах, на столе и на полу. Вагнер обрадовался приходу Анны. Засуетился. Усадил в свое кресло.
— Побудьте со мной. Прошу вас. Хотите послушать оперу? Что будете слушать? Могу предложить любую, на выбор. — Он смущенно потер рукой небритый подбородок.
Они слушали «Пиковую даму». За два часа не обмолвились ни единым словом. Ей не хотелось разговаривать. Поставив локти на подоконник и подперев щеки ладонями, она смотрела на море, забыв о хозяине дома. И он не мешал ей. Оказывается, с ним хорошо и помолчать.
Перед Анной сидел худощавый маленький старичок, бархатный воротник и бархатные лацканы несколько широковатого пиджака делали старичка старомодным. Седые волосы прикрывали непропорционально с туловищем большую голову. Коричневое высохшее лицо изборождено глубокими морщинами.
— Семен Николаевич Захаров? — спросила Анна.
Старичок молча наклонил голову.
— Итак, вы заболели впервые в 1905 году?
— Да. Видите, как я стар.
— Что послужило причиной заболевания?
— Я заболел в ссылке, в Нарыме.
— Какой у вас тогда был процесс?
— Понятия не имею, — Семен Николаевич покачал большой головой и развел сухонькие ручки, коричневые, как у святых на иконах. — Там даже фельдшера не было. Вы можете не поверить — меня вылечила бабка. Каким-то настоем трав, медвежьим салом. Я был молод. Страстно хотел жить. Молодой организм прекрасно справился. — Старик говорил, тяжело дыша. После каждой фразы — пауза.
— Когда возобновился процесс?
— В двадцатом.
— Лечились?
— Да. — Семен Николаевич глянул на Анну. — А вы знаете, кто меня спас?
— Кто?
— Владимир Ильич! Нас вызвали в Москву. Я был у Ильича… Меня выдал кашель… Ильич спросил… о моем здоровье. А потом дал распоряжение, и меня отправили в Крым. — Старик замолчал. Сидел неподвижно, полуприкрыв глаза, словно вспоминая.
Анна долго выслушивала и выстукивала его, поражаясь, чем дышит этот человек, Казалось, каждая клеточка организма изжила себя.
— Такую старую развалину, как я… трудно лечить, конечно… Но я должен… протянуть еще хотя бы год.
![Елена Коронатова - Бабье лето [повесть и рассказы]](/uploads/posts/books/134500/134500.jpg)
