Александр Бахвалов - Нежность к ревущему зверю
— Уф… Вот спасибо вам!
— Не на чем, — ответил Лютров, вглядываясь в покрасневшее от волнения лицо девушки, на котором сменялись выражения то непонимания, то заинтересованности, то доверчивого ожидания… «Господи, да откуда ты такая?» — думал Лютров, не решаясь ни уйти, ни остаться, ни даже отвести глаз от ее лица.
Она заметила его удивление и улыбнулась дружески.
— Вы летчик? — она посмотрела на его кожаную куртку — Я не с вами полечу?
— На нашем самолете не возят пассажиров. Да и не попадете вы с нами в Энск.
— Откуда вы знаете, что я в Энск?
— Тетя Маша говорила.
Вот и первая шутка. Невесть какая, но была достаточной, чтобы их рассмешить. Лютров присел в кресло рядом.
— Я знаю. Вы прилетели на том, на большом?
— Да.
— А когда обратно?
— Может быть, завтра.
— Тогда не уходите, а? Пока я сяду в самолет? Тут хоть и милиция, а я все равно боюсь… Вам не трудно?
— Что вы! Но чем просто так сидеть, пойдемте поужинаем?
— А я успею?.. Правда, я сегодня еще и не обедала. Вообще все кувырком. Ночевала у тети Маши, днем просидела у девочек на работе. Никак не могла дождаться вечера.
Они поднялись в полупустой зал ресторана и сели за столик у окна, отсюда виден был, в конце ряда «ЛИ-2» их «С-44».
Она, проследив за его взглядом, спросила:
— Ваш?
— Да. Нравится?
— Ну и самолетище! Я таких и не видела… Ой, а мы не прозеваем?
— Нет… Скажите, пожалуйста, посадки у вас объявляются? — спросил он у подошедшей официантки.
— Обязательно. По радио. Что будем заказывать?
Лютров посмотрел на Валерию.
— Мне… все равно, чего-нибудь.
Он заказал, что быстрее можно подать и съесть, — котлеты по-киевски, бисквиты и кофе.
— Знаете, я впервые в ресторане.
— Не много потеряли.
— Нет, я потому… Вам со мною неловко, наверно?
— Неловко? Поглядите на моих друзей. Вон в уголке… Разве не видно, что они умирают от зависти?
— От зависти?
— Конечно. Да и не только они. Разве у кого-нибудь еще есть такая красивая спутница?
— А вы их позовите к нам.
— Не хочу.
Ее рассмешило выражение, с каким сказал это Лютров.
В это же самое время Костя Карауш встал и с независимым видом вышел из ресторана.
— А что вы скажете им про меня? Скажите, что мы старые знакомые, ладно?
— Я так и решил. Что вы собираетесь делать в Энске?
— Работать. Я чертежница. До осени поработаю, а потом попытаюсь еще раз поступить в институт. В вечерний.
— Вы уже бывали в Энске?
— Да. Я там часто бываю. Целое лето жила, когда отчим уехал. Он и сейчас в отъезде, работает на севере. Приедет через год… Маме одной скучно.
— Вы бы вместе жили?
— А бабушка? Ей дом жалко. И не хочет она совсем. Когда я как следует устроюсь, я ее к себе заберу. Знаете, какая она хорошая… Я ведь без отца росла, возле нее. Невезучая, да?
— Почему? Я тоже рос без отца, видите, какой вырос.
— Ага, — сказала она и опять засмеялась. Но неожиданно смолкла.
За стулом Лютрова остановился Костя Карауш. То, что у него кто-то за спиной, Лютров понял по выражению веселого недоумения на лице Валерии.
Выждав, когда за столом замолчали, а Лютров повернул к нему голову, Костя склонился, как метрдотель на дипломатическом приеме, и, все еще держа руки за спиной, проговорил:
— Прошу прощения… Несколько мужчин, пожелавших остаться неизвестными, просили передать вашей спутнице… Вы позволите?
— Мы позволим, Валера?
— Позволим!
— В таком разе прошу! — Костя вытянул руку.
— Ой!
В руках у него покачивалось несколько длинноногих красных тюльпанов.
— Ой, спасибо!.. Откуда они?
Костя сделал вид, что открывать тайну ему нельзя, приложил руку к сердцу и, очень довольный исходом миссии, отошел.
— Какой он потешный, этот ваш друг!
— Ага. Одессит, веселый.
— А вы где живете?
— В Энске.
— Вдруг встретимся!
Лютров написал на листке блокнота номер своего телефона и протянул ей.
— Это на случай, если вам опять понадобится провожатый.
— Я и так позвоню. Правда, у мамы нет телефона, но я из автомата, хорошо?
— Лишь бы было слышно.
— Знаете, хорошо все-таки, что я вас увидела. Мне теперь даже смешно, что я боялась, пряталась.
— Ну и слава богу. Я тоже рад, что увидел вас.
Пока они сидели за столом, и потом, когда он провожал ее к обтертому «ЛИ-2» и стоял у трапа в общей очереди, чувствуя безбоязненные прикосновения совсем освоившейся с ним девушки, Лютров проникся уже совсем родственной причастностью к ее отъезду, о чем-то тревожился, а в момент, когда она, еще не протянув руки за чемоданом, вопросительно поглядела на него, испытал такое сильное желание обнять ее, наговорить каких-то благодарных слов, что едва принудил себя отдать ей вещи, и при этом был так растерян, что не слышал сказанного ею на прощанье. А когда увидел ее поднимающейся по трапу, мучительно ждал, что она повернется на прощанье, кивнет ему, но она не повернулась и не кивнула.
Вылетели они в конце следующего дня. Тасманов заправил самолет минимумом топлива, и они поднялись, не пробежав и двух третей взлетной полосы, окатив Перекаты неслыханным здесь ревом двигателей, и резво пошли вверх, оставляя за собой четыре едва приметных дымных следа.
— Надеюсь, еще не капает, уважаемый Иосаф Иванович? — спросил Костя Карауш.
Каждый из экипажа улыбнулся: все подумали об одном и том же.
Когда легли на курс, Лютров повернулся к Чернораю:
— Слава, возьми управление.
— Понял, командир.
Скинув шлем, Лютров привалился к спинке катапультного кресла и прикрыл глаза, повинуясь желанию заново пережить в воображении встречи с Валерией, собрать воедино все, что успел увидеть и узнать об этой девушке с византийскими глазами.
Он не мог поверить, что она надумает ему позвонить. У девушек ее возраста не может быть ничего общего с тридцативосьмилетним мужчиной. Но ведь бывают чудеса? Гай, например… Ведь никому не кажется странным, что, несмотря на ощутимую разницу в возрасте, они живут счастливо?
Лютров шаг за шагом вспоминал минувшие два дня и невесело улыбался про себя: нужно было потерять пятьдесят тонн горючего, сделать вынужденную посадку, рискуя развалить машину, чтобы встретить бывшего курсанта, благодарного ему за то, что он так и не научил его летать, познакомиться с его непростой женой, провести пустую зарю на охоте, растревожиться судьбой совсем незнакомого ему человека — Ирины Ярской, всполошившей в нем все давнее и недавнее, и наконец увидеть Валерию, с ее незащищенностью, доверчивостью к нему, с ее немыслимыми глазами, такую легкую и непрочную среди всего прочного, сработанного на жизнь, что было в доме Колчанова…
Было тягостно от простой, до боли ясной мысли, что по своей вине, по душевному невежеству разминулся где-то в прошлом с такой же, теперь бесконечно далекой от него девушкой.
На женщин, которых знал Лютров в прошлом, при всей корректности отношений с ними, он глядел сквозь дымку известной простоты, чтобы не сказать больше. И не только потому, что в среде курсантов, а потом и женатых друзей в разговорах о женщинах присутствовал налет пренебрежительности, не потому, что связи с женщинами принято было скрывать, как нечто дурное и стыдное, а потому еще, что это дурное и стыдное считалось таким и теми женщинами, которых он знал.
Заканчивая училище, он познакомился и недолго дружил с работницей типографии военного городка. Звали ее мудрено: Радиолиной. Жила она у старой тетки. Дом их стоял на окраине города, над глухим оврагом. Радиолине боязно было возвращаться туда после работы одной, особенно в осенние вечера. И ему казалось, что поэтому она выбрала его, рослого и сильного.
В замкнутом мирке училища изо дня в день видишь одни и те же лица. Видели друг друга и они. Сначала в каком-нибудь коридоре, неловко пытаясь уступить друг другу дорогу, улыбались. Потом каждый отмечал про себя, что вон-де идет она, они, переглядывались, где-то однажды разговорились, стали здороваться. Случайно встретились в городе. Наконец на нравах добрых знакомых сидели рядом на собраниях, ходили в кино — в училище и в городе, ели мороженое, первое послевоенное лакомство, которое можно было купить на улице. Осенью он часто провожал ее. Сначала до калитки дома, потом до крыльца. Там и поцеловались. Она относилась к нему с подкупающей доверчивостью, их отношения, насколько он мог судить, были чистыми, хорошими. Случалось, он с нетерпением ждал вечера, чтобы встретить и проводить ее домой. Было приятно обнимать ее, она не противилась.
Он стал бывать у нее дома, пить чай вместе со смешливой старушкой, ее теткой.
В начале зимы его зачислили в рабочую бригаду, нужно было установить дюжину столбов электропередачи, освещали новый тир. Лютрова послали крепить изоляторы. Дело пустяковое: просверлить коловоротом три дырки да закрутить скобы с насаженными на них белыми чашками.
