Глеб Алёхин - Тайна дразнит разум
Вдруг Анархист запнулся: вспомнил, как летом восемнадцатого года приезжал домой на побывку, как раз когда вспыхнуло кулацкое восстание. Мятеж возглавили богатей Голубев и его сын, эсер. Но Ерш тогда с ним не сблизился. Нет, тут что-то другое…
Ерш Анархист не из трусливых. И все же он избрал окольный путь: мимо Симоновского кладбища, где похоронен комиссар отряда Миронов, убитый Городецкими кулаками; мимо темных силуэтов градир и варниц — бывшего завода Солеваровых; мимо притихшей каменной тюрьмы, похожей на древний замок.
А вот и Чертов переулок. Две наклоненные ивы образовали ворота, похожие на огромную пасть: войдешь в нее — и не выйдешь. Ерш прислушался. Ему показалось, что позади него в темноте кто-то остановился.
Луны не было. А старорусская земля к этому времени совсем отвернулась от солнца, и вид ночного переулка заметно преобразился: дома, заборы, деревья потемнели, расплылись, затаились.
Матрос нырнул в темный переулок, руками нащупал рябину, которая росла возле домика ясновидящей, и, согнув указательный палец, четырежды с паузами стукнул по дубовой ставне.
В сенях заскрипела дверь, звякнула железяка. Потянуло рыбной поджаркой. Из дверной щели, пересеченной цепью, бабий голос спросил:
— Кого бог послал?
— Свои, Капитоновна…
— Проходи, попович…
На дворе гадалки стояла корова Солеваровых. Капитоновна ежедневно доила ее и приносила хозяевам молоко. Она, конечно, знала о приезде племянника Веры Павловны.
Шустрая бабка с бойкими глазками вытерла краем передника потное, раскрасневшееся лицо и мелко перекрестилась:
— Слава богу, на свободе!
На кухне русская печь дышала жаром. На высоком столе, рядом со свечкой, лежали на блюдах овальные пироги с румяными боками. Похоже, в доме поджидали ночных гостей.
Капитоновна кивнула на боковую дверь в стене:
— Тебя ждет матушка. — Она мягко приоткрыла дверь: — Милости просим, попович…
— Забудь, Капитоновна, поповича! — заворчал Ерш. — Я не признаю ни отца, ни бога, ни духа святого!
— Успокойся, кормилец мой, успокойся, — залепетала бабка, уступая дорогу матросу. — Не шуми, мил-человек, ныне ясновидящая шибко недомогает. Уж только тебя, племянника Солеваровых, согласилась принять. Будь уж почтительней… желанный…
В глухой узкой комнатке на двух низких скамьях возвышался массивный, но короткий гроб. В нем лежала, на высокой мягкой подушке, гадалка. На волосы и лицо наброшена темная вуаль. В скрещенных руках дрожала тонкая свеча — единственный источник света. Погаси — и темень задушит.
За спиной Ерша Капитоновна защеколдила дверь. От лежащей в гробу исходил лежалый душок. Склеп да и только!
— Вот и свиделись, Георгий Победоносец, — прошамкала умирашка, шевеля губами кисею. — Спасибо тебе, гордый человек, за доверие к старухе. Знаю, не веришь ты в бога, а мне веришь. Премудрость человека непостижима: не сразу я научилась читать души людские и не сразу познала секрет, как заглянуть вперед…
— Ближе к делу, старая! — не утерпел Ерш. — Зачем я пришел?
— Ранила твое сердце чернявая, но чую, что тебя тревожит еще вопрос — мерещится казенный дом с решеткой.
«Не в бровь, а в глаз», — подумал он и шагнул к гробу:
— Чего привязались? Чего им нужно от меня?!
— Вижу бумагу с гербом, а на ней печатные буквы со страшными обвинениями. Вижу фанерные листы с ликом богоматери. Вижу твой пистолет с якорем на рукоятке…
— Не спеши! Где мои эскизы? Кто спер?
— Один лист в казенном доме, а другой на квартире красного дракона, который сегодня испустил дух.
— Врешь, старая!
— Не веришь — уйди. Но знай, что пистолет твой в руке красного дракона…
— Как так?!
— Молчу. В твою душу вкралось сомнение…
— Говори! Верю! — Он смягчил голос: — Посадят меня?
— Тебя спасет человек под кличкой Рысь.
— Кто он такой?
— Давний друг твоего батюшки…
— К черту! Обойдусь без Рыси! — Георгий положил рядом со свечкой золотой портсигар: — Будет Груня моей?
— Будет, добрый человек, если ты не отвернешься от Рыси…
— Где Рысь?
— Пройди на кухню, там тебя ждет вожатый.
— Смотри, старая, за обман…
— Счастье и ласку в твои руки…
В дверях Ерш оглянулся: свечка горела, а золотой портсигар исчез. Матрос подумал: «Интересно, куда прячет добро?»
— Ба-а! — воскликнул он, входя в кухню. — Ты откуда взялся, Пашка?
Они выпили самогонки и закусили пирогами с рыбой. Ерш догадался, что Пашка Соленый не редкий гость в этом доме. Он развязал узел и, встряхивая брюки с пиджаком, окинул коренастую фигуру матроса:
— Как раз по твоим костям…
— Прятать собрался?
— Угадал! — осклабился вожатый. — Так схороним, ни один легавый не найдет!
Пашка передал костюм Анархисту и обратился к бабке, возившейся возле самовара:
— Капитоновна, ты служила няней в госпитале?
— Служила, кормилец мой, служила.
— Стригла больных да раненых?
— Приходилось, соколик.
— Принимай! — Соленый вручил бабке блестящую машинку для стрижки и взглянул на рыжую копну волос Анархиста: — Придется снять гриву…
Ерш хотел плюнуть в насмешливую рожу Пашки, но вспомнил про неведомую Рысь и смирился. Он понял, что Соленый все делает по чужой указке…
— Где Рысь?
Пашка приложил кривой палец к бледным губам:
— Цыть! Переодевайся…
— Где Рысь?
— Спать будешь тут — на сеновале…
— А Рысь?
— Придет к тебе…
«Неужто тетка Вера?» — с усмешкой подумал Ерш и швырнул костюм:
— Сначала волосы долой!
На дворе ночная темень спрятала деревья, забор и хлев. Было тихо. Где-то вдали лаяли собаки. Тянуло навозным теплом. Под ногами путалась солома…
Ерш взялся за лестницу, прислоненную к коровнику, и стриженой головой почувствовал холодок. Он ладошкой потер затылок. И ледок спустился пониже, в самую душу. Не о такой жизни он мечтал, возвращаясь на родину.
«Забрили», — с грустью подумал свободный художник, поднимаясь по лестнице.
Открылась дверца сеновала, и незнакомый голос (не то мужчины, не то женщины) прошептал из темноты:
— Ложись и слушай…
— А ты кто?
— Не узнал, Жёра? — спросил незнакомец с одесским акцентом. — Мы с тобой, кореш, вместе ходили в бардачок на Молдаванке, вместе насильничали на Полтавщине, вместе удрали с фронта, вместе разбирали рельсы под Болотом, когда кулаки бузили, вместе очистили кассу иконописцев, вместе жарили в очко в шайке Леньки Пантелеева и вместе повиснем на одной перекладине, если попадем в лапы дзержинцев…
Ерш решил, что перед ним в самом деле собутыльник родного батьки: только отец знал всю биографию блудного сына.
— Рысь, что ли?
— Ша! Тюрьма рядом, — произнес одессит и вдруг заговорил по-старорусски, сильно окая: — Осипович, погомоним по делу…
— Э, да ты артист!
Матрос протянул в темноте руки, но Рысь, видать, обладал кошачьим зрением. Он чем-то металлическим совершенно безошибочно тюкнул Ерша по кисти. Тот вскипел:
— Ты что, жаба, ножа захотел?!
Темнота откликнулась хохотком. Теперь речь держал образованный интеллигент:
— Успокойтесь, пожалуйста, Георгий Осипович, к сожалению, мое время ограничено. Разрешите приступить, милейший…
Черт возьми, такое впечатление, что на сеновале минимум три собеседника. Ерш пожалел, что прихватил с собой лишь финку.
— Дайте закурить!
— Простите, Георгий Осипович, здесь курить нельзя: сено. И во-вторых, перед вами пока один человек…
— Что значит «пока»?
— Через час сюда придет женщина…
— Груня?!
— Я не уполномочен выдавать женские тайны. — В голосе незнакомца звучала профессорская нотка. — Пардон! Прошу к палитре, милый Рафаэль! Вы сможете нарисовать портрет владельца уникальной библиотеки?
— Зачем это?
— Сегодня, точнее, вчера Абрам Карлович Вейц, как только услышал о поисках матроса, явился в чека и заявил, что ночью его посетил рыжий моряк…
— Он стукач?!
— К сожалению, он слишком честный, добрый. Открыл для всех двери библиотеки, сдружился с комсомольцами, коммунистами и теперь мечтает руководить не церковным, а клубным хором. Другими словами, вы больше к нему ни шагу…
— А Груня где?
— Могу вас порадовать, ее пристроила в магазин ваша тетушка. И она же, Вера Павловна, нашла для Груни с братом комнату…
— У мадам Шур?
— Я восхищен вашей прозорливостью, сэр!
— К черту цирк! Дуй на своем языке!
— Ты Ерш, слишком много захотел для первой встречи, — упрекнул Рысь, нажимая на бархатные басы. — Тебе известна судьба твоих эскизов?
— Ты спер?
— Плох тот организатор, который все делает сам…
