Антон Макаренко - Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1»
«Немедленно погрузить обоз. Строиться на площади в обычном порядке, форма одежды летняя (выходные трусики и парусовки). Караул при обозе от первого взвода».
Пробежали командиры на площадь, распределили между собой арбы. Потянулись коммунары через рельсы с корзинками, ящиками, трубами. Обоз грузили долго и мучительно. Осетины завидовали друг другу и не признавали нашей взводной организации, перебрасывали ящики и корзинки с воза на воз, упрекали нас в обилии багажа. Коммунары уговаривали их:
– Ты кушать будышь?
– Кушать будым, – смеется старик с обкуренной сединой в бороде.
– И мы будым.
– Зачем так много кушать брал?
– Про тыбэ все думал.
Старик смеется. Смеется и коммунар и уже по-русски доказывает:
– Ты не бойся, тут еды на сто пятьдесят человек. Вот в Балте подзаложим, легче станет, а в Тифлис придем – пустые арбы будут. Все поедим.
Теперь уже старик шутит:
– Ты и корзынка поедыш?
– Корзынка не-э-э-эт, – хохочут коммунары.
Осетины постепенно делались добрее и сговорчивее. Но обнаружилась другая беда: веревок у осетин нет, шины на колесах еле держатся, ободья тоже «живут на ладане», как говорит Соломон Борисович.
– Как мы доедем? – спрашивает Степан Акимович.
– А чиво?
– Как чиво? Двести километров…
– Доедым, не бойся…
– А веревка?
– А веревка нужный, это верно…
Начинается дождик. Веревок нет, и за хлебом только что уехал Кравченко на пустой арбе. Решили выступать и подождать обоз при выходе из города. Три арбы, впрочем, готовы выступать с нами.
Построились, вынесли знамя.
– Шагом марш!
С музыкой пошли через город. Нигде я не видел таких ужасных мостовых, как во Владикавказе. То взбираешься, на неожиданно выплывший каменный зуб, то проваливаешься в ущелье, наполненное дождевой водой. Вышли в центр города. Левшаков впереди размахивает руками, потерял человек всякую парадность. Обгоняю оркестр, подхожу к нему.
– Не спеши, пацанам трудно.
– Надо же окончить поскорее эту каторгу!
Нагоняет меня и пацан из четвертого.
– Одна арба рассыпалась!
Посылаю тройку из первого взвода. Наконец переходим через Терек, проходим еще около километра, и мы на краю города. Останавливаемся около верстового столба, на котором стоит цифра 1. Мы уже на Военно-Грузинской, впереди нас горы, покрытые сеткой мелкого дождя. С нами пришла только одна арба, остальные отстали. Выясняется, что со второй арбы свалилось два ящика.
– С чем ящики? – тревожно спрашивает Левшаков.
– С яйцами, кажется.
– Ну, будет дело, – говорит Левшаков.
Распускаем колонну, но дождь все усиливается, а спрятаться негде. Около часа терпеливо мокнем, наконец надоело. Прибежал гонец от Степана Акимовича:
– С хлебом и веревками еще задержимся немного.
Посылаю гонца обратно:
– Скажи: колонна ушла, ожидаем обоз на восьмом километре.
Я дал приказ двигаться дальше «вольно». Знамя привязали к арбе, очередные разобрали басы. Еще в коммуне был составлен план переноски басов, каждый коммунар знает, от какого километра до какого он несет бас, от кого принимает и кому сдает – вышло в среднем по десять километров на человека, девочкам поменьше.
Пошли «вольно» и сразу быстро. Человек восемь взялись под руки: я, Акимов, Клюшнев, Камардинов, Харланова и еще кто-то – и широкой шеренгой двинулись вперед. Через минуту нас вприпрыжку обогнала стайка пацанов и скрылась за поворотом. Кто-то из них обернулся, крикнул:
– На восьмом километре?
Мне с коммунарами идти трудно: я в сапогах, а они в трусиках и в легких спортсменках, но нужно держать фасон. Идем очень быстро, за нами растянулась вся коммуна, далеко позади темнеет громада единственной арбы, следующей за нами.
Подошли к Тереку. Справа поднимается уже какая-то гора. Есть коммунары, изучившие Анисимова[321] на ять. Они называют имя этой горы и что-то разглядывают на ее склонах. Но дождь еще поливает нас, и никому не хочется заниматься геологией. Нас все обгоняют и обгоняют, и мы уже слышим за собой понукание нашего возчика.
Только на шестом километре вышли мы под ясное небо. Задержали шаг и окунулись в тепло и солнце. Громче защебетали девочки, заиграл смех, кто-то за кем-то уже погнался. Прошли мимо каких-то хаток и впереди нас спускающейся вниз дороге видим: на каменном парапете сидят все коммунары, как воробьи на проволоке, длинной белой лентой отделяют бурный Терек от линейки шоссе. Догадались – это и есть восьмой километр. Подошли и мы и тоже уселись на парапет.
Фотокружок уже наладил на нас аппараты: рыжий Боярчук, Левка Салько и Козырь имеют в обозе целый ящик с пластинками.
Отдыхали недолго. Через четверть часа кто-то уже полез на ближайшую кручу, а пацаны уже бродят в отмелях Терека, и на них кричит ДЧСК:
– Ты же в выходных трусиках, что же ты их купаешь?
– Я не купаю… А смотри, какая вода холодная, а купаться негде.
Терек сейчас невиданно полноводен, грязен и бурлив. Он плюется сердито на пацанов и не дает им купаться. Пацаны тоже недовольны Тереком:
– Терек, Терек! Что за речка такая – замазура!
Группа с Филькой во главе потеряла терпение и замелькала пятками по дороге к городу.
– Куда вы?
– Обоз встречать…
Через полчаса они представили обоз в полном составе. Целая корзинная оргия на арбах, а рядом с возчиками наши караульные и держат в руках винтовки. Примостился с ними и Степан Акимович, и пацаны упрекают его:
– Хитрый какой!..
– Чудак, чего ты ругаешься? Я ж тебя скоро обедом кормить буду. Увидев обоз, пацаны вдруг спрыгнули с парапета и поскакали вперед по дороге, потом вдруг остановились:
– А где будем обедать?
– На пятнадцатом километре, – говорит Никитин.
За первым поворотом открылись новые пейзажи, новые ласковые мохнатые горы. Золотые шапочки коммунаров рассыпались и по дороге, и по откосам гор, и на берегу Терека. Мы бредем сзади с Левшаковым. Прошли маленькую деревушку Балту. За последней хатой через дорогу течет целая река прозрачной воды и падает водопадом с края дороги в балочку: высота водопада метров шесть. На дне балочки идет пир горой. Коммунары быстро сбрасывают легкие одежды и бегом слетают на дно под оглушительный удар водопада. Их с силой швыряет на дно, они перекатываются в шипящем потоке и снова в атаку. Один Миша Долинный стоит под самой стенкой и только покряхтывает. Левшаков без разговоров снимает рубашку и штаны. Левшакову шестьдесят лет, но он крепок и румян.
– А трусики что же не снимаешь?
– Купаться полагается в трусиках, – говорит Левшаков ехидно. – Это только граки без трусиков купаются…
Коммунары защищаются:
– Вам хорошо, как у вас, какие надел трусики, в таких и есть, а у нас сегодня выходные. Кто это такой приказ придумал, Никитин все…
Левшаков лезет под водопад. Миша протягивает ему руку, но с Левшакова уже сбило трусики, и они путаются у него в ногах. Через секунду и сам Тимофей Викторович летит на дно и сваливается в одну кучу с пацанами…
– Ох, и хорошо же! – кричит он. – Вот это я понимаю – пляж!
Десяток пацанов облепил грузное тело Левшакова и катит его снова под стенку – визг, хохот, кутерьма и хаос… Девочки осторожно обходят эту неприличную кашу, и сняв спортсменки, бредут через реку на дороге. Над водопадом стоит Колька и бубнит:
– Х-х-х-олодная в-в-вода, п-п-п-ростудитесь, черти, г-г-де лечить в-в-вас…
– А вы, Николай Флорович, померяйте температуру, может, она, и не холодная…
Где-то далеко впереди пищит сигнал на обед.
– Ой, лышенько ж! – вскрикивает Кравченко и вылетает из водопада. На пятнадцатом километре расположился бивуак, и хозкомиссия делит обед. Хозкомиссия в затруднении – свинины хватает только на четыре взвода, так щедро разрезали. Левшаков держит в руках пять спичек – одна без головки.
– Всегда нам так выпадает, – говорит обиженно командир второго Красная.
– В свинине не везет, в любви повезет, – говорит Левшаков.
Девочки надуваются и молча сидят на камнях.
Кравченко смущенно держит перед ними нарезанную колбасу:
– Та чого ты, дывысь, що там доброго в тий свыни…
Но через минуту девочки уже торжествуют: свинина оказалась с небольшим запахом.
В семь часов мы подходим к деревне Ларс у самого входа в Дарьяльское ущелье. Снова брызгает дождик – на дворе спать нельзя. У самой дороги школа, а в школе две маленькие комнатки. Командиры двигали, двигали плечами, а ничего не поделаешь – нужно размещаться. Для девочек сделали загородку из парт, корзинки поставили высокими стенками и кое-как, один на другом, улеглись. Вдруг открытие: рядом казарма, там почти никого нет, есть нары…
– И клопы, – говорит Левшаков.
Часть хлопцев перебирается в казарму. Левшаков начинает здесь крупную операцию, достает из чемодана примус, на примус ставит чайник. Пока закипает чай, хозкомиссия втаскивает два ящика с яйцами, и Левшаков с увлечением приступает к работе во главе хозкомиссии. Нужно перебрать два ящика яиц. Скоро казарма наполняется невыносимым запахом тухлого яйца, но Левшаков неумолим:
