Юрий Рытхэу - Метательница гарпуна
На другой день после Машиного отъезда из Лукрэна с промысла долго, не возвращался один вельбот. Гарпунером там был молодой парень Кикиру. Но пришел он с богатой добычей: два трактора еле вытянули на берег китовую тушу.
По мере того как туша выползала из воды, все больше мрачнело лицо Вуквуна. И когда его вначале смутная догадка превратилась в уверенность, он крикнул:
— Кикиру, подойди сюда!
Ничего не подозревавший гарпунер подошел к председателю сельского Совета, широко улыбаясь.
— Гляди, кого ты загарпунил!
Кикиру оглянулся. Огромная туша почти целиком лежала на берегу. Кит как кит…
— Ты загарпунил матку! — гневно сказал Вуквун.
У Кикиру холод пополз между лопатками. Он знал старинную легенду о прародительнице чукотского народа — Матери-китихе, которая, плавая по морям, обеспечивает морским зверьем всех береговых людей.
— Я гарпунил в темноте, — стал оправдываться Кикиру.
А перед ними на морском берегу, заарканенная стальным тросом, лежала Мать-китиха с плодом в огромном вздувшемся чреве.
Бригадир подошел к Вуквуну, осторожно осведомился:
— Что будем делать?
— Вина велика! — вздохнул Вуквун. — На моей памяти только один раз случилось такое.
Пока шел этот разговор, в светлом кругу, образованном тракторными фарами, председатель колхоза Сергей Иванович вместе с бухгалтером прикидывал, сколько приблизительно может весить эта туша и какую она даст прибавку к годовому плану. Молодец Кикиру! Зря держали его столько коровьим пастухом.
Но недаром Сергей Иванович вот уже второй десяток лет жил на Чукотке. Он вдруг почувствовал странное возбуждение на берегу, услышал перешептывание, суетню.
Люди уходили в темноту, снова возвращались, перекидывались малопонятными словами.
Сергей Иванович тоже подошел к Вуквуну.
— Что случилось?
Вуквун с минуту колебался. Сказать Сергею Ивановичу? Поймет он или только посмеется над ним? Председателю колхоза уже раз попало на партийной конференции за потворство темным пережиткам. В прошлом году, когда умирал первый председатель этого колхоза, по старинному обряду его «опросили» о последних желаниях. Тот высказал только одно желание: чтобы гроб с телом его везли на кладбище на тракторе, а не на погребальной нарте и чтобы следом шел весь механический транспорт колхоза «Ленинский путь».
У Вуквуна хранится фотоснимок этой удивительной похоронной процессии, за которую Сергею Ивановичу пришлось потом держать ответ…
— Сергей Иванович, — медленно начал Вуквун. — Случилась беда.
— Какая? — У председателя похолодело в груди.
— Кикиру загарпунил матку.
— Что ты говоришь! — Председатель колхоза хорошо знал, что по правилам китобойного промысла категорически запрещалось убивать китих. Правило это иногда нарушалось промысловыми судами, на которых гарпунеры не могли отличить самку кита от самца. Это доступно только таким опытным китобоям, как Вуквун. — Авось инспекция не узнает, — успокоился Сергей Иванович. — Давайте побыстрее разделаем тушу, и, как говорится, концы в воду.
— Туша-то с приплодом, — покачал головой Вуквун. — Мать-китиха.
— Что же делать?
— Идите домой, — посоветовал Вуквун. — Мы тут сами обмозгуем. Все будет в порядке.
Сергей Иванович по многолетнему опыту знал, что на Вуквуна можно положиться. Он кликнул бухгалтера, трактористов и велел им идти домой.
На берегу остались только старики. Из молодых задержался лишь виновник происшествия — Кикиру.
От туши отняли стальные тросы, убрали все лишнее в сторону и принялись за разделку. Вуквун остро отточенным лезвием, насаженным на длинную палку, сам вскрыл брюшную полость и извлек детеныша. Китенок был не больше средней нерпы, гладенький, покрытый совершенно ровной и чистой голубоватой кожей, напоминавшей пластик. Он казался искусно выполненной моделью кита.
Разделка туши происходила в полном молчании. Лишь слышалось тяжелое дыхание работающих да треск костра; в котором горели чадным жирным пламенем китовые кости. И еще прибой, мерно накатываясь на галечный берег, шуршал камнями.
К середине ночи туша была разделана. Жир ее и мясо перевезли в ледник, вырубленный тут же в прибрежной скале.
Китенка положили на платформу вагонетки. Вуквун чего-то шептал над ним. И удивительное было не в том, что председатель сельсовета шепчет слова заклинания, а то, что внешне он остается при этом именно председателем сельского Совета. Держится так, словно ведет очередное заседание.
— Принесите большие весла и сделайте треножник над костром, — попросил Вуквун.
Охотники связали треножник и водрузили над пламенем. Тем временем кто-то притащил огромный котел, в котором можно было сварить целого тюленя.
Китенка подтащили к воде
Вуквун вытащил свой нож, подержал над пламенем костра. И быстро разделал китенка. За несколько минут. Отрезанные куски мяса бросал в котел, наполненный морской водой.
Все делалось так, словно люди заранее сговорились. Из темноты показался нос кожаной байдары. Она все лето без дела пролежала на подставке и вот только сейчас понадобилась. В нее бросили внутренности китенка и, оттолкнувшись от берега, поплыли.
Гребли размеренно, стараясь не шуметь.
— Здесь, — тихо сказал Вуквун, и гребцы остановились.
Послышался всплеск — это Вуквун опустил в воду внутренности китенка. И теперь уже громче прозвучали слова его заклинания:
— Из далекого, покрытого морозным туманом прошлого пришла ты, родительница живущих у моря людей. Дети твои, не узнавши тебя, причинили боль. Мы молим тебя о прощении, зная о великой твоей доброте. Мы оставили тело твое в нас, оставшихся жить на земле, а сущность твою вернули морю, чтоб снова родились киты, братья наши, и наши жизни, плывущие во мраке зеленом воды…
Когда байдара вернулась на берег, там уже было все готово к священной трапезе. На платформе вагонетки, чисто выскобленной, были разложены куски вареной китятины.
В полном молчании люди принялись за еду. Кости бросали в темноту, в которой алчно блестели глаза собак.
Последний кусок был доеден, когда на востоке проклюнулась, заря. Все это время бедный Кикиру не находил себе места и молча повиновался указаниям Вуквуна. Когда солнце оторвалось от воды, люди разбрелись по своим жилищам. Вуквун и Кикиру вместе поднимались по узкой тропке. Вуквун сказал:
— В старое время того, кто нечаянно или намеренно убивал Мать-китиху, приносили в жертву: закалывали ножом и топили в море.
— Спасибо вам, — дрожащим голосом поблагодарил Кикиру. Только теперь до него дошло, почему председатель сельсовета взял на себя отправление древнего ритуала.
Маша одна сидела за своим рабочим столом, когда в дверь постучался Вуквун.
Старик уселся напротив.
— Худо у меня на душе, — начал он. — Я выполнил долг, завещанный предками, но нарушил партийный долг. Как же быть-то теперь? Я пришел к тебе, потому что сам был комсомольцем, ходил по ярангам, где жили шаманы, и выволакивал на свет дневной их закоптелые амулеты, божков разных — изображения касаток, нерп, лахтаков, воронов. Грозный Франк — уэленский шаман — насылал на меня самый сильный «уйвэл». Но и против него я устоял, потому что был комсомольцем.
— Наверное, тебя поймут на бюро, — тихо сказала Маша.
В кабинет Маршалова они прошли вместе. Вуквун решительно направился к столу секретаря райкома, взял графин и прямо из горлышка глотнул воды.
— Вы все знаете, — переведя дух, начал он, — каким слабым был раньше человек перед необъятным морем. Но море — это все для берегового жителя. Морской охотник всегда думал: там, в море, у него родственники. И он больше боялся этих родственников, чем любил их. Старался ничем не гневить. Отсюда множество обычаев, обрядов, которые требовалось исполнять перед морем, перед хозяевами жизни…
— Это кто же такие — хозяева-то жизни? — перебил начальник милиции.
— Боги, наверное, — предположил директор средней школы.
Вуквун оставил это без внимания.
— Не все обычаи были вредны, — продолжал он, понемногу успокаиваясь. — Были и такие, которые помогали человеку. Разные запреты удерживали зверя на лежбищах…
Вуквун совсем успокоился, даже сел на стул и деловито рассказал обо всем, что случилось темной ночью на берегу Лукрэна.
— Главная вина — на мне. Я руководил всем.
Члены бюро молчали. Даже начальник милиции, почувствовавший за рассказом Вуквуна дыхание прошедших веков, не задавал никаких вопросов.
Маршалов обвел взглядом присутствующих. Не впервые ему доводилось разбирать подобные дела. В таких, как Вуквун, нередко как бы сосуществовало сразу несколько человек, живущих в разных временах. Один проглядывал из далекого прошлого, сквозь пламя первого костра, словно бы озирался на открывшийся перед ним мир. Другой — человек наших дней, обремененный вполне современными заботами и делами. И, наконец, третий — весь устремленный вперед, невесть откуда вдруг обретший черты будущего человека, искренне бескорыстный, какой-то нездешний, фанатически преданный идее, как, например, председатель Уэленского сельского Совета Кэлы… Но бывает, вдруг схватятся между собой эти три человека, и один одержит верх, пересилит… Вот так в тот раз и случилось у Вуквуна.
