Юрий Смолич - Рассвет над морем
— К бою! — взвизгнул он во второй раз, так как солдаты не спешили выполнять приказание: из полусотни стрелков по первой команде только пять или шесть — да и те не сразу — взяли карабины наизготовку.
Но команда прозвучала дважды, и двадцать стрелков подняли карабины и приготовились к стрельбе. Толпа застыла.
И в эту минуту Столяров, оттолкнув своих добровольных защитников, вышел вперед. Он быстро пошел прямо к солдатам, подняв руки вверх, будто желая остановить шквал огня, — и застыл перед шеренгой.
Это было настолько неожиданно, что офицер так и остался с открытым ртом — он как раз собирался подать команду «огонь».
Солдаты, держа карабины на изготовку, глядели на Столярова.
Какое-то внутреннее чувство бросило Столярова вперед — остановить огонь или принять его на себя. Но он даже до конца не продумал свой порыв и теперь собственно не знал, что ему делать. Он стоял с поднятыми руками, точно призывая выслушать его, и солдаты ждали, что же он скажет.
И действительно, надо было что-то сказать.
Но что сказать и как? Надо сказать что-то краткое, сильное и такое, что тронуло бы солдатские сердца сразу и до глубины. Но ведь Столяров не знал ни единого французского слова.
На одно мгновение руки Столярова — могучие, большие руки с широкими ладонями, покрытыми мозолями, — замерли поднятыми вверх.
И вдруг Столяров схватил руку сержанта и повернул ее ладонями вверх. Это тоже была мозолистая рабочая ладонь. Столяров указал французу на свою и его ладонь.
— Рабочий! — крикнул Столяров французу громко, точно глухому. Он ткнул пальцем в мозоли на своей ладони, потом в мозоли на ладони сержанта. — Рабочий! Рабочий! — крикнул он. — Мозоли!
Сержант понял. Белый как мел, он пробормотал:
— Уй! Уй! Уврие… Рабочий… же сюи оси ен уврие…[48]
Столяров в это время уже схватил руку солдата, стоявшего в конце шеренги. Он тыкал пальцем в мозоли на его ладони и на своей.
— Рабочий!.. Уврие!.. — прокричал он громко.
Он тыкал пальцем себя в грудь и в грудь солдата.
Все это произошло быстро, а дальше события пошли еще быстрее.
Вслед за Столяровым толпа от ворот тоже двинулась вперед. Люди вышли на улицу и побежали к шеренгам солдат — и рабочие со двора завода и демонтажники, стоявшие по эту сторону ворот. Люди окружили солдат, стоявших с карабинами на изготовку и готовых выполнить команду «огонь», хватали их за руки, отрывали их ладони от винтовок и поворачивали вверх. Они показывали пальцами на мозоли солдат, показывали и свои загрубелые, мозолистые ладони.
И все это были совершенно одинаковые — мозолистые, потрескавшиеся ладони — ладони тружеников.
И мозоли заговорили. Они держали речь! И это была как будто невразумительная, но на самом деле убедительная интернациональная речь — разговор трудящихся различных стран. Вначале он был без слов, потом обогатился и словами.
— Рабочий!.. — кричали одесские рабочие. — Мозоли!
— Уврие! — отвечали солдаты французской армии. — Калю![49]
— Уврие! Калю! — подхватывали одесские рабочие.
— Рабочие! Мозоли! — повторяли французские солдаты.
— Рабочий, крестьянин… Уврие, пейзан… Большевик!
Шеренга солдат сломалась, рассыпалась.
Каждого солдата окружили десятки рабочих, солдаты уже не держали карабины на изготовку: один опустил его к ноге, другой держал подмышкой, третий закинул на плечо, иной воткнул его штыком в землю.
— Штыки в землю! — крикнул Столяров.
— Штыки в землю! — подхватила толпа.
— А терр ле байоннет![50]
— Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
— Пролетэр де ту ле пей, юнисе ву![51]
— Да здравствует революция!
— Большевики! Большевики! Вив!..
«Ура» гремело на заводском дворе и в соседних кварталах.
Отовсюду сходился народ. Люди выходили из соседних домов, бежали из смежных улиц.
Мозолистые руки одесских грудящихся жали мозолистые руки французских тружеников — рабочих Парижа и Марселя, крестьян Шартра и Бретани. Их обнимали, их целовали, их подхватывали на руки и качали…
В Одессе на заводе происходило братание рабочих и крестьян всех стран…
Офицер был вынужден рапортовать начальнику гарнизона:
— Имел место акт неповиновения!
Солдаты не выполнили команды офицера.
Армия оккупантов не выполняла приказа своего командования…
Генерал д’Ансельм, командующий оккупационной армией, имел все основания рвать и метать.
Глава пятая
Областком пришел к выводу, что днем всеобщего восстания в Одессе и на одесском плацдарме может быть намечено седьмое марта тысяча девятьсот девятнадцатого года. Участие в восстании должны были принять рабочие дружины города, крестьянские повстанцы и действующие в области партизанские группы.
Общая обстановка за неделю до назначенного срока складывалась так.
Николай Щорс, приняв командование Первой Украинской дивизией, которая получила задание освободить Правобережье от петлюровщины, шел форсированным маршем, взял станцию Казатин и с жестокими боями продвигался к Виннице. Директория из Винницы спешно перебазировалась на станцию Жмеринка. Таким образом, авангарды Красной Армии были от Одессы в четырехстах километрах.
Но на двухсотом километре довольно большой соединенный отряд подольских и бессарабских партизан во взаимодействии с местными повстанцами, железнодорожными рабочими и крестьянами окрестных сел внезапным ударом захватил станцию Вапнярку, разрубив пополам железнодорожную линию Одесса — Киев. Территория, занятая войсками директории, таким образом, по линии железной дороги простиралась теперь лишь на полтораста километров.
Итак, Красная Армия с севера и партизаны с повстанцами с юга взяли в клещи лучшие петлюровские войска — гайдамацкие курени и полки сечевиков, — сжимали их и неустанно продвигались на соединение, вытесняя петлюровские тылы на Проскуров, Могилев и Каменец.
Одновременно мелкие партизанские группы местного значения беспрерывно беспокоили железнодорожную линию на участке Вапнярка — Одесса и стремились захватить железнодорожный узел Бирзулу, а за ним и Раздельную — в восьмидесяти километрах от Одессы.
А из Слободзеи, близ которой скрытно сгруппировались партизаны днестровских плавней, прибыл связной Котовского и сообщил, что надднестровский партизанский отряд готов к выступлению.
Такова была обстановка на левом фланге.
В центре, на севере, объединенные партизанские группы, созданные большевиками, прибывшие из Харькова и из одесского подполья, только что взяли станцию и город Вознесенск на Бахмачской железнодорожной линии. Рассеивая остатки петлюровцев, долинами рек они продвигались к станции Колосовка — в ста километрах от Одессы. Эта довольно значительная вооруженная часть именовала себя Украинской Красной Армией. В ее тылы через усеянную еще по городам петлюровскими и григорьевскими гарнизонами Елизаветградщину выходила уже и Красная Армия от Харькова и Екатеринослава.
А в направлении на Херсон — в семидесяти — восьмидесяти километрах от Одессы — из Каховки, Берислава и Олешек в постоянных стычках с деникинскими частями двигались и херсонские партизаны. Здесь активность партизан была особенно высока, но и сопротивление деникинцев, поддержанных греками и французами, было исключительно упорным; местечко Олешки за десять дней пять раз переходило из рук в руки. От Никополя и Каменки сюда спешили повстанцы на помощь.
Такова была обстановка на правом фланге.
Стремительное движение боевых красных колонн со всех сторон на юг и было претворением единого плана верховного командования Красной Армии.
Условия для восстания на одесско-николаево-херсонском плацдарме были благоприятны.
Но Одесский подпольный областком назначал днем всеобщего восстания седьмое марта не только потому, что положение на фронтах было благоприятным.
Второго марта в Москве должен был начать и седьмого марта закончить работу Первый Конгресс III Коммунистического Интернационала.
Подпольные партийные организации по всей области еще на областной партийной конференции, которая происходила в условиях подполья в конце января, уже получили указание подготавливать свои силы к началу всеобщего восстания именно в этот день.
Однако окончательно день восстания мог быть определен лишь после того, как Военно-революционный комитет до конца выявит готовность сухопутных частей союзнического десанта и особенно экипажей кораблей французской эскадры поддержать восстание. Повернуть оружие против своего командования надо было хотя бы в небольшом количестве французских батальонов. В остальных действующих частях достаточно было массового неповиновения и отказа выступить на позиции. Это гарантировало бы деморализацию армии интервентов и провозглашение «невмешательства» всеми другими частями франко-греческого десанта. Армия интервентов на одесском плацдарме насчитывала уже к этому времени в своем составе до семидесяти тысяч бойцов, а вместе с деникинцами и остатками белополяков — около ста тысяч. На вооружении у сил контрреволюции были сотни орудий, тысячи пулеметов, бронемашины, а также невиданные еще боевые чудовища — танки. Эскадра из шестидесяти боевых кораблей угрожала с моря Одессе, Николаеву, Херсону более чем тысячью жерл дальнобойной артиллерии.
