Рустам Агишев - Луна в ущельях
Некоторое время они шелестели газетами, курили, перебирали каждый про себя события последних дней, перебрасывались изредка односложными, ничего не значащими замечаниями. Виктор Степанович встал, пожелал спокойной ночи, но у самой двери спальни остановился, словно что-то вспомнив:
— Кстати, как вам понравился курбет Вербина? Ловкач, не правда ли?
— Какой курбет? Я ничего не знаю.
— Неужели не слыхали? — Обрадованный случаю еще немного поболтать перед сном, общительный Виктор Степанович закурил новую папиросу: — Начальник главка решил передислоцироваться повыше — вот и все.
— Куда? Кто сказал? — спросил Стырне, вспоминая разговоры инженеров, которые он пропускал сегодня мимо ушей.
— В министры метит — не меньше. Я о нем уже всего наслушался. Чует, бестия, куда ветер дует — ну и переменил галсы. Далеко пойдет, посмотрите.
— На какую же должность?
— Пока начальником отдела. А дальше дело сладится, посыплются на него, как из рога изобилия, награды и повышения.
— Почему? Вы, кажется, сами говорили, что он — плохой человек.
— А разве я говорю, что повышения получают только хорошие люди? Как раз хорошие люди чаще всего скромно свое дело делают, а командуют зачастую ловкачи, вроде вашего Вербина. Ради карьеры такой продаст мать родную, а товарища растоптать ему легче, чем прихлопнуть муху. А ну их к богу в рай! — Виктор Степанович махнул рукой и скрылся в спальне.
…Так вот почему сейчас особенно невыгодно Вербину признавать, что ошибался насчет фосфоритов. Стало быть, есть дополнительный фактор, очень даже конкретный фактор… Конечно же, как ему сейчас признать открытие Сырцова? Старый же ты осел, Ян, тюлень и тугодум! Становишься игрушкой чужого честолюбия. Да, что-то ты, видно, утратил… Нет, это слишком, черт возьми! Мальчишки начинают играть тобой, как пешкой.
Разобрав в полутьме постель, Стырне лег, долго слушал ровное посапывание Виктора Степановича и никак не мог уснуть.
…Ему приснился Кремль, он помнился ему еще по двадцатым годам, когда не было на башнях рубиновых звезд, а сверкали одни купола церквей. В одном из деревянных флигельков, каких немало тогда лепилось изнутри к стенам Кремля, жила временно семья Стырне.
Под окнами их квартиры двумя ровными шеренгами выстроились на плацу стрелки в краснозвездных буденовках, держа в руках трехлинейки с примкнутыми штыками. Командует приземистый, косолапый, как медведь, носатый Зигмунд Стырне. По его команде стрелки опрометью бросаются в атаку, бегут с криком ура, штыки наперевес, стреляют с колена холостыми патронами, а потом лихо маршируют с песней, стуча по брусчатке коваными сапогами.
Вот с черной потертой портфелькой под мышкой спешит через плац Рудзутак. На нем белый мохнатый шерстяной свитер, полосатые брюки с вздувшимися коленками, штиблеты с тупыми вздернутыми носками. Он щурится сквозь пенсне на солнечные блики в куполах, улыбается высокому летнему небу с розовыми облаками, рослым немолодым стрелкам.
Подбегает отец, отдает секретарю ЦК рапорт. Потом, распустив роту, по-приятельски приглашает Рудзутака домой выпить чайку. Тот отговаривается делами, и они садятся на скамеечку под окнами флигеля. О чем-то они говорят по-своему, по-латышски, отец заразительно смеется, показывая крепкие зубы, говорит, кивая на малыша:
— Знакомься, товарищ Рудзутак, мой последний, а тебе тезка.
Рудзутак с интересом рассматривает малыша, шутливо хмурится на него, на Яника, и говорит:
— Ишь какой суровый, может, он старше нас с тобой, Зигмунд, а?
— Нет, это он потерял золотой шарик, — смеется отец.
— Ничего, найдет. Дайте только время. Верно, Яник? — говорит Рудзутак.
— Верно, — смущаясь отвечает мальчик.
Рудзутак идет дальше, и отец с сыном смотрят ему вслед.
…От спущенных штор темно, однако по закраинам их уже пробиваются в спальню блики неяркого зимнего утра. Виктор Степанович спит, разметавшись в своей кровати. Сиротливо висит на спинке стула носок.
Ян Зигмундович рывком сел в постели, встряхнул головой. Все это ему, оказывается, приснилось. Но как ясно!
Негромко зазвонил в изголовье белый телефон с растягивающимся шнуром. Звонила Мирдза. Голос ее был какой-то незнакомый, далекий.
— Спишь?
— Уже проснулся.
Мирдза чуть помедлила.
— Ты знаешь, я много думала о том, что ты рассказал мне вчера… — Мирдза еще немного помолчала и сказала очень ясно: — Нельзя парня обидеть, Ян. Неправа Ильза.
— Да, Мирдза. Я и сам так думаю.
— Приходи, Яник. С добрым утром тебя! — И она положила трубку.
А он полежал еще немного, держа на весу попискивающую трубку и чему-то улыбаясь.
6
Молоденькая секретарша с подведенными стрелкой уголками глаз приветливо встала навстречу:
— Пожалуйста, пожалуйста, Ян Зигмундович. Для вас всегда — зеленая улица, — и без доклада открыла обитую блестящим черным пластикатом дверь в кабинет.
Вербин тоже поднялся, крепко стиснул руку, как обычно слишком быстро разжимая пальцы, несколько удивленно взглянул на вновь появившийся толстый портфель.
— Слушаю вас, Ян Зигмундович. — Вербин вежливо улыбнулся, давая понять, что хотя и очень занят, однако готов его выслушать.
— Говорят, вы нас покинуть собираетесь, Герман Алексеевич? — Стырне ответно улыбнулся, как бы желая сказать: весьма тронут вниманием, однако отлично понимаю, что моя особа интересует вас не больше, чем прошлогодний снег.
Вербин сделал озабоченное лицо и сказал с деланным безразличием:
— Да, есть кое-какие наметки. Ведь, говоря о дальнейшей совместной работе, я имел в виду забрать вас именно в министерство.
— Забрать?
— Пригласить, извините. На новой работе ведь требуется надежный тыл.
— Весьма польщен. Нечто вроде армейского обоза. На эту роль вы меня готовите?
— Я бы назначил вас главным референтом по полезным ископаемым. Вас это устраивает?
— Вполне. Но прежде чем бросить наше богоугодное управление, нужно проделать две вещи.
— Именно?
— Показать московским врачам геолога Сырцова и обеспечить ему длительное лечение. Этому человеку мы обязаны открытием нового месторождения.
Вербин что-то промычал сквозь зубы, выражая не то согласие, не то сомнение, и спросил:
— А что второе, товарищ Стырне?
— Войти в правительство с ходатайством о финансировании ускоренной разведки месторождения «Большой Пантач».
— Но ведь мы с вами полагали… Я недавно докладывал министру… Нас могут обвинить, понимаете…
— Что особенного, Герман Алексеевич? Скажут, что мы с вами плоховато знаем недра республики. Так это правда. И полезные ископаемые лежат под травкой и посмеиваются. Планы составляются без учета реальных ресурсов, и виноваты в этом мы, геологи. Все еще умиляемся, что добываем много больше, чем в тринадцатом году. А современная экономическая наука тоже над нами посмеивается. Хочешь не хочешь, а приходится сейчас учитывать мировые индексы.
Как всегда в минуту замешательства Вербин вытянул из-за борта дорогого костюма кончик шерстяного галстука и принялся протирать пенсне. Лицо его покрылось нервными пятнами.
— Прекратите демагогию, Стырне, — сказал он, водрузив очки на место, и отрывисто приказал появившейся секретарше: «Машину!» Собирая в папку бумаги, он, казалось, забыл о существовании собеседника. Наконец поднял на него глаза: — Кричать мы горазды, товарищ Стырне. Где же доказательства, анализы?
— Есть пока только образцы, — сдержанно сказал Стырне и, отодвинув в сторону поставленные для украшения минералы, стал выкладывать из портфеля камень за камнем. Желтые и серебристые, коричневые и сероватые, остроугольные и гладкие — они образовали на столе причудливую мозаику. Особо выделив фосфориты, Стырне сказал:
— Они еще не побывали в камералке, но верьте моему глазу — не менее тридцати процентов содержания. Богаче даже известных Вятско-Камских месторождений.
Вербин взял один из образцов, покачал в руке и без всякого энтузиазма положил назад. Голос его был сдержан и сух:
— Хорошо, оставьте свои соображения здесь. И можете быть свободны. Можете уехать совсем. Не задерживаю.
— Я не особенно тороплюсь, Герман Алексеевич. — Стырне усмехнулся и положил перед начальником исписанные крупным четким почерком листы, понимая, что обрывает последний шанс на переезд в Москву. — С вашего разрешения, я постараюсь дождаться реальных результатов.
— Но у вас могут возникнуть неприятности в местном управлении, и тогда уж я ничего не смогу для вас сделать.
— Даже в местном управлении? А собирались пригласить в министерство, — с веселым бесстрашием сказал Стырне, наблюдая, как Вербин укладывает подальше в сейф его докладную.
