Сергей Львов - Спасите наши души
Ася ничего не ответила и, отвернувшись от него, стала смотреть через перила балкона в нижнюю часть зала. Ее волосы, рыжие, нет, не рыжие, как ему всегда казалось, а какие-то темно-золотые или, скорее, светло-бронзовые (точно такой цвет был у самых тоненьких жилок сопротивления, с которыми всегда было много возни при монтаже) — неважно, как называется этот цвет, важно, что такой цвет мог быть только у Асиных волос, — эти ее волосы и щека с нежным румянцем были совсем рядом с ним. Гораздо ближе, чем только что на мотороллере, когда она сидела сзади.
— Не смотри на меня так, — попросила Ася, не оборачиваясь.
— Как?
— Вот так, как смотришь. Давай лучше есть мороженое.
Ну что ж, будем есть мороженое. Все равно нужно набраться сил после слов, которые он только что сказал Асе. Они и для него самого были неожиданными. Геннадий не знал, что может говорить такими словами.
Он так задумался, что не заметил, как опередил Асю: она еще только доедала шоколадные шарики, осторожно проверяя ложечкой, не тают ли остальные, а он уже съел и два шоколадных, и два сливочных, и два крем-брюле.
Геннадий тревожно покосился на Асю. Все-таки это было нелепо: заговорил о том, какая она необыкновенная, и вдруг набросился на мороженое, как голодающий. А все потому, что задумался. И не заметил бы, что ест и сколько съел, если бы не вкус двух последних шариков земляничного мороженого, от которого во рту сразу запахло детским зубным порошком. Но Ася все так же глядела вниз и в сторону.
«Волнуется, — с облегчением догадался Геннадий. — Все-таки то, что я сказал, это настоящее признание. Понятно, переживает».
Теперь нужно было сделать два следующих решительных шага — спросить: «Как ты ко мне относишься, Рыжик?» Нет, без «Рыжика». Просто, серьезно, мужественно: «Ася, как ты ко мне относишься?» И еще нужно было сказать: «Я случайно видел, как ты сегодня выходила из церкви. Это все муть и пережитки. Хочешь, я объясню, почему никакого бога нет и быть не может?»
Геннадий решил начать с того, что легче: с существования бога. Но и к этому несложному делу требовался подход: может, ей уже серьезно забили голову религиозным дурманом и предрассудками?
— Я хочу задать тебе один вопрос, — сказал он значительным голосом.
Ася повернулась к Геннадию и внимательно на него посмотрела.
— Не надо задавать мне этого вопроса, — сказала она и снова стала глядеть вниз.
— Почему? — растерянно спросил Геннадий. Как она могла угадать, о чем он с ней собирается говорить? — Я, конечно, не вмешиваюсь, — сказал он, — твое личное дело. Ты не думай, что я тебе речи говорить буду, я только хотел спросить... Ну, и сказать. Понимаешь...
Геннадий остановился. Все было очень просто: необъяснимых явлений в природе нет, все можно понять и объяснить. Мир материален, материя состоит из атомов, атомы из электронов, физика изучает законы их движения, и даже самые загадочные постепенно становятся понятными. Полный порядок! Если раньше еще люди могли верить в бога, то теперь, когда машины сами решают задачи, а по небу летают спутники и ракеты, где может быть бог? Какой? Зачем? Для него и места не осталось. Все очень просто.
И все-таки здесь, в кафе, в ярком свете люстры, которая висит почти рядом с их головами, у столика, на котором стоят вазочки с горками разноцветных шариков мороженого и стаканы с весело лопающимися пузырьками газа в ярко-красной воде, странно говорить с девушкой о таких серьезных и скучных вещах.
Слово «мировоззрение» Генка в последний раз употребил в девятом классе, когда писал сочинение «Мировоззрение новых людей по роману Н. Г. Чернышевского «Что делать?». Он получил за сочинение тройку. Это было не самым лучшим воспоминанием в его жизни. С тех пор как окончил школу, он вполне обходился без этого слова. В мире и без него все было ясно.
И вдруг такая история! Сидишь в кафе с девушкой. Она тебе очень нравится. И чувствуешь, что обязан, прямо-таки обязан начать с ней разговор, где никак не обойтись без слов, которые казались созданными только для того, чтобы скользить по ним глазами в скучных учебниках. А может, махнуть на все это рукой? Ну, была в церкви, ну, не была — важность какая!
«Струсил, — подумал вдруг Геннадий. — Я струсил!»
Ну нет! Трусости он себе позволить не мог. Нигде! Ни в чем! Никогда! Придется начать еще раз снова. Он собрался с духом.
— Хочешь еще мороженого, Рыжик?
— Я еще это не съела.
— Доедай. А потом я кофе закажу и пирожное, ладно?.. А теперь я тебя все-таки спрошу: ты что, веришь в бога?
— Это и есть тот вопрос, который ты хотел задать? — спросила Ася.
У нее в глазах запрыгали веселые огоньки.
— Именно! — решительно сказал Генка. — Только я не понимаю, чему ты смеешься?
Но он уже понял. Ну и дурака он свалял! Как это все было? Он сказал: «Мне нужно задать тебе один вопрос». А она сказала: «Не надо задавать мне этого -вопроса». Все ясно! Ася ждала от него совсем другого, боялась этого, потому и сказала так. Ему бы спросить: «Как ты ко мне относишься?» Ему бы сказать: «Я люблю тебя, Ася!» А он ляпнул: «Ты в бога веришь?»
Очень ему нужно знать, верит она или не верит! Если верит, что же, он перевоспитать ее не сумеет? Уж это-то не проблема. Вот теперь хохочет — и права. Привел в кафе и начал лекцию, как действительный член Общества по распространению... Позор!
— Нет, — говорит Ася очень весело, — я ни во что такое не верю. А ты думаешь, я не знаю, откуда ты это взял? Видел, как я сегодня из церкви выходила, вот и вообразил невесть что. Очень ты проницательный, Генка. Шерлок Холмс! А у меня в церкви дела.
— Какие у тебя могут быть там дела? — изумился Геннадий.
— А вот этого я тебе не скажу. Общественные.
— Ну и не нужно, — согласился Геннадий с облегчением. Значит, можно переходить к самому главному. — Я хочу еще тебя спросить, — начал он и остановился — почувствовал, что теперь, когда он такой момент упустил, не сможет выговорить того, что готовился сказать весь вечер. — Может, махнем отсюда? — предложил он.
В кафе, где он свалял такого дурака, ему решительно разонравилось. Ася согласилась уйти.
— Куда поедем? — спросил Геннадий, наступая на педаль стартера.
— К реке, — сказала Ася, — на набережную. Все-таки удивительная она девчонка! Если бы Геннадия спросили, где он больше всего хочет сейчас оказаться, где ему легче всего будет сказать Асе то, что он хочет, он, конечно, выбрал бы набережную.
И вот она, набережная, самый тихий ее участок. На тротуаре, который тянется вдоль последнего квартала доживающих свой век старых домов, редкие прохожие. Зато на дорожке, идущей вдоль каменного парапета, людей много. Это не обычные пешеходы. Это влюбленные.
Они медленно идут вдоль реки, они останавливаются и смотрят вниз, облокотившись на холодный камень ограды, они спускаются по широким ступеням к самой воде. И вечерняя река старается для них изо всех сил. Она расстилает перед ними струящиеся лунные дорожки от фонарей — для каждой пары свою отдельную дорожку; она заставляет на другом берегу МОГЭС с его высокими трубами и огнями казаться океанским пароходом; она подбегает крошечными волнами от проходящих буксиров к самым ногам влюбленных, когда они спускаются на покрытые зеленым мхом каменные площадки причалов.
Особенно старательно делает река свое самое доброе дело. Порывом холодного ветра она приказывает девушкам зябко поежиться, а от спутников требует, чтобы они накинули на плечи девушкам свои плащи и куртки и обняли эти плечи, вдруг ставшие беспомощными. Так на берегах всех весенних рек мира влюбленные обнимают своих девушек, чувствуя, как в сердце возникает желание спрятать любимую у себя под сильной рукой, согреть, защитить, не дать никому в обиду.
Вот так бы и Геннадию стоять сейчас с Асей. Но он может только смотреть на тех, кто обнимает своих девушек, и завидовать им.
Здесь, на набережной, его гордость — кремовая «Вятка» — превратилась в ужасную обузу, в докучливого «третьего лишнего», вроде подруги, которая увязалась в такой вечер за вами и все время требует своей доли внимания.
Ася идет вдоль парапета набережной, смотрит на воду, останавливается. А Геннадий уныло бредет по мостовой и катит мотороллер, вдруг ставший неуклюжим и тяжелым.
— Ты не можешь идти рядом со мной? — попросил он Асю.
Она сошла на мостовую.
Теперь они идут рядом, но между ними на толстеньких колесиках катится кремовая «Вятка», очень довольная этой прогулкой втроем. Когда Геннадий засматривается на Асю, у «Вятки» рыскает руль, и она ревниво всем своим телом теснит Асю на тротуар. Геннадий пробует перейти на правую сторону и вести «Вятку» за руль одной левой рукой. Тогда можно будет Асю хоть под руку взять. Но проклятая машина тут же начинает накатываться Асе на ноги или отворачивать на середину мостовой.
