Сергей Лисицкий - Этажи села Починки
— Сказал тебе, что продаю, только потом…
— Так, так.
— Считай, что мы с тобой договорились и ни с кем больше.
— Ну, есть, Архипыч, есть. — И Титов зашагал неторопливо со двора.
Весь вечер Марина то и дело вспоминала об этом разговоре: «Неужели он так сразу и решил продать родительское подворье? Значит, твердо решил остаться там навсегда».
Поздно, когда уже начинало смеркаться и Марина уходила со двора последней, спросила:
— Слышала я, что Ивану Пантелеевичу обещаешь дом продать. Правда?
— А чего ж неправда, — удивленно посмотрел на нее Федор. — Все как есть правда, до конца года пусть еще, конечно, постоит.
Хотела Марина сказать: «Как же так сразу сбывать отцовский дом?» — да не оказала, передумала, спросила лишь, когда за посудой приходить.
— Хоть утром, хоть днем. Буду весь день дома.
— Ну, спасибо.
— Вам спасибо, а не мне, — ответил Федор.
Дома она пересказала Митрию разговор Титова с Федором и о своей беседе с ним. Пересказала со всеми подробностями и деталями, попыталась даже передать интонацию голоса, каким тоном ответил ей Федор.
Митрий сообщение это воспринял внешне, казалось, спокойно. Только переспросил:
— А кто из них начинал этот разговор?
— Вот этого я не знаю.
— Да-а, — протянул хозяин.
12
Раньше обычного пришел сегодня в правление директор. Стремительными шагами промерил коридор еще сырой после недавней уборки, зашел в кабинет.
— Здравствуй, Татьяна Петровна!
— Здравствуйте, — обернулась на голос уже немолодая женщина, протирающая подоконник.
— Что-то вы больно рано нынче, Алексей Фомич, — не то спросила, не то просто отметила этот факт уборщица.
— Дела, дела…
Романцов снял с головы легкую, белого полотна фуражку, повесил ее на крючок, уселся за письменный стол. Перед ним лежала бумага, составленная еще вчера главбухом о состоянии дел «плодоовощного хозяйства», как тот именовал бригаду совхозного огородничества. Партбюро подготовило материал по этому вопросу, сегодня предстоял предварительный разговор.
Алексей Фомич стал внимательно изучать документ, и судя по тому, как хмурилось его лицо и ходили, соединяясь у переносья черные брови, — дела, видимо, были не из блестящих.
«Что же получается?» — мысленно задавал себе вопрос директор, анализируя факты и сопоставляя цифры. А получалось вот что.
Согласно решению райисполкома об увеличении поставок огородных культур совхоз расширил площади, а тут еще и год урожайный выдался. Одного только зеленого горошка сдали на тысячу девятьсот рублей. Это хорошо. А несколько автомашин с зеленой массой этого самого горошка простояли в ожидании разгрузки. И вот результат: за один день разложилось от самовозгорания десятки центнеров — убыток более чем на тысячу рублей.
Такая же почти картина с огурцами и помидорами. Романцов вспомнил, что лично сам связывался по телефону с Курском и Белгородом, умолял товарищей из облторга принять огурцы, так как свои, местные заказчики не могли их принять, а разбираться с причинами тогда было некогда.
— Да-а, — произнес он вслух и забарабанил пальцами по столу. Получалось, что такая же участь может постигнуть и морковь и капусту. Романцов понимал, что огородничество не главная, не основная статья дохода хозяйства и все это не решало исход дела, но нельзя было согласиться в одном: в самом подходе к нему. Вспомнил он, как весной, в самый разгар сева, в управление сельского хозяйства райисполкома зашел возбужденный директор местного консервного завода Дегтярев. В тот день Романцов как раз оказался в управлении.
— Я требую, — размахивал директор кулаком перед собственной грудью, — чтобы наши хозяйства больше сеяли зеленого горошка, не жалели площадей под огурцы, помидоры…
— Благие пожелания, благие, — добродушно улыбаясь, заметил главный агроном управления. — А сколько ты, Петр Петрович, не смог принять, ну, хотя бы тех же самых огурцов? А?!
— Совсем немного, — невозмутимо заявил директор, — и то по той причине, что один день, как говорят, густо, а на другой — пусто. То не добьешься сдачи, то все прямо-таки разом наваливаются…
— Не хитри, Дегтярев, не хитри. Прохорова! — позвал он экономиста по колхозному учету. — Ну-ка покажи, пожалуйста, нам отчет.
И началось, и началось. Трудненько тогда пришлось Дегтяреву. Что ни факт, то не в его пользу, что ни пример — еще хуже.
— Двадцатого июля, — гудел голос главного агронома, — колхоз «Луч» доставил девять тонн свеженьких огурчиков. — Он пронизал взглядом своего собеседника и, отбросив костяшку на счетах, повторил: — Доставил. А приняты они были когда? Вот тут у нас все записано, все, согласно актам. Ага, вот. — Наконец нашлась нужная запись. — А разгрузили вы их, дорогой, только двадцать четвертого вечером.
— Двадцать пятого июля, — гудел голос… — Да что там, вот он поставщик, — агроном кивнул в сторону Романцова, — он подтвердит.
Ну, конечно, Романцов тогда и сказал. Сказал, хотя и не подумал, что Дегтярев запомнит его слова и будет мстить.
— Что ж тут рассуждать, — поддержал тогда Алексей Фомич главного агронома, — рассуждать тут нечего, по вине завода совхоз понес убытков около пятнадцати тысяч. Ровно четырнадцать тысяч восемьсот девяносто два рубля, если говорить точно. Тут не берется в расчет, сколько приходилось искать стороннего потребителя и в Курске, и в Белгороде, и в Липецке. Это ли идет нам в пользу себестоимости?
— А ты говоришь, — в сердцах бросил главный агроном отчет на стол. — Конечно, завод не единственная притча во языцех, недорабатывают и горпродовощторги, потребсоюз… Такие дела.
В дверь постучали. Романцов оторвался от размышлений.
— А-а, Петр Ильич, заходи.
— Здравия желаю, — по-военному поприветствовал Самохин.
Романцов внимательно посмотрел на своего посетителя. Взгляд серых глаз острый, пронизывающий. Круглое лицо с чуть сплюснутым носом — веселое, несколько озорная, спадающая на широкий секретарский лоб короткая челка густых волос, торчит в сторону перепелиным крылом, касаясь приподнятой правой брови.
— Молодца, молодца, — одобрительно произнес директор, внутренне завидуя Самохину доброй отеческой завистью: «Молодой. Что ему эти тридцать четыре года».
Вошел Голованов, за ним — Никитин, главбух Крюков, бригадир садово-огородной бригады Егоров.
Романцов выжидательно посмотрел на секретаря: пора, мол, начинать. Тот поймал взгляд, понял.
— Начнем, — сказал Самохин. — Товарищи коммунисты, слово предоставляется Николаю Трифоновичу Крюкову, который доложит нам о состоянии дел нашего огородного хозяйства.
Крюков потер бритую голову, поднялся, лукаво поглядывая на собравшихся маленькими хитрыми глазками, развел руками в стороны и, напрягаясь, пытался что-то сказать, но голос был настолько сиплым, что его никто но расслышал.
— На речке простыл, — поспешил на выручку главбуху Смирин.
— Говори уж — на рыбалке, — поправил кто-то Митрия.
Все знали, что главбух заядлый рыболов, и часто над его страстью подшучивали.
Крюков, вращая глазами, что-то пытался сказать, жестикулировал, поворачиваясь в сторону двери. Вид его был более чем жалок. А когда он потянулся к уху Самохина и тот ничего не смог понять, — безнадежно махнул рукой и изобразил на лице такую горестную мину, что все расхохотались.
— Он просит, чтобы вместо него доложил старшин экономист, — пояснил опять бригадир, вытирая глаза. — Что делать, коли голос пропал.
— Добро, давай экономиста, — улыбаясь, согласился секретарь.
Крюков вышел и тут же вернулся с Таисией Саввишной Красновой. Это была стройная, с круглым румяным лицом и карими внимательными глазами женщина. В совхозе она работала третий год, с тех пор как впервые ввели должность экономиста. Было в наружности этой женщины что-то неуловимо-притягательное. Романцов из однажды ловил себя на мысли, что где-то встречал эту женщину, именно с такими характерными признаками, с такой же манерой держаться. Несколько гордо, но не высокомерно, непринужденно и вместе с тем с какой-то подкупающей почтительностью к окружающим. Таисья Саввишна не только со знанием, но и с особым стараньем вела нелегкую экономическую службу совхоза, и симпатии Романцова к ней тем более объяснимы. Алексей Фомич завидовал своему главному инженеру Василию Степановичу Краснову, что у него такая жена, завидовал по-доброму, отечески и не раз говорил об этом, — разумеется, не ей, а ему.
Она обвела глазами присутствующих, убедившись, что все готовы слушать, — сказала:
— Разрешите мне зачитать отчет нашей садово-огородной бригады. — Сказала зачитать, но читать не стала, говорила по памяти. Лишь раз заглянула в бумажку, сверилась с цифрой. Все как есть доложила и про морковь с капустой не забыла, которую скоро убирать надо, а уродилась ее тьма-тьмущая.
