Анатолий Рыбин - Люди в погонах
К строгости призывала и обстановка в кабинете. Здесь было всего три стула. Один из них стоял у стола и предназначался для командира, другие два — возле стены. «Видимо, на случай прихода старших начальников», — догадался Мельников.
Жогин тоже присматривался к офицеру. Хорошая выправка приехавшего, как видно, понравилась полковнику, и обычная суровость его постепенно таяла. Закончив деловой разговор, он заметил в шутку:
— Только семью быстрее перетаскивайте, а то у нас такие красавицы есть...
Мельников улыбнулся:
— Я уж вроде вышел из легкомысленного возраста, товарищ полковник.
— Да, да, рассказывайте. Я-то знаю. Иные глубокомысленные дяди этакие фортели выкидывают, диву даешься.
— Бывает всякое, — согласился Мельников, не понимая, что это: шутка или нравоучение.
— Ну ладно, идите отдыхать, — сказал Жогин, протягивая руку. — Квартиру шофер покажет. А завтра я представлю вас личному составу батальона.
Из штаба Джабаев привез Мельникова к небольшому домику, вынул из кармана ключ и проворно открыл дверь. Потом отыскал в темноте кнопку электрического выключателя. Яркий свет загорелся в прихожей и в одной из комнат, где стояли накрытый белой бумагой стол, три жестких стула, узкая железная койка с маленькой белой подушкой и серым солдатским одеялом.
— Это вы позаботились? — спросил Мельников шофера. Тот неловко переступил с ноги на ногу, смущенно задергал густыми, сросшимися у переносья бровями.
— Так точно, я. Дорога большая, командир устал, отдыхам надо.
Мельников улыбнулся:
— Спасибо, Джабаев.
Включив свет в другой комнате, он увидел там шифоньер и белую кафельную печку. От печки струилось приятное тепло, пахло разогретым камнем. На полу лежала охапка сухой щепы. Джабаев поправил щепу руками, сказал:
— Будет холодно, топить надо. Дрова еще привезу.
— Топить вроде рано, — ответил Мельников. — На улице тепло.
— Пускай тепло, тут сыро.
— Это верно, — сказал комбат, потянув ноздрями воздух, сыростью в квартире пахнет.
Когда они вышли снова в коридорчик, наружная дверь вдруг распахнулась и на пороге выросла тонкая, очень подвижна: фигура офицера.
— Привет, дружба! Не узнаешь?
Мельников вначале растерялся. Потом собрался с мыслями, вспомнил... Ну конечно он, Михаил Соболь. Что за чудо!.. Они схватили друг друга за плечи.
Мельников и Соболь вместе учились в академии: слушали лекции, готовились по вечерам к зачетам, выезжали за город на тактические занятия, волновались накануне экзаменов.
— Ну, говори, как попал сюда? — спросил Мельников. — А что с твоим знаменитым тактическим треугольником «Москва — Ленинград — Киев»?.. Отступил, что ли?
— Не спрашивай, — резко махнул рукой Соболь. — Ты понимаешь, сперва все шло нормально, послали в Киев. А через два года часть расформировали. И вот сюда угодил. Не знаю, за какие грехи сижу в этом захолустье.
— Ничего, это полезно. Чем командуешь?
Соболь, приложив руку к головному убору, сказал с усмешкой:
— Директор третьего мотострелкового.
— Помню, помню твои оригинальности: «Директор», «Председатель», «Управляющий». Ты даже на экзаменах по тактике ввернул какое-то из этих словечек. Мы тогда чуть животы не надорвали со смеху. А ты как обо мне-то узнал?
Соболь загадочно прищурился:
— Да я уже неделю назад о тебе полную информацию имел. А тут захожу в штаб, дежурный говорит: «Прибыл комбат первого». Спрашиваю, какой на вид? — «Смуглолицый, лобастый такой, похож на цыгана». Все, думаю, он, дьявол полосатый... Так и есть, не ошибся... Ну, что же будем делать? Обмыть надо встречу. Только насчет спиртного у нас туговато. Капли в городке на найдешь. Раньше в столовой у официанток можно было тихонько стопку выпить. А теперь Жогин и официанток зажал в кулак. Взгляда его боятся... — Подумав, Соболь громко потер ладонь о ладонь и вдруг сказал: — Эх, ладно, привезу из собственного энзе. Для такого случая не жаль. Ты, Сергей, шофера своего отправляй отдыхать, а сам располагайся и жди. Через пятнадцать минут приеду. Закуски прихвачу.
Соболь и Джабаев вышли. Оставшись один, Мельников подумал: «Недаром говорят, что гора с горой не сходятся, а человек... Не верится даже, какой случай. Сам Соболь в Приуральской степи! А как он кричал когда-то: «Чтобы я согласился служить в захолустье? Никогда. Костьми лягу, из армии уйду, а из треугольника ни шагу». И вдруг здесь...»
Освоившись немного в своей новой квартире, Мельников открыл чемодан, вытащил купленные в вагоне-ресторане яблоки, голландский сыр и пакетик любимых Наташиных конфет «Ласточка». Все положил на стол и снова склонился над чемоданом. Достал тщательно завернутые в плотную серую бумагу зеленые тетради, развернул, полистал их, положил на подоконник. Сюда же пристроил привезенную с собой шахматную доску. Аккуратно расставил на ней фигуры. С минуту постоял, подумал, будто перед серьезным ходом, и снова склонился над чемоданом. Затем решил: «Хорошо бы умыться», — и стал отыскивать полотенце, мыло.
Водопровода в доме не было. Но подполковник обнаружил на кухне прикрепленный к стене новенький жестяной рукомойник, до краев наполненный свежей водой, подумал: «Тоже заботы Джабаева».
3
Через полчаса друзья сидели за столом и весело разговаривали. Соболь брал узкую бутылку с прозрачным ереванским коньяком, наклонял ее сперва над бокалом собеседника, потом над своим пластмассовым стаканчиком и торжественно произносил:
— За твое путешествие, Сергей, по тайге! Ну и за прибытие... О нет, прости. За прибытие не хочу. Желать другу причалить к такому берегу — по меньшей мере свинство.
— Почему свинство? Хороший тост, офицерский традиционный.
— Ах, ты доволен! Тогда возражать не буду. За службу так за службу. Мне все равно, — согласился Соболь. — Только я все-таки намерен адресок сменить. Серьезно.
— А это, как говорят, будем посмотреть, — мягко улыбнулся Мельников. — Ты знаешь, обещала синица море поджечь...
— Ну, синица и Соболь имеют маленькое различие. Не так ли?
— Как тебе сказать...
— Ладно, отставить синицу.
Мельников пожал плечами. А Соболь снова налил коньяку и предложил тост за дерзновенные мечты.
— Только каждый за свои, — поправил Сергей и, выпив, стал закусывать тоненькими ломтиками сочного антоновского яблока. Помолчав, спросил: — Как живешь, Михаил? Женился?
— Нет. Холостяк. Одному легче бродить по грешной земле. А что за счастье у тебя: семья в Москве, сам здесь? Роман в письмах... Не очень, по-моему, интересно. Странно, как только жена смирилась? Она ведь с характером. Я ее немножко знаю.
— Помню, помню, — сказал Мельников, многозначительно прищурившись. Ему не хотелось ворошить в памяти прошлое, но оно всплыло само по себе. Когда-то в Большом театре, еще до женитьбы, Сергей познакомил Соболя с Наташей. А через три дня девушка, еле удерживаясь от смеха, рассказала Сергею о том, как его друг бегал встречать ее к самому институту и оттуда провожал до дома, уверяя, что он готов идти за ней хоть на край света.
Мельников посмотрел в глаза Соболю и подумал: «Наверно, считает, что я об этом не знаю. А может, забыл. Ну и пусть, напоминать не буду». Он съел еще ломтик яблока, откинулся на спинку стула, сказал серьезно:
— А все же я твоей холостяцкой жизни не завидую, Михаил. Скучно, серо, холодно...
— Зато вольно, — отозвался тот. — За руку никто не держит. Но я мог бы давно жениться, — вдруг признался Соболь. — Была девушка хорошая. Адъюнктура помешала. Два года готовился, из-за стола не вылезал. Думал: поступлю, уцеплюсь за Москву, а тогда о женитьбе помышлять буду.
— Ну и что с адъюнктурой?
— Не вышло. Поехал сдавать экзамен, а мне вопросы: «К какой научной работе имеете тягу? Чем занимаетесь в этой области?» А я за всю жизнь даже статьи в газету не написал. Пришлось играть отбой. Девушка тем временем замуж вышла. Но я не жалею. Невест немало на земле русской. Сейчас у меня одна надежда на перевод. Уеду в большой город, а там...
Он сидел такой же, как прежде, высокий, костистый, с длинным красным лицом. Если бы посмотрел на него незнакомый человек, подумал: «Бежал, наверно, или только что поднимал очень тяжелое». А Мельникову казалось другое: будто охватило однажды пламя горячими языками лицо Соболя да так навсегда и оставило на нем свои следы.
Мельников был немного ниже ростом, но гораздо плотнее и шире своего собеседника. Вот он расстегнул ворот рубахи, чтобы посвободнее вздохнуть. Грудь коричневая. Плечи развернуты. На руках тугие бугры мускулов.
Соболь не без зависти любовался другом. А когда поднялись из-за стола, похлопал его по плечу, сказал откровенно:
— И никак ты не стареешь, Сергей. На других Дальний Восток следы оставляет, а тебя хоть снова жени.
— А зачем стареть, какой интерес?
— Погоди, погоди, — остановил его Соболь. — С нашим управляющим поработаешь, вспомнишь маму.
