Анатолий Рыбин - Трудная позиция
Обзор книги Анатолий Рыбин - Трудная позиция
Трудная позиция
В романе оренбургского автора рассказывается о жизни и деятельности курсантов и офицеров зенитно-артиллерийского училища, о тех преобразованиях, которые произошли в нашей армии в недавнем прошлом и происходят сегодня.
Издается к 40-летию со дня победы советского народа в Великой Отечественной войне.
1
Занятия в учебном корпусе закончились, и курсанты по широкой каменной лестнице хлынули вниз, в раздевалку. В электротехнической лаборатории остались двое: преподаватель капитан Корзун и командир третьей батареи старший лейтенант Крупенин.
— Ну как показались вам наши упражнения? — собирая и складывая в стопку учебные пособия, спросил высокий и степенный Корзун.
Крупенин, жмурясь от бьющего в окно торопливого зимнего солнца, смущенно улыбнулся.
— Знаете, — сказал он, словно извиняясь. — Я так увлекся, что не заметил, как пролетело время.
— Да, вы были очень усердны, даже усерднее некоторых курсантов, — подтвердил Корзун и тоже улыбнулся, блеснув большими роговыми очками.
В открытую форточку дул свежий ветер, шевелил развешанные по стенам чертежи, схемы, покачивал фанерные дверцы шкафов, где лежали провода, конденсаторы, вольтметры. Воздух, как и во всех лабораториях, был здесь пропитан никогда не выветривающимся смешанным запахом канифоли, щелочного спирта и озона.
— Техника... это моя страсть, — признался Крупенин. — Так что вы не удивляйтесь, товарищ капитан. А насчет того, как мне показалось... — Он помолчал, неловко пожав плечами. — Очень жаль, что в такой хорошей лаборатории не могут работать одновременно все курсанты.
— Да, к сожалению, — сказал Корзун. — Мало рабочих мест, вот и делим взводы на группы по четыре-пять человек. Это, конечно, не выход, но пока другого ничего не придумаешь: нет оборудования.
— А нельзя устроить какую-нибудь очередность?
Корзун развел руками:
— Фактор времени.
Разговаривая, они смотрели в глубь лаборатории, которая после ухода курсантов, казалось, раздвинула свои стены и выставила напоказ все, что здесь имелось, — от новых желтых столов до привинченных к высокому потолку матовых электрических плафонов.
— А там, где учились вы, товарищ старший лейтенант, рабочих мест хватало на всех? — поинтересовался Корзун, потрогав очки на переносице.
И по его пристальному взгляду Крупенин понял: разговор задел капитана за живое.
— У нас не было ничего, кроме столов и табуреток. Мы начинали в старом помещений прожекторного училища.
— Значит, мы все-таки в лучшем положении...
— Ваша лаборатория превосходная. Но тем и обиднее, что в таких прекрасных условиях большинство курсантов вынуждено только наблюдать. В части, где я служил, все было иначе. Мы дрались за каждый день, за каждый час и даже за минуты. И не в лабораториях, а иногда в темной землянке или в тесном кузове машины.
Корзун снял очки, протер их и снова очень внимательно поглядел на Крупенина.
— Вы любопытно рассуждаете, товарищ старший лейтенант. И я, признаться, хотел бы видеть вас не командиром батареи, а представителем нашего учебного отдела.
Их беседу прервал неожиданно вбежавший в лабораторию курсант Богданов. Поблескивая большими угольными глазами и трудно, с передыхом, выговаривая слова, он доложил, что Крупенина вызывает командир дивизиона. Отдышавшись, прибавил:
— Срочно, товарищ старший лейтенант.
— Что за пожар? — удивился Крупенин.
Курсант пожал плечами.
Крупенин, не задерживаясь, оделся и через двор училища направился к своей казарме.
Шел последний день старого года. До наступления нового оставалось восемь с половиной часов. Все праздничные планы были уже составлены и утверждены, программа торжественного вечера утрясена до малейших деталей. Разговор по итогам учебы состоялся у командира дивизиона еще утром.
«В чем же дело?» — с беспокойством думал Крупенин, торопливо шагая по снежной льдистой дорожке.
Майор Вашенцев, рослый, широкогрудый, с красивым цыгановатым лицом, сосредоточенно ходил по своему кабинету на четвертом этаже казармы и жадно курил. Он был явно не в духе. Так, по крайней мере, показалось Крупенину, когда он открыл дверь и переступил порог кабинета. Вашенцев проворно замял папиросу в стоявшей на столе пепельнице и зло, с укоризной посмотрел на вошедшего.
— О поведении курсанта Красикова знаете? — спросил Вашенцев.
— А что случилось, товарищ майор? — в свою очередь спросил Крупенин.
— Гм... значит, ничего не знаете?
Озадаченный Крупенин враз не мог сообразить, в чем же дело. Совсем недавно, каких-нибудь двадцать — тридцать минут назад, он видел Красикова в электротехнической лаборатории и ничего плохого за ним не заметил. Больше того, он разговаривал и с самим Красиковым и с его товарищами. И опять же — ничего подозрительного. Значит, то, что встревожило майора, произошло, вероятно, после занятий во дворе или в казарме. Но что именно? Крупенин терялся в догадках.
— Вот так и живем-служим. — Вашенцев раздражался все больше. — Человек спит и видит, как бы уйти из училища, а вы знать — не знаете, ведать — не ведаете.
«Ах, вон в чем дело!» — догадался наконец Крупенин и тут же попытался объяснить, что Красиков действительно к таким разговорам имеет некоторую склонность, но придавать им значения не следует, потому что все это у него не серьезно.
— Чепуху вы городите, — вконец рассердился Вашенцев. — Он же заявил мне вполне ясно, что поступил в училище не подумав и что намерен исправить эту свою ошибку. Поняли?
— Ну что же, я разберусь, — пообещал Крупенин как можно спокойнее. — И поговорю с ним, конечно.
— Нет уж, хватит, — сказал Вашенцев решительно. — У нас не интернат для исправления балбесов и не трудколония какая-нибудь. В стране достаточно парней, которые желают стать офицерами и будут служить, не боясь трудностей и не играя на нервах командиров. — Помолчав, прибавил с возмущением: — У меня, знаете, болит еще голова от вашего Саввушкина. Так же вот тянули да разбирались. Помните?
Упрека этого Крупенин ждал. С Саввушкиным он действительно попал в историю неприятную. Имел от него четыре рапорта с просьбой отчислить из училища и никому не доложил о них — ни командиру дивизиона, ни начальнику училища. Все надеялся: поймет, может, человек, образумится, а вышло так, что не понял и не образумился, только шум поднял с этими рапортами на весь округ. До самого командующего дело дошло... Однако ставить Красикова в один ряд с Саввушкиным Крупенин все же не мог. Не мог потому хотя бы, что Красиков не написал ни одного рапорта, а разговор есть разговор. Он попытался, как мог, объяснить это командиру дивизиона, но тот не захотел, слушать, а потребовал, чтобы сразу же после встречи Нового года Красиков был представлен к отчислению из училища.
— А может, все-таки поговорить по первому разу? — не теряя надежды убедить майора, спросил Крупенин.
— По какому первому? — возмутился Вашенцев. — Уже почти полгода прошло с начала учебы. И вообще... укрывательством заниматься прекратите. Довольно разыгрывать доброго дядюшку...
В батарею Крупенин возвращался сильно расстроенным. «Вот балда стоеросовая, — ругал он Красикова. — Не мог уж в такой торжественный день подержать язык за зубами! Теперь, конечно, майор этого дела так не оставит».
В своей комнате, официально именуемой канцелярией, старший лейтенант долго стоял у окна и мучительно думал: «А может, и правда зря вожусь я с этим Красиковым? Может, давно отчислить надо было без всяких сомнений?»
Короткий зимний день угасал... Последний отблеск слабого закатного солнца еле удерживался на заиндевевшем парусиновом макете ракеты, что возвышался над зданием клуба неподалеку от казармы. Круто нацеленная в небо ракета, казалось, летела, оставляя за собой полосу пенистого следа, какой тянется обычно за реактивным самолетом на большой высоте. Крупенин вынул из кармана блокнот, куда имел привычку записывать все, что происходило в батарее. Сейчас его интересовали свои записи о Красикове.
«...А в нем что-то есть. Сегодня по математике получил пятерку. В синусах, интегралах и косинусах чувствует себя довольно твердо. По физкультуре тоже на уровне. Взял «коня», пятнадцать раз подтянулся на турнике. Другие — восемь, десять. Похвалил. А через час хотел дать наряд вне очереди за ссору с курсантом Винокуровым. Тот и другой уверяют, что больше подобного не повторится».
«...Такого с ним еще не бывало. Всю ночь под выходной не спал, сидел, как лунатик, на койке. В медпункт идти отказался. Значит, не болен. Посоветовал командиру взвода присмотреться».
