Иван Шутов - Апрель
Глава пятая
Старый хаусмейстер Иоганн привел Джо в чувство и помог ему подняться. Джо, пошатываясь, побрел к выходу. Старик догнал его, торопливо заговорил. Он предлагал солдату привести себя в порядок. Джо немного знал по-немецки. Старик указывал на испачканные шаровары солдата, проводил ладонями по лицу и фыркал.
— О’кей! — безразлично сказал Джо, поняв, что предлагал ему старик.
В каморке старого Иоганна Джо почистился и умылся. Старик принес бутылку вина. Джо тронула эта забота совершенно чужого человека. Схватив руку хаусмейстера, он долго ее тряс:
— Спасибо, большое спасибо! У меня есть мать, одна она могла бы утешить меня, но она далеко. За океаном. На Юге. Она слепа, моя старая Георгия. Она сидит на пороге, слушает. В кладовке суетятся мыши, грызут сухие зерна маиса, а старая Георгия ждет своего Джо. Он уплыл за океан — сражаться за справедливость. Такие слова говорили в Америке во время войны. А сегодня… вы видели эту завоеванную нами справедливость. Капитан американской армии Хоуелл незаслуженно ударил ветерана войны — солдата-негра Джо Дикинсона… Мне очень горько! Что же я принесу своей матери, возвратясь домой? Только эту горечь! Она услышит мои шаги на дороге, встанет с порога, протянет навстречу руки. Что же я скажу ей? Так часто я покидал ее, чтобы построить с товарищами новый мост. Мы строили в Чикаго, в Мичигане, в Мериленде, в Нью-Йорке, на Западе — так далеко от бедного дома моей матери. Я приносил ей свои обиды и горечи, она успокаивала меня, и я снова уходил за новыми обидами, новыми горечами…
Старик слушал Джо, сочувственно кивая головой.
— Господи! — сказал он, когда Джо умолк. — Я еще не видел такого свинства, какое творят ваши соотечественники в Вене. Наци, скажем, тоже творили, но то были наци, они начали со свинства, им и закончили. А ваши… Похоже на то, что они очень завидуют молодцам фюрера в коричневых рубашках. Я простой человек, но мне кажется, что все это очень и очень нехорошо.
Выйдя в сопровождении хаусмейстера Иоганна на улицу, Джо обнял его на прощанье:
— Я вас буду всегда помнить. Спасибо!
— Прощайте, — сказал Иоганн.
Вечерело. Джо решил немного побродить по улицам. Хоуелл сегодня, очевидно, загуляет, и торопиться незачем. Темными переулками Джо вышел к центру. Над подъездом комфортабельной гостиницы вяло свисал звездно-полосатый флаг. Подъезд был ярко освещен, наряд солдат, перепоясанных белыми поясами, в зеленых касках, стоял на тротуаре. Джо остановился на противоположной стороне улицы. К гостинице подкатило несколько машин. Из них вышли два американских и один английский генерал. Часовые взяли на караул. Адъютант распахнул перед высокими гостями дверь.
«Генералы съехались на совещание», — подумал Джо.
С этой гостиницей под звездным флагом у старожилов города было связано давнее и мрачное воспоминание.
В начале этого столетия из тихого тирольского городка в столицу Австро-Венгерской империи прибыл молодой человек с тяжелым, угрюмым взглядом, с падающим на низкий лоб чубом. Был воскресный день. Отгремели колокола, город веселился. Под цокот подков по Рингу[3] легко катились изящные ландо, в них восседали тучные господа и молодые дамы. Нарядная толпа плыла по панелям. Как цветы, пестрели зонтики женщин. Тирольский провинциал угрюмо и зло посматривал на все это. Кто знал, что почти через три десятка лет тень этого человека, прибывшего в город с папкой рисунков подмышкой, зловеще поднимется над разрушенными городами Европы, что имя его будет проклято миллионами! А тогда, в веселый воскресный день, его неуклюжесть и грубый тирольский выговор вызывали снисходительные улыбки кельнерш кафе. Провинциал прибыл в столицу за признанием. Профессор школы художеств ознакомился с рисунками господина Адольфа Шикльгрубера. Он не скрывал своего отношения к ним. Никчемная пачкотня! Блистательное доказательство отсутствия вкуса! Из этого угрюмого молодца художника не будет.
Зажав подмышкой папку с рисунками, Адольф Шикльгрубер ушел, чтобы возвратиться в город через четверть столетия. Бывший неудачливый художник «воссоединил» Австрию с Германией, провозгласил австрийцев «меньшими братьями» германской расы. У гостиницы, возле которой стоял сейчас Джо, выстроился усиленный наряд войск СА. Здесь остановилась машина рейхсканцлера. Городом овладели новые хозяева.
Джо побрел дальше. Из открытой двери кабачка, который назывался «Ад», звучала веселая музыка. Постояв немного в раздумьи, Джо зашел в кабачок. Рыжеволосая девушка за стойкой бара приветливо ему улыбнулась.
— Я могу здесь выпить бутылку вина? — спросил ее Джо.
— Иес! — ответила барменша.
Джо уселся за столик. Выпив бутылку вина, заказал вторую. Снова ему стало обидно и горько. Нет и товарища, с которым можно поделиться наболевшим.
В кабачке было пусто. Сидя на стуле, аккордеонист со скучающим видом глядел на стену, где были нарисованы извивающиеся в дыму и пламени черти. Они показывали друг другу похожие на красные стручки перца языки.
Джо подозвал жестом музыканта. Тот вскочил со стула, подошел. Прослушав мелодию, музыкант понимающе кивнул головой и, возвратясь на место, взял на аккордеоне первые ноты.
— Правильно, парень, — сказал Джо. — Играй!
И под тихий аккомпанемент он запел:
Мне часто снится мост в Мичигане,
Он о счастье моем поет.
Когда поезд идет по нем,
Когда поезд идет по нем
И внизу бушует река,
Мост о счастье моем поет.
О мост, о руки мои, о счастье мое!
Мост о счастье моем поет.
И бушует река, и идут поезда,
А счастье ко мне не идет.
— Здорόво, земляк! — раздалось, когда Джо окончил пение.
В просвете входа в зал стоял широкоплечий светлоглазый американский солдат с трубкой в зубах. Руки его были заложены в карманы шаровар. Он широко и дружелюбно улыбался. Джо подозрительно глянул на него и не ответил на приветствие.
— Разве ты разучился говорить? — спросил солдат, вынимая трубку изо рта. Джо отметил, что рука у него была большая, крепкая.
— Нет, — ответил Джо. — Но в таких случаях я предпочитаю молчать. Откуда мне знать, не будете ли и вы учить меня весело петь? Вы видите… я черный.
— А я красный, — ответил, улыбнувшись, высокий. — Я слышал, как ты пел. Знакомая песня. Я тоже строил мост в Мичигане.
— Да? — обрадовался Джо. — Тогда садись со мной, товарищ, выпьем вина.
Солдат крепко пожал Джо протянутую руку.
— Да, я строил мосты, работал на заводе «Гарри» в Чикаго, «Маклинтик Маршал» в Потстауне. Я портной по железу, сшивал заклепками фермы, высоко лазил над рекой.
— А я был на самом ее дне. Я кессонщик. Самая трудная работа на строительстве. В стальном ящике без днища, опущенном на дно реки, мы выбираем грунт ломами, тяжелыми отбойными молотками. А вокруг кессона шумит и бушует река. В камеру нагнетают беспрерывно воздух, он давит на нас — на полтора десятка парней. После смены болят кости, кружится голова… На такой работе используют негров. Ученые господа будто бы на опыте убедились, что негры выносят самое большое давление воздуха. Но со мной рядом работали и белые товарищи.
— Теперь это делает «гидро», — сказал светлоглазый солдат.
— Значит, я останусь без работы? — спросил Джо.
— И я тоже. — Солдат пристукнул трубкой по столу. — После войны Америка ничего не будет строить.
— Как тебя зовут? — спросил Джо.
— Сэм Морган.
— Надеюсь, ты не сын, не племянник, не дальний родственник того Моргана?
— Как ты думаешь?
— Думаю, что нет. Меня зовут Джо Дикинсон.
Они разговорились. Почувствовав доверие к Сэму, Джо рассказал о сегодняшнем происшествии.
— А кто такой твой капитан? — спросил Сэм.
— Стивен Хоуелл. Он родился в Южной Каролине в семье плантатора и ненависть к неграм впитал с молоком матери. Я тоже родился на Юге. Мой дед работал на плантации деда Стивена Хоуелла. Говорят, в доме капитана, в кабинете его отца, на стене висит длинный кожаный бич. Этим бичом, Сэм, дед капитана хлестал негров. Говорят, на коже бича заметны старые пятна крови черных. Может, это кровь моего деда.
— Да-а-а, — задумчиво проговорил Сэм, выслушав Джо. — Твой капитан, видно, мало чем отличается от гитлеровца.
— Верно, Сэм, — он очень сожалеет, что русские победили. Два раза к нему на квартиру приходил человек в темных очках. Капитан называл его Августом. Это крупный гитлеровец, который укрывается в американской зоне. Он не рискует показаться на улице без очков.
— Нужно бороться, Джо, — сказал Сэм, набивая трубку. — Мир снова в опасности.
— Да, — ответил Джо. — Это я вижу по капитану. Он не воевал, не сидел в окопах, не ждал торпеды в затемненный транспорт — гроб для живых, как мы его называли. Он говорит о новой войне с русскими… И еще я видел сегодня, Сэм, как в «Бристоль» съезжались генералы. О чем, ты думаешь, они будут совещаться?
