Никита Павлов - Чужаки
В конце площади Машутку окликнули, обернувшись, она увидела семенящего к ней Егора Матвеевича.
— Маша! Вот где бог дал свидеться, — кричал он, под бегая к девушке, — гляжу и не верю, ты это или не ты, по том посмотрел на господина офицера, вспомнил, гнедого-то он хотел отобрать. Свои, значит, вот радость. А мои лошади с барахлишком вон там, в переулке. Отступаем. Может, поможете чем. Хорошо бы вагончик достать, уж больно умучились.
Машутку била лихорадка. Схватившись за гриву лошади, она с трудом выдавила:
— Помогу. Обязательно помогу. Приходи на окраину, там поговорим.
На обратном пути Чугунков то и дело смотрел на изменившуюся Машутку. Сухие блестящие глаза, прерывающийся голос, которым она говорила, не оставляли сомнений в ее намерениях.
Сумкин явился сейчас же. Он был уверен, что Машутка находится в колчаковской армии и ей ничего не стоит достать ему вагон, чтоб перевезти стоящие в переулке шесть подвод, нагруженные ценностями, украденными у Тучкина. «На этот капитал, — думал Сумкин, — я могу сколько угодно жить в любом месте. Только бы подальше уехать. Отсижусь как-нибудь…»
Увидев подходившего Сумкина, Чугунков спросил у Машутки:
— Что ты хочешь с ним делать? Машутка показала на его наган.
— Расстегни кобуру, чтобы я могла свободно взять. Чугунков насупил брови.
— Давай уж лучше я сам…
Егор Матвеевич сразу начал разговор о вагоне.
— Так как же, Машенька, и вы, господин офицер, по части вагончика? Очень бы нужно. Не откажите, ради бога.
— Как же другие едут? — вместо ответа спросил Чугунков.
Сумкин важно разгладил бороду.
— Как можно, господин офицер, равнять меня с другими. У них барахлишко одна дрянь. А у меня капитал, миллионы. Разобраться, так на всех нас хватит.
— Это то, что Тучкин награбил? — не своим голосом спросила Машутка. — В музеях…
— Машенька Что ты, что ты, — засуетился Сумкин. — Кто награбил? Я для тебя стараюсь. Сирота ты… За дочь тебя считаю…
— Врешь! Врешь! — закричала вне себя Машутка. Папа с мамой живы, вы обманули меня! Обманули!
Сумкин понял, что игра кончена, и, поворачиваясь, прошипел:
— Ну и черт с ними. Война еще идет, посмотрим.
Чугунков вынул наган, не торопясь прицелился. Про гремел выстрел.
Сумкин подпрыгнул, боком шагнул несколько шагов в сторону и тяжело завалился в канаву.
Выстрел окончательно решил дальнейшую судьбу Чугункова.
Он приказал удивленному прапорщику вести солдат на соединение с полком, а тютнярцев отпустил, сказав им, чтобы они разошлись и по одному возвращались домой.
Когда остались вдвоем, Машутка взяла Чугункова за руку.
— Вот и решено. Назад теперь некуда, но зато завтра будем там, где должны давным-давно быть.
— Скажи, Маша, воззвание тогда… Твоих рук дело?
— Моих.
— А склад тоже ты помогла на воздух пустить?
— Помогла.
Чугунков крепко сжал Машуткину руку.
— Я так и думал… Молодец, и меня из беды тогда выручила.
Машутка дружески посмотрела в глаза Чугункова.
— Разве я могла сделать иначе, я ведь давно увидела в тебе хорошего человека.
Глава сорок восьмая
Фронт неумолимо надвигался на Челябинск. По-разному вели себя жители города. Одни, несмотря на уверения газет в неминуемом разгроме красных на подступах к городу, поспешно уезжали на восток, другие настойчиво готовились к предстоящей схватке. А третьи ждали, чья возьмет, чтоб примкнуть к победителям.
Большевистская организация объявила себя мобилизованной. На заводах, в мастерских и на тайных квартирах шла упорная работа по организации боевых дружин. Доставали оружие, где только можно, но его было мало.
Зачисленный в один из отрядов, Чугунков сделал в те дни в своем дневнике несколько записей:
«Мы почти безоружны. На сто человек три винтовки, восемь обойм патронов, шестнадцать разнокалиберных револьверов. Но настроение такое, как будто бы у нас есть и винтовки, и пулеметы, и пушки. Кругом царит уверенность, что скоро все это будет. Удивительные люди…»
Через два дня Чугунков записал:
«Сегодня представитель Комитета сообщил: завтра получим еще сорок винтовок, отнятых у какой-то отступающей части. Между прочим, намекнул, что пришла и наша очередь доставать оружие и для себя и для тех, у кого еще его совсем нет. Считаю намек справедливым. Обдумываю план операции, задача не из легких».
Третья запись в дневнике Чугункова гласила:
«Первая операция прошла успешно. При помощи железнодорожников захватили два вагона с оружием и боеприпасами. Охрана никакого сопротивления не оказала. Не завидую тем, кто еще продолжает верить в колчаковскую авантюру».
За последнее время у Машутки установились с Чугунковым хорошие дружеские отношения. Он был искренне благодарен девушке за то, что она помогла ему вырваться из белогвардейского лагеря. Это ведь Машутка сделала его участником борьбы за освобождение Челябинска от колчаковцев.
Чугунков по старой привычке продолжал ухаживать за девушкой. Он надеялся, что рано или поздно, она станет к нему благосклоннее.
Вот и сегодня он говорил ей:
— Знаю, что не мил, другой бы ушел, а я не могу. Уж лучше бы запретила приходить, что ли…
— В этом нет никакой надобности. Друзьями были, друзьями и останемся. — Девушка делала вид, что не догадывается о его чувствах.
В тот день они долго сидели на берегу Миасса, слушая, как журчит по камням вода, как плещется у берегов мелкая рыбешка, как кричат в степи перепела, напоминая людям о приближении страды.
На следующий день рано утром за Машуткой зашел Калина. Поздоровавшись, он неловко помял в руках фуражку и, косясь на закрытую дверь в горницу, спросил:
— Есть кто там?
Узнав, что в квартире никого нет, кроме Машутки, Калина облегченно вздохнул, присел на стул и, загадочно улыбаясь, спросил:
— Тебе ничего хорошего сегодня не снилось?
— Нет, ничего, — насторожившись, ответила Машутка. — А что?
— Слушай, Маша. Нам поручают махнуть через фронт и договориться там с красными по разным делам.
Стремясь скрыть волнение, девушка спросила:
— Когда же это будет, дядя Калина? И о чем мы должны там договориться?
— Таких тонкостей я и сам не знаю. Об этом скажет Кузьма Прохорович. Давай пей чай и пойдем, через час надо быть в дороге.
Но Машутка не только не хотела пить чай, но и не могла себе представить, как она может ждать еще целый час. Ей хотелось сейчас же бежать в большевистский Комитет, чтоб немедленно выяснить, какое будет задание, и сейчас же лететь туда, где ее ждет Алексей, где должен завершиться круг ее блужданий и страданий.
Кузьма Прохорович встретил Машутку спокойным, внимательным взглядом. Потом заботливо усадил к столику, придвинул ей блюдо с душистой смородиной и, набивая трубку, сказал:
— Есть, Маша, важное дело. Мы решили поручить его вам. Калина говорил, наверное…
— Да, да. Я знаю, — не в силах скрыть волнение, скороговоркой ответила Машутка, — я готова сейчас же пойти выполнять. Скажите, что нужно?
— Вы должны пробраться через линию фронта и передать красному командованию план восстания рабочих Челябинска. Комитет считает это очень важным делом…
— А как мы должны его передать? — стремясь как можно скорее окончить разговор, спросила Машутка.
Кузьма Прохорович нагнулся, вытащил из-под лавки поношенные ботинки.
— Вот на, померь, подходят или нет?
Машутка надела ботинки, они оказались немного велики, но носить можно было.
— Подостлать небольшую стельку и будет в самый раз, — разгибаясь и переступая с ноги на ногу, сказала она внимательно наблюдавшему Кузьме Прохоровичу, — Вот эти ботинки надо донести до одного из красных командиров, — Кузьма Прохорович подумал и добавил: — По крайней мере, до командира полка. Разуешь ботинок, оторвешь стельку и там найдешь все, что нужно. А на словах передашь, что мы начнем восстание, как только услышим артиллерийскую стрельбу.
— Так я сегодня же пойду, — волнуясь, сказала Машутка. — Сделаю все, как вы сказали.
— Нет, обожди, — показывая глазами на лавку, сказал Кузьма Прохорович. — Это не так просто, как тебе кажется. Садись и слушай.-.
…В этот же день Машутка с Чугунковым в крестьянской одежде выехали на телеге из города с пустыми горшками и бидонами из-под молока. Впереди на целую версту шел Фома, сзади с котомкой шагал Калина. Навстречу без конца двигались обозы, санитарные телеги, шли бросившие оружие солдаты. Солдаты белогвардейской армии оставались солдатами только до тех пор, пока не оторвались от своей части. Но стоило им бросить винтовку и отойти от понукающего окрика, как они устремлялись домой или перебегали на сторону противника.
