Аркадий Пинчук - К своей звезде
Муравко посмотрел на Булатова с недоверием. Он уже не раз слышал о такой вот необъяснимой женской ревности, но относил ее больше к парадоксам, нежели к закономерному явлению. Однако не верить Булатову у него не было причин.
– Как простой советский человек, не вдающийся в подробности, я завидую тебе, Коля. – Булатов помолчал, пока их обгоняли небольшой стайкой вооруженные букетами пионеры. – Стоит, понимаешь, человек одной ногой на пороге всемирной славы, у него счастливая семья, любящая жена. Э-эх, да что там…
– Знаешь, а я почему-то с тоской вспоминаю те времена, когда был в полку.
Булатов поправил шарф и жестко закончил: …
– Все мы тоскуем об ушедшей юности. Но ее не вернешь. Даже если вернешься в те места, где тебе было когда-то очень хорошо.
– Откуда седина?
– А бес ее знает. – Они проходили мимо витрин промтоварного магазина. – Тут у вас курточку приличную к весне можно купить?
– Завозят иногда, – пожал плечами Муравко.
– У нас в Гостиный двор тоже иногда завозят.
– Мы ведь не заграница. Как говорится, плоть от плоти.
– Тогда что у вас есть такое, чего нету в Москве или в Ленинграде?
– Москва – город. А здесь – городок. Лес близко. Прямо у дома лыжня начинается. Гаражи рядом. Правда, меня эта проблема пока не колышет.
– Ты же не хочешь сказать, что и Герои ваши живут, как все?
– Для Героев, доктор, и в Ленинграде предусмотрены льготы. Законом нашим.
– Ладно, понял. Тему закрываем. Но городок ваш красивый. Не пойму только, от чего исходит эта красота. Эффект легендарности, что ли? Во всяком случае, я бы не отказался здесь жить. Да и работать тоже.
– А что, давай, прорывайся. У медиков здесь поле деятельности довольно просторное. Рапорт по команде, обоснование… Давай, Олежка.
– Быстрый ты…
В лифте Муравко спросил:
– А как Чижа, помнят в городке?
– Памятник поставили. Юля не говорила?
– Я не об этом.
– Видишь ли, Коля, память – категория не постоянная. У каждого она своя. Уходят люди – уходит память. И ты прав: памятник – это еще не память. Но Чижа, мне кажется, еще помнят многие. Яркая личность.
Дверь им открыла Юля. Она нарядилась, успела даже подкрутить концы своих тяжелых и упрямых волос. Теперь они были загнуты вовнутрь и упирались в лицо, четко обрамляя его ото лба до подбородка. Веснушки Юля слегка припудрила. Из-за ее расклешенного черного платья настороженно выглядывал Федор.
– Вот и мы, Юлия Павловна, – сказал Булатов и, осмотрев Юлю, покачал головой. – До чего хороша, просто жуть!
Муравко отметил, что Юля взволнована и, вспомнив ее рассказ о встречах с Булатовым, почувствовал короткий, но болезненный укол ревности: ведь ночевала у него, и он у нее… Но тут же устыдил самого себя и улыбнулся. Он верил Юле без оговорок, тайн у них друг от друга не было.
В прихожей стало шумно и тесно. Олег обнимал и целовал то Юлю, то Федора, то снова Юлю, и делал это искренне, не боясь, что Муравко его в чем-то заподозрит. Федора рассматривал, вертел, тискал, шлепал и тот терпел, позволял, сразу приняв над собой власть этого шумного гостя.
Муравко улыбнулся.
– Не боишься холостым состариться?
– Все может быть, Коля. – Булатов вздохнул и грустно улыбнулся. – С нетерпением жду лета, когда студенты-заочники на сессию приедут. Жду одну юную особу. Если простит, может, и мне, старому хрычу, что-то перепадет от этой жизни. Но боюсь – не простит.
Булатов выразительно замолчал, и Муравко не стал развивать эту тему: на лице Булатова отразилась боль.
11
Все, о чем умолчал Булатов, случилось летом прошлого года.
Над Ленинградом плыл тихий, по-летнему теплый вечер. Белые ночи уже прошли, но солнце еще не спешило за горизонт и скатывалось с небосвода нехотя, будто жалея о минувших днях весеннего разгула. В такой бы вечер не в клинику на дежурство, а на Карельский перешеек, на Красавицу, с палаткой, с любимой женщиной… Найти тихое местечко, костер разжечь, удочки забросить, чтоб потихонечку магнитофон играл… Маниловские мечты.
Ни завтра, ни послезавтра, ни в обозримом будущем Булатов не мог рассчитывать на такую поездку, потому что с переездом в Ленинград, в одну из клиник Военно-медицинской академии, он по уши завалил себя научной работой, завалил добровольно и сознательно, будто спешил наверстать упущенное за годы практики в гарнизонном военном госпитале. Хотя на самом деле не так уж много он упустил и ничего не надо было наверстывать. Просто подошло время для более дерзких замыслов, пришла пора решать более сложные задачи. Обстановка в клинике тому способствовала.
Выйдя из дома, Булатов не торопясь обошел разрытый участок дороги, перешел Институтский проспект, и, чтобы срезать путь к гаражу, пошел напрямик через прилегающий к студенческому общежитию скверик. На траве, на редких скамейках, группами и поодиночке занимались абитуриенты – в вузах Ленинграда шли приемные экзамены. Группировались, как правило, вокруг магнитофона или приемника, что-то бубнили над раскрытыми книгами, не обращая внимания ни на прохожих, ни на щебет птиц, ни даже на музыку, ради которой, собственно, и собирались у магнитофонов. «Не музыка им нужна, а ее наличие».
Рыженькую в вельветовых брюках Булатов выхватил из пестрой компании сразу. Она была несколько в стороне, смотрела в книгу, как все, а сидела на скамейке скорчившись и подтянув к животу колени. Ее почти детские губы кривились от боли, взгляд был отсутствующим, а лоб покрыт мелкими бисеринками испарины.
– Плохо? – спросил Булатов, присаживаясь рядом. Он располагал временем и мог позволить себе небольшую задержку. Рыженькая, не посмотрев, кивнула. Он профессиональным жестом взял ее за запястье левой руки, засек время. Боковым зрением заметил, как у рыженькой гримаса боли сменилась гримасой удивления и растерянности – что, мол, за географические новости?
Пульс обгонял секундную стрелку примерно в два раза. Глаза возбужденно блестели.
– Покажите язык.
Рыженькая выполнила его просьбу с вызовом.
– Где болит?
– Вы чего пристаете? – пришла она в себя.
– Я врач.
– Я не вызывала врача.
– Не валяйте дурака. У вас лихорадка.
– Но вам-то какое дело? Идите, куда шли.
– А если у вас инфекционное заболевание? Это мой долг.
Рыженькая спрятала лицо в колени, и от покрытого пушком затылка под вырез кофточки побежал детский гребешок позвонков.
– Откуда вас принесло на мою голову? – плаксиво сказала она. – Ну, поболит и отпустит. Было у меня уже такое. Отстаньте от меня. Идите, куда шли.
«Иначе вас могут послать гораздо дальше, – в тон ей подумал Булатов. – Потому как филантропы во все времена были объектом насмешек».
И все-таки не удержался, посоветовал:
– Вызовите «скорую». Телефонная будка за углом.
Рыженькая даже не посмотрела в его сторону. Он ей отплатил тем же. Гараж, который Булатову на время командировки сдал уехавший за рубеж офицер академии, стоял на противоположном конце кооперативного блока. Там был свой выезд на Институтский проспект, более близкий и более удобный, но Булатов, не раздумывая, свернул в сторону сквера и поехал почти тем же путем, что и шел к гаражу. Мягко переваливаясь из колдобины в колдобину, «Жигуль» выбрался на ровный асфальт и уже готов был рвануть, как пришпоренный конь, и понести своего седока цепко и накатисто – машину Булатов любил и содержал в порядке. Но седок не торопился со шпорами. Скамейку со скорченной фигуркой уже взволнованно окружили абитуриенты. Булатов притормозил и вышел из машины.
Рыженькая выразительно-враждебно посмотрела на него снизу вверх и снова спрятала лицо с заплаканными глазами в вельветовые колени. По расширенным зрачкам ее голубых глаз Булатов понял, что боль терзает человека уже не на шутку.
– Почему вы не хотите «скорую» вызвать?
Девушка вздохнула и бросила на Булатова испепеляющий взгляд.
– У меня завтра последний экзамен. Можете вы это понять? Да? – Голос ее был жестким.
– Могу, – сказал Булатов. – Тем более вам необходима медицинская помощь сейчас. Иначе вас упекут в изолятор. Боль не тетка, свалит в обморок и привет!
Толпа загудела. Кто-то осторожно спросил:
– Вы что, действительно врач?
– Действительно, действительно, – сказал Булатов сердито.
– Что же ей делать?
– Надо немедленно в клинику. Осмотрим, сделаем анализ крови, боль снимем. Если жизни не угрожает опасность – отпустим с богом домой. Вы где живете?
– В общежитии.
– Дом ваш где?
– Далеко.
– Очень точный адрес. Ладно, потом поговорим. Поехали.
Она отрицательно покачала головой.
– Ну что ты, в самом деле? – зашумели в толпе.
«Бог ты мой, – стал злиться Булатов, – какого дьявола я уговариваю эту дурочку? Трачу время и силы. Не хочет, не надо. Пусть корчится. Жалко только, что дитя… Не представляет, как порой бывают дороги вот эти зря потерянные минуты.
