Виктор Шевелов - Те, кого мы любим - живут
На берег выполз с трудом. Рубашка и штаны прилипли к дрожащему, настывшему телу. И голова, и руки, и ноги — все отяжелело, отказывалось слушаться. От озноба зуб на зуб не попадал. Но солнце вскоре согрело спину и затылок. Юра отлежался. А когда пришел домой, его встретили отец и бабушка и стали ругать, где он так долго пропадал. Особенно разошлась бабушка, даже ремень отыскала. Юра стоял молча и не оправдывался, как это он делал всегда раньше. Он только что одолел страшную силу воды. Он стал взрослым и не обиделся на бабушку: он теперь понял, что бабушка очень любит его.
СМЕЛЫЙ
В нашем доме недавно поселился старшина-сверхсрочник. Утром рано он уходил на работу и возвращался поздно вечером. Все ребята нашего двора с завистью поглядывали на рослого, всегда подтянутого старшину. На груди у него ярко горела Золотая Звезда. Подмывало ребят заговорить с героем, да духу не хватало: суровый какой-то он был. И вот однажды возвращается он домой и слышит за забором во дворе странный шум: истошно кричали мальчишки, визжала собака. Встревожился старшина: может, кто в беду попал, несчастье случилось, и бросился к калитке. Но во дворе увидел совсем другое. Стая забияк-мальчишек палками и камнями со свистом и гиканьем гоняла кудлатую черную дворняжку. Металась она из угла в угол, надсадно лаяла.
— Что вы делаете? — крикнул старшина. — Дикари!
Ребята остановились.
Старшина подозвал к себе собаку, потрепал ее за уши, и она, почуяв ласку, легла у его ног.
— Эх, вы! — повернулся старшина к ребятам. — Зачем обижаете животное?
— А чего?.. Она бездомная. Всегда на помойке роется,— с трудом переводя дух, ответил за всех Мишка, мальчонка лет восьми со взбитым рыжим хохолком.
— Умаялся, герой? — насмешливо проронил старшина.
Мишка переступил с ноги на ногу.
— Говоришь, бездомная? Жалости в тебе и на копейку нет, вот что! Лучшего друга человека ни за что обидел!
Ребята переглянулись. Встреча со старшиной их обескуражила. И если раньше они хотели узнать что-нибудь от старшины, то теперь, когда он их всех обозвал «дикарями» и взял под защиту собаку-дворняжку, всякое любопытство к старшине пропало. Ребята уже хотели уйти, как вдруг Алеша, самый младший из всех, спросил:
— А почему вы, дядя, говорите, что собака — лучший друг человека? Этот друг знаете как кусается..,
Старшина улыбнулся, взъерошил Алеше волосы. Ребята засмеялись. И сразу все стало легко и просто. Старшина уже нравился ребятам, а ребята — старшине. И только теперь они толком разглядели с ног до головы военного человека. На его новеньких красных погонах буквой «Т» лежала золотая лента.
— Значит, говоришь, кусается? — весело переспросил он Алешу. — Пойдемте вон на бревно у забора сядем. Если не лень слушать, то расскажу вам кое-что. А там судите — друг или не друг.
Ребята тесно обступили старшину, вместе с ним пересекли Двор и расселись на бревнах. Дворняжку от себя старшина не отпустил.
— Под Ленинградом это было. Немцы тогда рва-лись к городу, — начал старшина. — Громадой такой перли, что никакой, казалось, силе их не остановить. Снаряды ухают, бомбы землю на части рвут. Пулеметы барабанную дробь выбивают. Стон, пальба... Много народу тогда полегло. А тут еще осень. Слякоть, грязь. По колено вода. Белый свет не мил.
И вот однажды мы вернулись из дозора и только стали было укладываться на короткий солдатский отдых, как в землянку вошел наш старшина. Глядим, а на руках у него щенок. Крошечный такой. Дрожит от холода и скулит протяжно, жалобно. Солдаты повскакивали с нар, окружили старшину: «Смотри, щенок! Видать, часа нет, как на свет родился. Голенький! Откуда вы его взяли, товарищ старшина? К печке его, к печке!»
Старшина бережно положил щенка на шинель у теплой железной печки. Согревшись, малыш перестал скулить. Уткнул тупую с широкими ноздрями морду в кривые лапы и так сладко спит, посапывает.
Казалось, со щенком в землянку пришло что-то милое, домашнее. И сон улетел от солдат. Целую ночь почти проговорили они, сидя на корточках у печки и покуривая. Кто вспомнил о доме, кто о друге, погибшем на войне, кто о своих маленьких детишках. Но стоило щенку взвизгнуть, как все сразу переходили на шепот. Боялись разбудить его. «Ишь, видать что-то приснилось», — с суровой лаской говорили солдаты.
Так появилась у нас тогда забота. Щенку все свое свободное время отдавали. Возились с ним, баловали. Кто тянул за ухо, кто совал палец в его белозубую пасть, приговаривая: «Ишь, глазищи какие!» И он, точно дитя, малое, рос и впрямь как на дрожжах. Вскоре и узнать его нельзя было: великаном сделался, теленку под стать. Ходил с нами в дозор, приучился не бояться выстрелов.
И всех нас оделял своей горячей собачьей любовью. Но привязался особо к старшине. Едва тот покажется на пороге — под потолок прыгал, визжал, радовался.
И вдруг случись беда: немцы прорвали нашу оборону. Бились мы до поздней ночи. В штыки несколько раз ходили. И все это время большелапый с нами был. Себя он вел не как какой-нибудь трус, а умно и храбро: начнет пулемет косить — на животе ползет, снаряд летит— уши подожмет, мы в атаку — и он пулей вперед. А когда мы немца наконец все-таки оттеснили, то тут-то и нарекли мы его единодушно — Смелым.
Год прошел с тех пор. Перебросили нас на новое место, на Карельский фронт. Тогда был такой фронт. Смелый тоже поехал с нами. Большим, сильным и умным псом стал он. Месяца два проходил он у нас специальную школу борьбы с танками, научился разыскивать раненых на поле боя, подносить им бинты, флягу со спиртом. А когда приходилось трудно — часто бывало и такое, — к ошейнику Смелого привяжем записку и приказ ему даем: «Смелый, в тыл!» Он уже знал, что делать.
Карелия — страна суровая. Неуютно жилось нашему брату-солдату. Немец не смог в лоб взять Ленинград, поэтому решил обойти его с севера, со стороны Карелии значит, и направил сюда отборные части. И нам еще туже пришлось, чем под Ленинградом. Места на земле живого не было: всю ее исковыряли и изранили и бомбами, и танками, и снарядами. Иногда бросали на нас по сотне, а то и больше танков и самоходных орудий. Но мы тоже не лыком шиты — держались крепко! И вот, было это, как сейчас помню, в пасмурное утро. Враг обрушил на нас шквал губительного огня из пушек и минометов, света белого не видно. Головы поднять нельзя. Вдруг глядим: немец, прикрываясь огнем своих орудий, ползет на наши окопы. Ну чисто саранча! Пулеметами их косили и штыками кололи, и прикладами били, а они знай свое — все ползут. И все ж не выгорело у фашистов дело! Еще раз десять пытались. И все попусту. Тогда двинули они танки. Загремела, загудела земля.
Смелый был тут же, с нами. Переползал он от окопа к окопу, указывал санитарам раненых, иногда в трудную минуту и сам помогал им. Через спину у Смелого перекинуты фляга со спиртом и две санитарные сумки, набитые медикаментами и бинтами. И вдруг в тот самый момент, когда бой разгорелся до предела, Смелый заметил что-то непонятное для себя и страшное. Весь в струнку вытянулся, мелко задрожал. Его любимец и друг старшина приподнялся во весь рост и странно выпрямился. Простоял он так мгновение, затем, раскинув руки, упал, как подпиленный столб. Смелый оторвался от земли и, прижав уши, со всех ног пустился к старшине. Подбегает, глядит, а старшина лежит на бруствере окопа, запрокинув голову. Рядом каска, пробитая осколком, валяется. На виске у старшины кровь. Смелый слизал ее языком и громко залаял старшине в самое ухо. Тот открыл глаза. Смелый залаял еще громче. Старшина на локте потянулся к фляге Смелого, отстегнул и отпил из нее глоток спирта.
Рядом взорвалось два снаряда. Дым заволок поле. Старшина вынул из сумки перевязочный пакет и с трудом стал бинтовать себе голову.
— Ой, Смелый, до чего ж больно!.. Голова... — сказал он, едва шевеля губами.
Смелый, казалось, все понял, радостно взвизгнул, лизнул мокрым языком своему другу руку.
Впереди, чуть дым рассеялся, как из-под земли навстречу старшине и Смелому из балки вынырнули два черных с белыми крестами танка. Прорвись они в тыл, и обороне конец... Старшина отбросил бинт и схватился за противотанковое ружье, но не хватило силы сдвинуть его с места. Старшина поглядел в глаза Смелому и крикнул ему:
— Смелый, ко мне! Смелый!..
Смелый не сразу понял старшину.
— Ко мне! — уже рассердился старшина.
Смелый придвинулся ближе. Рывком старшина выкинул медикаменты из сумок, вложил в них по три гранаты и едва слышно ослабевшим голосом приказал:
— Вперед!
Смелый секунду медлил, как бы раздумывая, потом с лаем бросился к головному танку. Танк, гремя гусеницами, на полном ходу летел на Смелого... И вдруг накрыл его. И тут же вспыхнуло белое пламя и раздался взрыв. Танк качнулся, осел набок, запылал. Второй танк, пробежав еще немного вперед, повернул обратно. Гранаты, которые положил старшина в сумки Смелого, не пропали даром...
