Александр Розен - Почти вся жизнь
Абатуров привык к тому, что командный пункт его батальона был в непосредственной близости к переднему краю. Условия, в которых он сегодня командовал, были ему внове. Для того чтобы добиться успеха, надо было не только привыкнуть к своей неподвижности, но и суметь оценить ее преимущества и воспользоваться ими.
После первых мучительных минут Абатуров овладел собой. С новой силой представив себе задачу, которой посвятил себя, он, по-прежнему стараясь уловить все подробности боя, сумел теперь отделить случайное от закономерного.
Немцы, потеряв девять машин, тем не менее не ослабили атаки, они лишь сконцентрировали ее на узком участке фронта, но теперь Абатуров приказал тяжелой батарее поддержать Лобовикова.
«Немцы могут подбить несколько наших противотанковых пушек, но помощи Грачам они этим не окажут, — думал Абатуров. — А вот если не сможет держаться Лобовиков, немцы из Грачей будут прорываться на соединение с южной группировкой».
— Танки прорвались, — доложил в это время разведчик.
— Сколько? — спросил Абатуров.
— Три.
— Продвинулся на пятьдесят метров, — сообщил телефонист о Лобовикове. — Спрашивает, как наши дела.
— Передай — порядок, — сказал Абатуров.
— Вижу три танка, — говорил разведчик. — Идут в нашем направлении.
— Звонит Бороздин. Вас просит, — сказал телефонист.
— Что нужно? — спросил Абатуров, взяв трубку. — Скорее докладывайте.
— Разрешите… — послышался взволнованный, почти молящий голос Бороздина. — Разрешите моим КВ исправить ваше положение.
— Не разрешаю, — сказал Абатуров решительно.
— Один танк подбит, два идут в нашем направлении, — говорил разведчик.
Где-то невдалеке шмякнулся снаряд. Стереотруба задрожала.
— Один танк, — сказал разведчик.
Снаряды быстро и, как казалось Абатурову, чересчур поспешно рвались вблизи наблюдательного пункта, Абатуров руками обхватил стереотрубу, словно пытаясь придать ей равновесие.
Немецкий танк, блестя вспышками выстрелов, шел на наблюдательный пункт.
«Если и эта атака у немцев сорвется, — думал Абатуров, — они попробуют двинуть пехоту, Бояринову надо первому ударить по немецкой пехоте».
Он почувствовал, как к соседней стереотрубе подошел Бухарцев.
— Ты что? — спросил Абатуров.
Бухарцев не отвечал.
Абатуров заметил, что ординарец ощупывает карманы своих новеньких, с красными кантами галифе. Что-то крикнув, Бухарцев выскочил из блиндажа.
Послышался грохот, потом — словно вырвали пол из-под ног. Абатуров почувствовал несильную боль в голове и ужасающую тошноту…
Прошло мгновение (на самом деле прошло несколько минут), и он услышал чей-то голос.
— Живой? — спрашивал голос.
Абатуров приподнялся и больно стукнулся головой о что-то твердое. «Потолок рухнул», — подумал он.
— Живы? — спросил Абатуров.
— Телефониста убило, — отвечал тот же голос. — Прямое попадание снаряда, товарищ капитан. Что с Бухарцевым — неизвестно.
Шум в голове Абатурова усиливался. Но движение Бухарцева, когда тот ощупывал гранаты в карманах новеньких своих галифе, он помнил отчетливо.
Впервые Абатуров застонал.
— Плохо вам, товарищ капитан?
— Как же теперь без связи с людьми? — недоумевающе спросил Абатуров.
— Товарищ капитан! Это я, Чуважов, я цел, и рация цела…
Чуважов, рация, связь с людьми… Абатуров приподнялся, снова стукнулся о потолок и, не замечая боли, подполз к рации.
— Вызывайте Бояринова, — сказал он радисту.
— Раз, два, три, четыре, пять… Раз, два, три, четыре, пять… Я — «Лось», я — «Лось», я — «Лось»…
«Если у немцев не удастся эта атака, они двинут пехоту», — восстанавливал Абатуров свои мысли.
— Абатуров живой? — услышал он в эфире голос, лишенный интонации.
— Лейтенант Бояринов, — объяснил Чуважов.
— Пусть докладывает, пусть докладывает, — сказал Абатуров.
— Нами подбито семнадцать танков, — услышал Абатуров. — Немцы сейчас не наступают.
— После артподготовки всеми людьми, которые у тебя есть, пойдешь вперед и ударишь по пехоте! — приказал Абатуров. — Не зарывайся далеко. Ударишь, но не зарывайся!
— Старший лейтенант Бороздин вызывает, — сказал Чуважов.
— Прошу вашего разрешения… — начал голос Бороздина.
— Ничего не разрешаю, — сказал Абатуров. — Мне, товарищ старший лейтенант, отсюда виднее, — добавил он и засмеялся, поняв несоответствие того, что он сказал, с положением, в котором он находится.
В это время над рухнувшим блиндажом послышался шум, громкие возгласы, потом звякнули лопаты, врезаясь в мерзлую землю.
— Откапывают нас, — сказал разведчик, словно и здесь он первым должен был сообщать все, что происходит на войне.
Уже стали видны бойцы, откапывавшие их. Абатуров увидел чью-то голову, почти целиком замотанную бинтом.
— Товарищ капитан! — послышался знакомый голос.
Абатуров протянул руку, вылез и узнал своего ординарца.
В нескольких метрах от бывшего наблюдательного пункта тяжело осел немецкий танк. Синий, остро пахнущий бензином дым глубоко надвинутой шапкой прикрывал его.
— Он близко подошел и по блиндажу ударил, — рассказывал Бухарцев, с деланным равнодушием разглядывая свою работу. — Ну я, как увидел себя живым, дальше не пустил его.
По всей местности, сколько мог охватить глаз, горели немецкие танки. Вдалеке послышалось «ура». Немецкая пехота, потеряв свою бронированную почву, отходила на юг.
Абатуров пристально смотрел на орудийные дымки, там и здесь плотными тучками стоящие в воздухе, на деревья со срезанными верхушками, на изменившиеся холмы, казавшиеся теперь пепельно-серыми, словно принявшими цвет неба.
Он подошел к рации:
— Бороздина вызывайте!
— «Лось», «Лось», «Лось»… — начал Чуважов, искоса поглядывая на Абатурова и догадываясь, что сейчас он передаст решительные слова.
— Старший лейтенант Бороздин вас слушает, — сказал Чуважов.
— Передавайте, — сказал Абатуров радисту. — А ну, дай-ка я сам. — Он взял от Чуважова наушники, надел их и сказал в микрофон: — Начинайте штурм немецкого гарнизона в Грачах. Ясно меня слышите?
— Ясно слышу, — ответил счастливый голос Бороздина.
4
Абатуров приказал Бояринову повернуть роту и, встречая огнем бегущих из Грачей гитлеровцев, с юга ворваться в Грачи.
Абатуров шел в цепи. В этой же цепи шел Бухарцев, голова которого поверх повязки была замотана камуфляжной робой, и Чуважов с походной рацией на спине. Последняя радиограмма, которую передал Абатуров Лобовикову и Бороздину, расшифровывалась так: «Перехожу на новый КП: Грачи, дом отдыха».
Бойцы в цепи были утомлены, но, проверив в трудном бою правильность абатуровского плана, шли уверенно и охотно.
Время от времени командир роты передавал по цепи короткие команды, которые за грохотом артиллерии скорее угадывались, чем были слышны.
Абатуров видел лицо Бояринова, темное от грязи и казавшееся сейчас более взрослым, чем обычно. И это повзрослевшее лицо и простуженный голос делали Бояринова по-особенному близким. Он подумал, что чувство это было бы еще сильнее, если бы он — утром, в ответ на доверие Бояринова, рассказал, что означает для него взятие Грачей.
— Немцы!.. — сдавленным голосом крикнул кто-то из бойцов.
— Готовьсь! — пронеслось по цепи. Щелкнули затворы.
— Отставить команду!.. Не стрелять! — в ту же минуту крикнул Бояринов.
— Что там? — недовольно спросил Абатуров.
Бояринов растерянно подал ему бинокль.
Абатуров схватил бинокль. Прошла минута — он не отрывал бинокля от глаз. Он увидел женщин, женщин с поднятыми руками, медленно идущих впереди немцев.
— Рассыпьте цепь, — приказал наконец Абатуров, продолжая смотреть в бинокль и словно слившись с ним, — залечь… не стрелять… подпустить — и врукопашную… Исполняйте! — Он тут же лег и, не чувствуя холода, всем телом прижался к земле. Горькие струйки тающего снега забивались ему в рот и уши.
Он стал отсчитывать секунды. Он закрыл глаза, чтобы лучше представить себе то, что видел в бинокль.
Еще двадцать секунд, еще двадцать… Он почувствовал на своем лице катышки мерзлого снега. Идут прямо на нас. Еще двадцать секунд, еще десять… В бинокль он не мог разглядеть их лиц… Еще десять секунд, еще десять…
Надо командовать… Еще пять секунд… Кажется, он не знает такой команды… Пять секунд… Пять секунд…
— За мной! — сказал Абатуров и резко оторвался от земли.
