Владимир Дягилев - Вечное дерево
Журка плохо понимал отца. Он смотрел на его руки, все в шрамах, как в наклейках, и ему хотелось прикоснуться к ним,погладить.
Он тряхнул головой и, конечно, прогнал эти излишние желания.
* * *
Степан Степанович оформился на работу в три дня, Кадровик-служака, вручая пропуск, сказал:
- Извините, товарищ полковник. Пропуск временный. Положено пройти курсы техбезопасности-тогда постоянный получите.
- Действуйте как положено, - ответил Степан Степанович.
Кадровик помедлил:
- А еще вас просил зайти товарищ Песляк. Это секретарь нашего партийного комитета.
В коридорчике Степан Степанович столкнулся с Аловым.
- Как дела? - спросил Алов.
- В общем, все в порядке. Но еще к товарищу Песляку зайти надо.
- Это вот сюда, налево. Не очень возражай, он этого не любит.
За большим столом, покрытым зеленым сукном, сидел человек с крупными чертами лица.
- Просили к вам зайти,-произнес Степан Степанович, получив разрешение войти. - Моя фамилия Стрелков.
Песляк неторопливо поднялся, выбрался из-за стола.
"Фигура", - подумал Степан, Степанович, разглядывая секретаря парткома. Песляк был высоким, представительным, седина на висках, та благородная седина, что не только очаровывает женщин, но вызывает уважение и у мужчин. На нем был модный костюм, белая сорочка, капроновый галстук, остроносые ботинки.
- Песляк,-с важностью произнес он и крепко пожал Степану Степановичу руку.
Сели друг против друга у стола.
- Решил поближе познакомиться с вами,-объяснил Песляк причину приглашения.-Рассказывайте о себе.
Он уставил на Степана Степановича серые, внимательные глаза, приготовился слушать.
- А что говорить? Я не говорить-работать на завод пришел,-с шутливой ноткой в голосе сказал Степан Степанович.
- Это хорошо,-тотчас поддержал Песляк и закивал тяжелой головой.
Поддержка подбодрила Степана Степановича, захотелось пооткровенничать.
- Да вот так. Молодость вспомнил. Когда-то слесарил. Любил это дело. Мечтал о нем. И вот решил вернуться. Тем более что другой гражданской специальности нет.
Песляк слушал внимательно, не перебивал.
- Я ведь ушел в армию с завода,-продолжал Степан Степанович, - а к старости, знаете, всем хочется еще раз с юностью встретиться.
- Так уж и старость,-деликатно возразил Песляк.-Вы, вижу, еще мужчина в силе...-он изменил тон, что-то придумал. - Вот что, товарищ Стрелков. Мы ваше поступление на завод расцениваем как пример большого уважения заслуженного человека к рабочей профессии...
- Но мне бы не хотелось ненужной шумихи, - возразил Степан Степанович.
Песляк вдруг задвигался на стуле, побагровел.
- Товарищ Стрелков, мы в партийном комитете тоже знаем, что и как надо делать.
Степан Степанович вспомнил наказ Алова и сдержал себя.
- Полковник идет работать слесарем, не гонится за должностью, не боится рук испачкать, - видя, что ему не возражают, уже помягче объяснял свою мысль Песляк.-Вникните сами в это явление. Прямо скажем, оно не типичное. Но мы и не собираемся агитировать полковников в отставке стать слесарями. Тут в другом дело.
В авторитете рабочей профессии. Мы должны воспитывать нашу молодежь, прививать ей любовь к труду рабочего. Показать, что этот труд заслуживает не меньшего уважения, чем труд техника, инженера...
- Будет ли в этом смысл? - проговорил Степан Степанович.
- Будет, товарищ Стрелков. Еще как будет,-совсем дружески сказал Песляк.-Для примера, для молодежи. Молодежь у нас всякая. Есть и хорошая. А есть филоны-такие, что только шатаются по цеху.
- Все ясно, - сказал Степан Степанович, потому что за долгие годы службы привык соглашаться с начальством.
Довольный результатами разговора, Песляк положил руку еку на колено, сказал, как старому доброму товарищу:
- Кипит еще в нас кровушка. Годимся еще.
Уходил Степан Степанович от Песляка в приподнятом настроении, будто и в самом деле с боевым товарищем повстречался.
Песляк после его ухода подошел к столу, записал на настольном календаре: "Полковник-слесарь".
Потом он позвонил редактору заводской многотиражки и попросил его срочно зайти в партком.
* * *
Степан Степанович шагал широко, чувствуя, что земля под йогами твердая. Все люди казались ему хоро"
шими, добрыми, просто замечательными. Он шел, заглядывая им в глаза, радуясь их улыбкам, вслушиваясь в их оживленные голоса. Сегодня все люди были веселее, чем обычно, двигались быстрее и улыбались чаще. Наверное, потому что выглянуло первое по-настоящему весеннее солнце, а это всегда радует и веселит горожан.
А у Степана Степановича была сегодня своя радость.
"А я принят. Я снова рабочий человек. Рабочий класс".
- Вот моя Нина удивится, - произнес он вслух, окончательно забыв о недавней ссоре.
И то, что он назвал ее Ниной, вернуло Степана Степановича к далеким годам молодости, когда он был влюблен, когда на земле существовало два солнца - то, что над головой, и она-красивая девушка с певучим голосом.
"Нужно будет ей с первой получки подарок купить", - решил Степан Степанович, открывая дверь своей квартиры.
Нина Владимировна возилась с платьем, повертываясь перед зеркалом то одним, то другим боком.
Она увидела отражение мужа в зеркале и спросила, поправляя рукавчики:
-Ты чего это, отец, светишься? По займу выиграл?
- Закрой-ка глаза,-попросил он и полез в карман за пропуском". - Ну, закрой.
Нина Владимировна прищурилась. Он заметил, что ресницы у нее дрожат: подглядывает.
- Нет, мать, давай по-честному.
Он выдернул пропуск, поднял над головой.
- Смотри.
Нина Владимировна открыла глаза.
- Что это?
- Пропуск. Я на работу наконец устроился.
- И радуешься, как ребенок, - проговорила она снисходительно.
- Конечно. Не привык без дела. Два месяца за два года показались.
Нина Владимировна повернулась, пригладила материю на плече и спросила между прочим:
- Куда ж ты устроился?
- На завод.
- Кем же?
- Слесарем, - произнес он восторженно-торжественным голосом.
Глаза Нины Владимировны приняли то неприятное, колючее выражение, которое не шло ей.
- Ты серьезно?
- Вполне, - подтвердил он.
Нина Владимировна медленно села на стул.
- Слесарем? Полковник и вдруг слесарем?!
- Первая любовь не ржавеет,-шутливо ответил Степан Степанович.-А другой у меня гражданской специальности-то и нет. Ты же знаешь.
Нина Владимировна отмахнулась.
- Не верю.
- Да честное слово. Вот посмотри пропуск.
Она вырвала из рук Степана Степановича пропуск, пробежала его глазами.
- О, прелестно!-она захохотала неестественно громко.
- Перестань! - крикнул он, почувствовав наконец обиду.
Нина Владимировна оборвала смех, уставилась на него пристально и гневно.
- Я считала, у тебя хватит ума.
- Вот и хватило. Я кровный рабочий. И мои отец был рабочим. И дед-кузнец. Я с завода в армию ушел.
Был слесарем и опять буду им. Все естественно.
- Значит, я теперь слесарша? Представляешь, что будет говорить Инесса Аркадьевна?
- Что скажет княгиня Марья Алексевна... - попробовал свести все к шутке Степан Степанович.
Нииа Владимировна вздрогнула, наверное от той картины, что сама себе вообразила, и проговорила быстро, почти приказала!
- Уволься. Сейчас же, пока еще никто не знает об этом.
- Да что ты? Смеешься?
- Уволься.
- Никогда.
Нина Владимировна вскочила, губы ее противно скривились.
- Вот, вот! -закричала она с надрывом и судорожными движениями стала рвать пропуск.
Степан Степанович оцепенел и несколько секунд не мог сдвинуться с места.
- Не смей! Слышишь?!
Нина Владимировна швырнула остатки пропуска на пол и выскочила из комнаты. Дверь хлопнула, и с лестницы донеслось стрекотание ее каблучков.
* * *
Степан Степанович сидел у стола, пытаясь склеить обрывки пропуска так, чтобы вышло как было. Но это не удавалось. Разрывы были видны, как свежие шрамы.
На фотокарточке через все лицо наискосок проходила белая надломленная полоса.
- Ни черта не получается, - произнес он, бросая пропуск на стол.
Состояние было такое, будто бы он неожиданно попал под прицельный огонь своих автоматчиков. Никак не ожидал он такой нелепой реакции от жены.
- Ну что тейерь делать? Без пропуска на завод не пойдешь. Менять надо. А что сказать? Жена порвала.
Так это ж на всю жизнь позор...
Явился Журка, побренчал на кухне кастрюлями и хотел проскочить через, родительскую комнату к себе. Он был высок, настолько высок, что доставал головой косяк.
Степан Степанович заметил, что Виктор какой-то весь острый; казалось, что все кости, какие есть в нем, выпирают наружу.
