Владимир Дягилев - Вечное дерево
Показалось, что он вернулся на свой завод. Все здесь было близко ему до боли: и эти выросшие станки, и знакомые звуки, и эти яркие искры, и кольца серебристофиолетовой стружки, и запахи масла и окалины. Только все изменилось за эти годы. Не просто выросло и расши-рилось, но стало совсем другим по качеству и форме. Изменился цех, изменились станки, изменились люди. Будто оставлял он заводик рядовым, а теперь встретил его генералом. Пусть это не тот, не его завод, но и тот, там в Донбассе, тоже, наверное, вырос, стал вот таким же высоким, большим и красивым. Во всем здесь чувствовался порядок, простор, размах. Воздух был чист. Над каждым станком горел мягкий свет. Не было ни спешки, ни суеты, ни крика. Рабочие в" черных халатах, в синих беретах оголенными до локтей промасленными руками действовали у станков неторопливо и четко, и казалось, нисколько не зависели от машин. Но Степан Степанович хорошо знал цену этой ритмичности и неторопливости, когда работа будто сама идет, когда не замечаешь- ни станка, ни детали, а делаешь все так привычно и свободно, будто родился для этого дела и не можешь без него, как без дыхания, жить. Он знал, сколько надо пролить пота, прежде чем добьешься этой легкосд-и и свободы.
Зато смотреть на такую работу любо-дорого. Вон как азартно действует паренек со вздернутым носом. Плавно нажимает на рычаг, посылает к сверлу блестящую пластинку и, просверлив, не глядя, бросает ее в железный ящик, как в копилку. Пластинка тупо звякает, как латунная монета, а парень уже вторую берет, в масло обмакивает, под сверло подставляет. Все так ловко, так здорово, будто не работает, а играет.
А это кто еще?
К парню подошла стройная девушка с большим тюрбаном на голове. Черный халатик хорошо оттенял ее белую шею, а тюрбан придавал ей вид строгий и величественный.
- Кто эта королева?-спросил Степан Степанович.
- Ах вон отчего не уходишь? - пошутил Алов, но, встретив серьезный взгляд Степана Степановича, сказал:-Это наша Ганна, бригадир. А то-ее жених. Скоро свадьба будет.
Все вдруг слилось в сознании Степана Степановича-разнотонное гудение станков, позванивание молотков, хвосты искр, колечки стружки, руки, лица, глаза рабочих - все спаялось воедино, в могучую, захватывающую картину. И он понял - вот она, молодость, вот оносвидание с нею, понял, что не может, не в состоянии, не должен уходить отсюда.
- Скажи, майор... Вот здесь, на этом участке, найдется местечко?
- Ты серьезно?
- Вполне.
- Но неужели ничего лучшего не подыщем?
- Нет, нет. Я определился. Только есть ли место?
- Вообще-то не хватает станочников... Но неужели... Ты ж полковник... И должности есть...
- Нет, нет. Никаких должностей. Только это...
Алов покачал головой и сказал таким тоном, каким говорят, когда не хотят обидеть товарища:
- Идем к начальнику цеха.
- Прямо к нему? - неуверенно спросил Степан Степанович, чувствуя страх, как школьник, которого ведут к директору. - Ну, веди. Да не спеши, а то как бы по дороге инфаркт не схватить...
Алов понял шутку, улыбнулся и вновь взял его под руку.
Начальник цеха оказался не таким, каким представлял его себе Степан Степанович. За обычным стареньким столом, в обычной неуютной служебной комнате сидел обычный мужчина средних лет, только весь черныйчерные волосы, черные глаза, черные брови и щеки черные, словно небритые, хотя бороды не было видно. Он сидел чуть ссутулясь и что-то чертил толстым ногтем на зеленом картоне, покрывающем стол, что-то объяснял двум рабочим в спецовках.
- У тебя место есть? - спросил Алов, когда рабочие вышли из комнаты.
- А что такое? - начальник цеха достал пачку "Беломора" и протянул ее Алову.
Они неторопливо закурили, затянулись, выпустили навстречу друг другу несколько расплывающихся колечек. А Степан Степанович все стоял у дверей и думал с иронией: "Присутствую при приеме своей персоны.
Лично и персонально".
- Да вот, Кузьма Ильич, товарища рекомендую,- проговорил Алов и показал на Степана Степановича.
Только тут Кузьма Ильич обратил на него внимание, поздоровался и указал на стул против себя.
- Кто по специальности? - спросил он, глядя, как гипнотизер, не моргая, прямо в глаза Степану Степановичу.
- Слесарь. Только..
- Когда на работу выйдете? - прервал Кузьма Ильич и полез в стол за бумагой.
- Когда прикажете, - ответил Степан Степанович вдруг охрипшим голосом.
Ему вспомнился недавний поход на стройку, Михеев и то чувство стыда и обиды, что он испытывал тогда.
Здесь было все по-другому, все не так, и все-таки как-то не верилось, что это так просто, так сразу.
- Через неделю можете?
- Так точно.
Кузьма Ильич склонился над бумагой и заскрипел пером.
Степан Степанович смотрел не отрываясь на его руку с надувшимися венами, с крепкими ногтями, темноватую от масла и стружки. Все поиски его, все хождения, все мучения последних недель, раздумья, внутренняя борьба все свелось к этой жилистой, темноватой руке. Степан Степанович покосился на Алова. Тот подмигнул ему и расплылся, просиял пуще прежнего.
- Мой однополчанин,-доверительно сообщил Алов Кузьме Ильичу. Полковник в отставке.
Кузьма Ильич вздрогнул, точно над ним неожиданно выстрелили. Рука с пером замерла над бумагой.
- Полковник? - спросил он и перегнулся через стол, словно хотел рассмотреть Степана Степановича получше. - Так зачем же к нам? Слесарем?
- Люблю это дело, - ответил Степан Степанович, не сводя глаз с темноватой руки. - В юности работал, всю жизнь мечтал вернуться.
Простота ответа, как видно, подкупила Кузьму Ильича.
- А не сдрейфите?-спросил он помягче -У нас ведь работать надо. Норму выполнять.
- Постараюсь.
- Он знаешь какой? Ты еще узнаешь полковника Стрелкова! - поддержал Алов.
Кузьма Ильич задумался.
- Черт те что... Офицеры у меня работают. Капитаны есть. Майор есть. А вот полковника.., А вам не трудно будет?
- Встречался с трудностями.
-А это.,, как сказать-неловкости не почувствуете?
- А чего же неловкого? - окончательно освобождаясь от смущения, ответил Степан Степанович.-Дело-любимое. Чего не знаю-спрошу. Думаю, научат.
- Это конечно... А может, вам.,. Есть у нас другие должности.... В управлении..
- Нет,-твердо сказал Степан Степанович.-Слесарь-самая подходящая.
- Ну что! - воскликнул Алов. - Я тебе плохого не приведу.
После недолгого раздумья Кузьма Ильич написал служебную записку в отдел кадров. Темноватая рука с надувшимися венами подержала эту записку мгновение и решительно протянула ее Степану Степановичу.
Алов провел Степана Степановича в отдел кадров, там дали листок по учету кадров, попросили заполнить его и написать заявление.
- Вы военнообязанный?-спросил кадровик-человек неопределенного возраста, с большой гладкой го"
ловой, такой гладкой, словно на ней никогда не рос ни один волос.
- Полковник в отставке,-за Степана Степановича ответил Алов.-А-а! Видал, кого я тебе привел?!
Кадровик проворно поднялся.
- Рады оформить.
Оставалось принести фотокарточки на пропуск.
Степан Степанович заторопился.домой, чтобы переодеться и тут же пойти в фотографию.
Дома он застал только Иринку. Вид у нее был испуганный.
- Ты чего это?
"Чего... чего, - чуть было не сказала она, - Журка сбежал - вот чего".
- Что с тобою?
- Да вот... ты знаешь, папочка... задачка не получается.
- Не расстраивайся. Я помогу...
Иринка подавила тяжелый вздох и отошла к своему столу.
* * *
Журка был уже на вокзале, среди ребят. Сидели кружком на чемоданах и, ожидая посадки, играли в города на щелчки. Не знаешь города на определенную букву - получай в лоб.
И вдруг все загремело вокруг, будто потолок начал обваливаться, закричали, зашумели, повскакали со скамеек люди. Все кинулись не к перронам, не к поездам, а к выходу на площадь.
Журка, не понимая, что случилось, схватил чемодан и тоже бросился к выходу. На площади он оглянулся:
вокзал стоял на месте, крыша не рухнула и люди вокруг не были напуганы, напротив, были веселы, радостны и восторженны. Он попробовал вырваться из толпы. Мешал чемодан. Идти со всеми было легко. И он вынужден был идти.
- Человек в космосе!
- Говорят, вышел на орбиту.
- О-о! Опоздали. Уже приземлился.
Теперь Журка и сам не хотел выбираться из толпы.
Он шагал с незнакомыми, кричащими и улыбающимися ребятами и девчатами, чувствуя в себе легкость, словно у пего появились крылья .за спиной. Он кричал вместе со всеми "ура" и "слава", позабыв обо всем на свете, кроме этих "ура" и "слава". Ему приятно и радостно было оттого, что незнакомые люди сразу становились товарищами, брали друг друга под руки, были беспечны, веселы и чертовски сильны.
Они шли, увлекая за собой все новых людей. Они шли, не обращая внимания на светофоры, на красный свет, на регулировщиков. Они шли, растекаясь по улице, занимая ее все больше, все плотнее. Их не задерживали милиционеры. Перед ними останавливались трамваи, машины и троллейбусы, и оттуда к ним бежал народ и пристраивался к их рядам. Они шли, и люди с панелей, все, кто был на Невском, приветствовали их. И с балконов, из раскрытых окон, из форточек кричали им добрые слова и тоже махали руками.
