Лев Кассиль - Том 5. Ранний восход. Маяковский – сам
«1942 год. Рыбачий полуостров. Заполярье. Край света… Дальше до самого полюса уже море, льды…
Самый северный фланг великого фронта войны. Вот отсюда, от Баренцева моря, он идет до берегов Черного.
Хребет Муста-Тунтури. Н-ский погранзнак. Единственный на всей западной границе Советского Союза, мимо которого не шагнул на нашу территорию враг. Собственно, самого знака уже нет: сбит пулями. Но на этом месте всегда лежит заметная даже издали пирамидка из пластинок шифера. Ночью туда подползают наши моряки и приводят все в порядок. Противник тут совсем рядом. Все простреливается снайперами. Но моряки Рыбачьего гордятся, что у них, на самом крайнем северном фланге фронта, на их участке государственной границы, фашист шагу не ступил на нашу территорию.
Общий любимец, комиссар Искаир Кужахметов, рассказывает мне: „Понимаешь, такое дело… Там, наверху, передовое охранение – почетный комсомольский пост. Туда идти – в очередь записываются. На три дня идут, чтобы не каждый день сменяться – лишний риск. Понимаешь, какое дело? Место очень опасное. Кого посылать? Трус пойдет – испугаться может. Храбрый пойдет – жалко, потери там большие. Я стал так делать: один храбрый, два труса. Храбрый на труса смотрит – хуже не будет. Трус смотрит на храброго – не убежит. Только, понимаешь, какое дело… Туда уходят – один храбрый, два труса. Да? Один день прошел, второй день прошел, третий… Обратно через три дня приводят – все трое совсем храбрые. Вот, понимаешь, какое дело…“»
Так и держали они, моряки Рыбачьего полуострова, до последнего часа войны этот погранзнак на самом краю света, не дав пройти мимо него через государственный рубеж на нашу территорию ни одному фашисту.
Отмщение
Одну из августовских ночей 1941 года, первого года войны, я провел на аэродроме, где соединение ночных истребителей майора Рыбкина охраняло подступы к Москве от фашистских налетчиков. В ту ночь летчик этого соединения лейтенант Киселев протаранил фашистский бомбардировщик, пробиравшийся к Москве. Огонь, пожиравший обломки фашистского самолета, позволил нам найти дорогу к месту падения погибшего налетчика.
Он лежал, врезавшись покореженными моторами метра на два в землю. Кругом валялись обломки сучьев. Рядом тлели листья. Порозовевшие березки, словно в ужасе, отступили, освещенные зловещим пламенем, которое еще жило в этой мешанине из расплюснутого металла, среди раздробленных и вывихнутых частей бомбардировщика. Четыре трупа, обугленных и полу сгоревших, лежали под обломками.
Рядом валялась кожаная куртка одного из пилотов. Мы вынули из кармана ее щегольской бумажник с монограммой. В бумажнике, рядом с порнографическими, непристойными открытками, которые стали уже традиционной находкой в карманах убитых или пленных воздушных разбойников фашизма, мы увидели записную книжку. Перелистав ее, мы узнали, что убитый фашист – летчик опытный, опасный и безжалостный. Длинная цепь хладнокровных убийств, разрушений и погромов тянулась со страницы на страницу этой страшной карманной памятки летающего громилы. Нарвик, Балканы, Варшава, Крит, Барселона, Мадрид… В книжечку была вложена раскрашенная открытка с видом Мадрида. И, глядя на эту открытку, на полуобгоревший труп воздушного волка, я вдруг вспомнил страшные минуты, которые, навсегда врубившись в память, до сих пор кошмаром живут в ней.
…В тысяча девятьсот тридцать шестом году вместе с моряками славного теплохода «Комсомол» мы совершали рейс в Испанию. Там шла в то время гражданская война. Испанские фалангисты вместе с немецкими и итальянскими фашистами душили, топили в крови Испанскую республику. Фашисты бомбили Мадрид. Наш корабль стоял в гавани Вилльянуэва дель Грао, близ Валенсии. Нам сказали, что из Мадрида вывозят на побережье ребятишек. Мы поехали навстречу по Большой Валенсийской дороге, чтобы встретить маленьких мадридцев, детей героического города, и передать им свои подарки. У каждого из нас были припасены гостинцы для испанских ребят.
Детей ждали в большой придорожной таверне на пути из Мадрида в Валенсию. Здесь ребята должны были отдохнуть и перекусить. Белые конусы аккуратно сложенных салфеточек стояли у приготовленных приборов, и каждый из нас положил рядом свой гостинец: шоколадку, ваньку-встаньку, маленького плюшевого медвежонка, воробья-свистульку и другие сюрпризы, купленные нашими моряками в Батуми и Одессе. Но ребята не ехали. Мы ждали их два часа. Мы ждали их четыре часа. Уж темнело. Надо было возвращаться на корабль. Ребята не ехали…
И вдруг застрекотала у дверей таверны ошалелая мотоциклетка. Вбежал запыленный человек. Куртка его была разорвана. Запекшийся рот выкрикивал что-то бессвязное. Переводчик сказал нам лишь два слова: «ниньос» и «аппарато»… И мы поняли: дети… самолеты… И мы вскочили в машины.
Через сорок минут мы были там. И то, что мы узнали, то, что мы увидели, всегда, до последнего толчка сердца, до последней вспышки сознания, будет жечь нас и укреплять нашу ненависть.
Их вывезли в полдень, детей города Мадрида. День был солнечный, видимость была превосходная. Ребят везли в больших серебристых автобусах, на крыше которых гигантскими буквами было написано: «Дети». Едут дети. Только дети. Никого, кроме детей. Немецкие летчики на «хейнкелях», итальянские летчики на «капрони» и «савойе» настигли колонну посреди дороги. Четыре раза заходили они на бреющем полете, четыре раза пулеметным огнем и осколочными бомбами били они по серебристым автобусам, на которых было написано: «Дети. Никого, кроме детей».
Когда мы примчались туда, первым, кого мы увидели, был человек в черном, с выплаканными до дна и теперь уже сухо горящими глазами… Медленно шел он по обочине шоссе, где рядами было уложено то, что осталось… Он прикалывал к маленьким трупикам бумажку с номерами для морга. 28… 29… Я видел цифру 40 и дальше уже не мог смотреть. Женщины из соседней деревни, матери других испанских детей, на коленях ползали по шоссе, бились растрепанными головами о жесткий гудрон и грозили сжатыми кулаками небу, откуда пришла на головы ребят эта бессмысленная злоба убийц. В опустевшей таверне, там, на пути к Валенсии, стыло какао и лежали рядом с салфетками ставшие ненужными наши подарки: плитки шоколада, воробьи-свистульки и плюшевые медвежата… А мы стояли на Большой Валенсийской дороге и до скрипа в зубах сжимали челюсти, чтобы не закричать от ярости и боли.
А теперь я смотрел на эти обгоревшие трупы фашистов, на раскрашенную открытку с видом Мадрида, вынутую из щегольского бумажника летающего убийцы. Может быть, не этот, может быть, не он убивал тогда испанских детей на Большой Валенсийской дороге. А может быть, и он сам. Неважно! Во всяком случае, он был из тех, кто запятнал небо и землю Европы крючковатыми паучьими лапами фашистских свастик, кто громил чудесные города, уничтожал все живое и свободное, попадавшееся ему под крестоносное крыло, кто убивал в норвежских фиордах и под испанскими пальмами. Вот где он нашел свой конец, здесь, в лесу, среди русских березок, августовской ночью, на подступах к Москве, где он хотел продолжить список своих убийств.
Дорогою славных
Путь, который прошла наша страна почти за полвека, не был, конечно, дорогой сплошных побед и радостей. Нам пришлось провожать Чкалова не только в дерзновенный полет, но и в могилу у кремлевской стены, после того как он погиб при испытании самолета, в последний смертный миг своей жизни успев отвести гибельный удар падавшей машины от маленького жилого дома, оказавшегося под ней…
И не легко давались нам победы в «занебесье». Я сам видел, как вспыхнул гигантским двухсотметровым факелом и взорвался перед стартом один из наших стратостатов. И стоит у меня по сей день в ушах голос Усыскина, прозвучавший с высоты в 22 тысячи метров за мгновение до гибели…
Мы сталкивались с еще не виданными трудностями, одолевать которые приходилось почти нечеловеческими усилиями.
Мы знали горечь временных отступлений, оплакивали гибель самых дорогих людей, помним рвущую сердце тоску по оставленным городам. Мы не забыли мук Ленинграда, Минска, Смоленска, Севастополя, Киева… Но мы дожили и до решающего торжества Сталинграда и помним день, когда алый флаг нашей Победы поднялся над рейхстагом в Берлине.
Наша память никогда не примирится с тяжкими потерями, бессмысленными утратами, которые мы пережили в те годы, когда были грубо и преступно нарушены законы нашего Советского государства, основанного Лениным. Но партия коммунистов прямодушно осудила эти преступления против ленинской правды, и мы твердо, непоколебимо убеждены, что такое никогда больше не омрачит нашу жизнь.
Неисчерпаемо богата яркими людьми паша страна. Ведь, кроме тех выдающихся сынов и дочерей Родины нашей, имена которых остались гореть, как путеводные огни на новых дорогах человечества, какая россыпь не столь прославленных, иногда безвестных, но дорогих имен светит в благодарной памяти каждого из нас!
