Лев Кассиль - Том 5. Ранний восход. Маяковский – сам
Обзор книги Лев Кассиль - Том 5. Ранний восход. Маяковский – сам
Лев Абрамович Кассиль
Собрание сочинений в пяти томах
Том 5. Ранний восход. Маяковский – сам
Ранний восход*
Опиши пейзажи с ветром и с водой и с восходом и заходом солнца.
Леонардо да ВинчиОт автора
Когда работа над этой повестью уже была начата, газета «Советское искусство» опубликовала 16 мая 1950 года письмо нескольких крупнейших деятелей искусства, театра и литературы. В нем говорилось о том, что внимание советской общественности и работников всех отраслей искусства все настойчивее привлекает творчество Коли Дмитриева.
«Выставки многочисленных работ этого феноменально талантливого и плодовитого юного художника, – рассказывали авторы письма, – организованные в ряде залов столицы, репродукции рисунков Коли Дмитриева в журналах вызвали живой интерес, всеобщее восхищение и признание самых взыскательных ценителей искусств. Достаточно перелистать, например, книгу отзывов посетителей выставки работ Коли Дмитриева… Здесь в едином взволнованном преклонении перед поразительным и светлым талантом… в патриотической гордости за страну, щедро рождающую дарования такой силы, слились высказывания крупнейших представителей советской культуры, народных артистов и народных художников, студентов, представителей Советской Армии, рабочих, педагогов, школьников.
В работах пятнадцатилетнего художника, едва лишь начавшего свой путь в искусстве, чувствуется следование лучшим традициям великих русских художников, в частности В. Серова. Жизнерадостная и задушевная мягкость колорита, стремительный и точный рисунок, острая наблюдательность, ласковая, сыновняя любовь к родной природе, безукоризненный вкус, творческая смелость, ведущая к вдохновенным находкам, и вместе с тем огромная настойчивость в работе, ученье, самосовершенствовании – вот наиболее отличительные черты этого юного, но богатырского таланта…»
«Мы считаем, – говорилось далее в письме, – что творчество Коли Дмитриева… является еще одним убедительным примером того, как богата яркими, молодыми дарованиями наша Родина, как вдумчиво относится она к этим талантам…» Письмо заканчивалось предложением издать монографию и повесть о Коле Дмитриеве.
Это выступление группы виднейших представителей нашей культуры, среди которых были В. Мухина, С. Меркуров, В. Барсова, С. Образцов, С. Михалков, А. Барто, еще более утвердило меня в ощущении своевременности и права на жизнь книги о художнике-подростке, над которой я уже работал некоторое время, захваченный всецело тем, что увидел в работах Коли Дмитриева, прочел в его дневниках, услышал в рассказах о нем.
Обо всем этом я попытался рассказать в этой книге. В основу повести положена действительная история жизни Коли Дмитриева. Использованы и приведены подлинные письма, документы, дневники. Соблюдены главные вехи и решающие даты в биографии юного художника. Вместе с тем, сохраняя необходимую во всякой повести свободу писательского воображения, я счел возможным в ряде моментов частично додумать, развить отдельные события и положения. Кроме того, пришлось изменить имена некоторых действующих лиц, а кое-где для стройности и цельности повествования дополнительно ввести обобщающие фигуры. Основания для этих дополнений, обобщений и догадок я находил в самом же обширном фактическом материале, собранном при отзывчивой помощи родных, педагогов и друзей Коли Дмитриева, которым я и приношу здесь сердечную благодарность.
Часть первая
Нет, жизнь, жизнь ловить! Воображение развивать. Вот что надо…
И. РепинСила детских впечатлений, запас наблюдений, сделанных мною при самом начале моей жизни, составляют, если будет позволено так выразиться, основной фонд моего дарования.
П. ФедотовГлава 1
Первое открытие
– Рано утром, когда был туман, поезд подошел к станции…
Так начал Коля и внезапно остановился, глядя на песок, по которому он, как всегда, прутиком вычерчивал то, о чем собирался рассказать. А замолчал он потому, что ему показалось, будто сейчас под его рукой произошло маленькое чудо. Он даже зажмурился.
Глядя на старшего брата, зажмурилась, старательно сморщив тугую круглую мордашку, и Катюшка. Это Коля научил ее такой игре: плотно зажмурить глаза, а потом сразу раскрыть их – и все на свете вдруг покажется новым, немножко чужим и неузнаваемым по своей окраске. Нечто похожее можно проделать и с ушами: плотно зажать их ладонями, а потом отпустить и снова прикрыть. И тогда все вокруг то будет замирать в ватной тишине, то вдруг наполняться чистыми, будто освободившимися от какой-то шелухи, звуками.
Зажмурившись, Катя ждала, что брат, как всегда, открыв глаза, скажет: «У меня сейчас все желтое стало», на что она готовилась тотчас же откликнуться: «Ох, и у меня все желтенькое совсем!» Но на этот раз брат ничего не сказал. И, когда Катя осторожно приоткрыла один глаз, она увидела, что Коля ногой стирает какие-то полоски, начерченные им на песке. При этом вид у Коли был словно озадаченный и чем-то даже смущенный. Он смотрел себе под ноги, хмурился, моргал и потом, вдруг оглядев знакомый двор, растерянно уставился на сестренку и сидевшего рядом с ним верхом на скамейке Женьчу Стриганова.
– Ну, а дальше что было? – спросил Женьча.
Но Коля все еще молчал и, помаргивая, глядел ярко-синими глазами то на приятеля, то на дома, окружавшие двор, то на песок, где сейчас, только что, как ему показалось, произошло…
Да нет, не может быть, все это, наверно, ему лишь показалось… Коля еще раз оглядел двор. Все было на своем месте. Из-за невысокого забора, который отделял двор дома номер десять от соседнего участка, над головами детей покровительственно протянул зеленую лохматую лапу высокий дуб. Тенью и желудями этого дуба пользовались ребята двух домов Плотникова переулка. В тихий проулок вливался шум близкого многолюдного Арбата. Все было на своем месте, ничего не произошло. И маленькое открытие, которое так поразило за минуту до этого Колю, ему, видно, только почудилось.
Надо было продолжать рассказ. Женька Стриганов, которого все во дворе звали Женьча, самый главный мальчишка не только во дворе дома номер десять, но и, пожалуй, во всем квартале, – Женьча Стриганов, сын плотника, уже с недоверием посматривал на своего младшего приятеля. Женьча рос до того курчавым и рыжим, что казалось, будто через его жесткие, в мелких витках волосы пропущен электрический ток и они превратились в раскаленные спиральки. Он был на два года старше Коли Дмитриева, но дружил с ним, покровительствовал ему и охотно слушал преинтересные истории, которые рассказывал неистощимый по этой части Коля. Как человек трудовой, из тех, что знают пользу вещей, Женьча чужой достаток прикидывал по обуви – может быть, потому, что отец его, курчавый богатырь, плотник Степан Порфирьевич Стриганов, полжизни своей проходил босым и – было время – лапти тоже считал летом обувкой не на каждый день, а на особый случай. Сам Женьча был уже обут в добротные ботинки «Скороход», и он не завидовал сандалеткам Коли – дырочки тут, по мнению Женьчи, портили все дело, – но полагал, что парень, который носит обувь из настоящей кожи, принадлежит тоже, несомненно, к кругу людей, себя в жизни оправдывающих. К тому же оказалось, что этот безбоязненно-ласковый синеглазый мальчуган с пшеничным хохолком на макушке знает пропасть удивительных историй о самолетах, пограничниках, моряках и мало того, что рассказывает их, так еще на ходу рисует все, о чем говорит: бумажка оказалась под рукой – карандашом, прутик попался – на песке, мелок нашелся – на асфальте тротуара, а уголек раздобыл – так прямо на стене…
Но сегодня почему-то рассказ у Коли не получался.
– Ну, чего же ты стал? – повторил Женьча. – Ну, подошел поезд к станции, а дальше что?
– Слезай, приехали! Станция Завирайка, кто поверит – вылезай-ка! – донеслось из-за забора, отгораживавшего соседний двор.
Было ясно, что там, под дубом, сидит и все подслушивает главный зазаборный враг Викторин Ланевский, в просторечии – Торка-касторка. Он сидел там, за забором, и подглядывал сквозь щели, готовый ко всяким пакостям и насмешкам.
– Ну, вот видишь! – шепотом сказал Женьча Коле. – Теперь не отстанет! Не обращай внимания, рассказывай.
– Рано утром, когда был туман, поезд подошел к станции на самой границе, – продолжал Коля, повысив голос и обращаясь к забору. – Ну конечно, это был бронепоезд. Мы с пограничниками прыгнули на ходу прямо с площадки. Все вокруг спало…
