Василий Шукшин - Том 3. Рассказы 70-х годов
– Ванюшка, не фордыбачь, – сказала Баба-Яга. – Пой.
– Пой, – сказала и дочь. – Разговорился. Есть слух – пой.
– Пой, – велела первая голова. – И вы тоже пойте.
– Кто? – не поняла Баба-Яга. – Мы?
– Вы. Пойте.
– Может быть, я лучше одна? – вякнула дочь; её не устраивало, что она будет подпевать Ивану. – С мужиком петь… ты меня извини, но…
– Три, четыре, – спокойно сказал Горыныч. – Начали.
Дам коня, дам седло, –
Запел Иван, Баба-Яга с дочкой подхватили:
Дам винтовку свою-у,
А за это за всё
Ты отдай мне жену-у.
Ты уж стар, ты уж се-ед,
Ей с тобой не житьё,
С молодых юных ле-ет
Ты погубишь её-о-о.
Невыразительные круглые глазки Горыныча увлажнились: как всякий деспот, он был слезлив.
– Дальше, – тихо сказал он.
Под чинарой густой, –
Пел дальше Иван, –
Мы сидели вдвоё-ом,
Месяц плыл золотой,
Всё молчало круго-ом.
И Иван с чувством повторил ещё раз, один:
Эх, месяц плыл золотой,
Всё молчало круго-ом…
– Как ты живёшь, Иван? – спросил растроганный Горыныч.
– В каком смысле? – не понял тот.
– Изба хорошая?
– А-а. Я счас в библиотеке живу, вместе со всеми.
– Хочешь отдельную избу?
– Нет. Зачем она мне?
– Дальше.
Она мне отдала-ась… –
Повёл дальше Иван, –
До последнего дня…
– Это не надо, – сказал Горыныч. – Пропусти.
– Как же? – не понял Иван.
– Пропусти.
– Горыныч, так нельзя, – заулыбался Иван, – из песни слова не выкинешь.
Горыныч молча смотрел на Ивана; опять воцарилась эта нехорошая тишина.
– Но ведь без этого же нет песни! – занервничал Иван. – Ну? Песни-то нету!
– Есть песня, – сказал Горыныч.
– Да как же есть? Как же есть-то?!
– Есть песня. Даже лучше – лаконичнее.
– Ну ты смотри, что они делают! – Иван даже хлопнул в изумлении себя по ляжкам. – Что хотят, то и делают! Нет песни без этого, нет песни без этого, нет песни!.. Не буду петь лаконично. Всё.
– Ванюшка, – сказала Баба-Яга, – не супротивничай.
– Пошла ты!.. – вконец обозлился Иван. – Сами пойте. А я не буду. В гробу я вас всех видел! Я вас сам всех сожру! С усами вместе. А эти три тыквы… я их тоже буду немножко жарить…
– Господи, сколько надо терпения, – вздохнула первая голова Горыныча. – Сколько надо сил потратить, нервов… пока их научишь. Ни воспитания, ни образования…
– Насчёт «немножко жарить» – это он хорошо сказал, – молвила вторая голова. – А?
– На какие усы ты всё время намекаешь? – спросила Ивана третья голова. – Весь вечер сегодня слышу: усы, усы… У кого усы?
А па-арень улыбается
в пшеничные усы,
– шутливо спела первая голова. – Как там дальше про Хаз-булата?
– Она мне отдалась, – отчётливо сказал Иван.
Опять сделалось тихо.
– Это грубо, Иван, – сказала первая голова. – Это дурная эстетика. Ты же в библиотеке живёшь… как ты можешь? У вас же там славные ребята. Где ты набрался этой сексуальности? У вас там, я знаю, Бедная Лиза… прекрасная девушка, я отца её знал… Она невеста твоя?
– Кто? Лизка? Ещё чего!
– Как же? Она тебя ждёт.
– Пусть ждёт – не дождётся.
– Мда-а… Фрукт, – сказала третья голова.
А голова, которая всё время к жратве клонила, возразила:
– Нет, не фрукт, – сказала она серьёзно. – Какой же фрукт? Уж во всяком случае – лангет. Возможно даже – шашлык.
– Как там дальше-то? – вспомнила первая голова. – С Хаз-булатом-то.
– Он его убил, – покорно сказал Иван.
– Кого?
– Хаз-булата.
– Кто убил?
– М-м… – Иван мучительно сморщился. – Молодой любовник убил Хаз-булата. Заканчивается песня так: «Голова старика покатилась на луг».
– Это тоже не надо. Это жестокость, – сказала голова.
– А как надо?
Голова подумала.
– Они помирились. Он ему отдал коня, седло – и они пошли домой. На какой полке ты там сидишь, в библиотеке-то?
– На самой верхней… Рядом с Ильёй и донским Атаманом.
– О-о! – удивились все в один голос.
– Понятно, – сказала самая умная голова Горыныча, первая. – От этих дураков только и наберёшься… А зачем ты к Мудрецу идёшь?
– За справкой.
– За какой справкой?
– Что я умный.
Три головы Горыныча дружно громко засмеялись. Баба-Яга и дочь тоже подхихикнули.
– А плясать умеешь? – спросила умная голова.
– Умею, – ответил Иван – Но не буду.
– Он, по-моему, и коттеджики умеет рубить, – встряла Баба-Яга. – Я подняла эту тему…
– Ти-хо! – рявкнули все три головы Горыныча. – Мы никому больше слова не давали!
– Батюшки мои – шёпотом сказала Баба-Яга. – Сказать ничего нельзя!
– Нельзя! – тоже рявкнула дочь. И тоже на Бабу-Ягу – Базар какой-то!
– Спляши, Ваня, – тихо и ласково сказала самая умная голова.
– Не буду плясать, – упёрся Иван.
Голова подумала:
– Ты идёшь за справкой… – сказала она. – Так?
– Ну? За справкой.
– В справке будет написано: «Дана Ивану… в том, что он – умный». Верно? И печать.
– Ну?
– А ты не дойдёшь. – Умная голова спокойно смотрела на Ивана. – Справки не будет.
– Как это не дойду? Если я пошёл, я дойду.
– Не. – Голова всё смотрела на Ивана. – Не дойдёшь. Ты даже отсюда не выйдешь.
Иван постоял в тягостном раздумье… Поднял руку и печально возгласил:
– «Сени»!
– Три, четыре, – сказала голова. – Пошли.
Баба-Яга и дочь запели:
Ох, вы сени, мои сени,
Сени новые мои…
Они пели и прихлопывали в ладоши.
Сени новые-преновые
Решётчатые…
Иван двинулся по кругу, пристукивая лапоточками… а руки его висели вдоль тела: он не подбоченился, не вскинул голову, не смотрел соколом.
– А почему соколом не смотришь? – спросила голова.
– Я смотрю, – ответил Иван.
– Ты в пол смотришь.
– Сокол же может задуматься?
– О чём?
– Как дальше жить… Как соколят вырастить. Пожалей ты меня, Горыныч, – взмолился Иван. – Ну сколько уж? Хватит…
– А-а, – сказала умная голова. – Вот теперь ты поумнел. Теперь иди за справкой. А то начал тут… строить из себя. «Шмакодявки». «Свистуны». Чего ты начал строить из себя?
Иван молчал.
– Становись лицом к двери, – велел Горыныч. Иван стал лицом к двери. – По моей команде вылетишь отсюда со скоростью звука.
– Со звуком – это ты лишка хватил, Горыныч, – возразил Иван. – Я не сумею так.
– Как сумеешь. Приготовились… Три, четыре!
Иван вылетел из избушки.
Три головы Горыныча, дочь и Баба-Яга засмеялись.
– Иди сюда, – позвал Горыныч невесту, – я тебя ласкать буду.
А Иван шёл опять тёмным лесом… И дороги опять – никакой не было, а была малая звериная тропка. Шёл, шёл Иван, сел на поваленную лесину и закручинился.
– В душу как вроде удобрения свалили, – грустно сказал он. – Вот же как тяжко! Достанется мне эта справка…
Сзади подошёл Медведь и тоже присел на лесину.
– Чего такой печальный, мужичок? – спросил Медведь.
– Да как же!.. – сказал Иван. – И страху натерпелся, и напелся, и наплясался… И уж так-то теперь на душе тяжко, так нехорошо – ложись и помирай.
– Где это ты так?
– А в гостях… Чёрт занёс. У Бабы-Яги.
– Нашёл к кому в гости ходить. Чего ты к ней попёрся?
– Да зашёл по пути…
– А куда идёшь-то?
– К Мудрецу.
– Во-он куда! – удивился Медведь. – Далёко.
– Не знаешь ли, как к нему идти?
– Нет. Слыхать слыхал про такого, а как идти, не знаю. Я сам, брат, с насиженного места поднялся… Иду вот тоже, а куда иду – не знаю.
– Прогнали, что ль?
– Да и прогнать не прогнали, и… Сам уйдёшь. Эт-то вот – недалеко – монастырь; ну, жили себе… И я возле питался – там пасек много. И облюбовали же этот монастырь черти. Откуда только их нашугало! Обложили весь монастырь – их внутрь-то не пускают – с утра до ночи музыку заводят, пьют, безобразничают…
– А чего хотят-то?
– Хотят внутрь пройти, а там стража. Вот они и оглушают их, стражника-то, бабёнок всяких ряженых подпускают, вино навяливают – сбивают с толку. Такой тарарам навели на округу – завязывай глаза и беги. Страсть что творится, пропадает живая душа. Я вот курить возле их научился… – Медведь достал пачку сигарет и закурил. – Нет житья никакого… Подумал-подумал – нет, думаю, надо уходить, а то вино научусь пить. Или в цирк пойду. Раза два напивался уж…
