Семен Бабаевский - Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 2
— Дивлюсь, почему Черныша не взял сюда?
— Побоялся, — искренне сознался Ленька. — Волкодавы вмиг прикончат.
— Чепуха! — Андрейка сплюнул через губу и начал сворачивать цигарку. — Мы защитим! Собаки мне знаешь как подчиняются! По команде! Одно мое слово — и как шелковые. Так что беги и тащи сюда Черныша… Пусть приучается стеречь овец. Где он?
— В погребке.
— Зачем же животному сидеть в темнице? — смеясь, сказал Андрей. — Мчись и неси сюда, на простор.
Веря тому, что так и будет, как сказал Андрейка, Ленька побежал на кошару за Чернышом.
— Хороший парень Ленька! — сказал Андрейка.
— Ты с ним подружись, — посоветовала Марфутка.
— А разве мы уже не дружим? Друзья тоже сперва силы пробуют.
Часа через полтора Ленька явился с Чернышом. Бедный песик, находясь в погребе, похудел, помрачнел. Андрейка взял его на руки, поднял на ладонях, точно взвешивая, осмотрел покрытый редкой шерстью розовый живот, заглянул в уши, потрогал пальцем влажный нос.
— Какая порода?
Ленька не ждал такого вопроса. О породе Черныша никто еще не спрашивал. Не зная, как ответить, сказал то, что пришло на ум:
— Разве не видать? Пудель английский.
— Это-то я вижу, — тоном знатока ответил Андрейка. — Нос у него холодный, это уже примета точная. Только настоящие пуделя бывают малость поболе. Этот же чересчур крохотный.
— Это пудель карликовый, — не задумываясь, отвечал Ленька. — Есть такая уменьшенная порода.
— Разве что карликовый, — согласился Андрейка и подмигнул Марфутке. — Ну так что? Начнем испытание? Порешим, друзья, так: выживет — будет жить, погибнет — все, конец. Так, что ли?
Обычно Андрейка задавал такие вопросы «для порядка», как говорил об этом сам. Поступал же всегда, не дожидаясь ответа и совета, как ему заблагорассудится. Поэтому тут же позвал собак, и три волкодава, оставив сакман, понеслись на зов хозяина. И когда они примчались, стараясь понять, зачем их позвали, у Андрейки не дрогнула рука, и он хладнокровно опустил Черныша на землю. Марфутка вскрикнула и закрыла фартуком глаза. Ленька отвернулся: ему тяжело было видеть смерть Черныша.
Но что за каналья этот Черныш! И до чего же хитер! Оказывается, умирать он и не собирался. И никуда не побежал: понял, что на своих кривых ножках далеко не убежит. Не ощетинил шерсть и не стал лаять, зная, что все это ни к чему. Не успели волкодавы раскрыть свои пасти, как Черныш тут же опрокинулся на спину, прижал лапки, поджал к животу хвост, как бы говоря: делайте со мной все, что хотите… Псы стояли, растерянно смотрели на эту крошку и не могли сразу решить, что им надо делать. Серый на высоких сильных ногах кобель хотел было ударить Черныша лапой, он уже ее поднял, но не опустил: не решился.
Когда Ленька повернулся, а Марфутка открыла глаза, псы со всех сторон старательно обнюхивали и облизывали Черныша. Он лежал на спине ни жив ни мертв, и только мелко-мелко дрожали прижатые к животу лапки. Это продолжалось минут пять. Ленька затаив дыхание ждал, что будет дальше. И вдруг Черныш набрался смелости, вскочил, начал прыгать, ласкаться, да так радостно, будто вокруг были не волкодавы, а его старшие братья. И подплясывал, и лизал одному хвост, другому лапу, и по-собачьи улыбался, показывая ржавые зубы, и снова падал на спину и бил себя хвостом… Волкодавы смотрели на него не зло, даже с любопытством.
— Да, Ленька, это порода действительно редкая! — со смехом сказал Андрейка. — Этот твой Черныш, оказывается, такой страшный подлиза, такой увертливый подхалим, что его самые злющие псы не тронут. Вот так Чернышка! Молодец!
Ленька облегченно вздохнул.
— Ну вот, теперь, Леня, твой Черныш будет жить!
Андрейка грозно поднял ярлыгу. Псы, повинуясь, нехотя ушли к сакману. И, что самое удивительное, следом за собаками, путаясь в траве, засеменил и Черныш. Так он начал дружить с псами. Сторож из него, разумеется, был плохой, но от собак он не отставал ни на шаг. Как-то Андрейка и Ленька увидели Черныша с мышью в зубах. Он подбежал к серому главарю и положил добычу у его комковатых лап.
— Видал?! — воскликнул Андрейка. — Сукин сын, поддабривается!
…Друзья, идя впереди сакмана, орали до хрипоты. Начали с песни о храбром Дорошенке — ее Андрейка перенял от деда Евсея — и кончили «Катюшей».
— Хватит, мы не радио! — решительно заявил Андрейка. — У меня, Леня, есть давняя идея.
— Какая? — поинтересовался Ленька. — Секретная? Да?
— Угадал… исключительно секретная. Хочу купить радиоприемник.
— Придумал! Что ж тут секретного?
— Погоди. Весь секрет — на что его купить? Где взять грошей? Эх, знаешь, как было бы красиво! Мы пасем овец, а радио день и ночь горланит на всю степь. Овцы пасутся и к пению прислушиваются — словом, под музыку траву поедают. Люди проезжают мимо, останавливаются. Интересуются: а чья это отара радиофицирована? Так это ж отара Андрея Чухнова! Понимаешь, Леня? Красота!
— Понимаю. Так ты купи.
— Да, купи… А денежки у тебя имеются?
— Откуда они у меня?
— Вот тут, Леня, и начинается настоящая загвоздка. Послушай, — таинственно зашептал Андрейка, — ты секреты хранить умеешь?
— Смотря какие.
— Разные. Какие ни есть — умеешь?
— Ежели нужно, смогу.
— Тогда слушай: тебе, как другу, доверюсь. В Суркульском яру, в том месте, где, помнишь, я тебе днем показывал, круча висит козырьком, в замаскированном кубле лежат еще слепые волчата.
Ленька почему-то вздрогнул. Не испугался, а так просто по телу без причины пролетела дрожь. Что это он? То радио, то волчата! Не разберешь. Волчата без волчиц не бывают. От этой мысли у Леньки по спине забегали противные мурашки. Он оглянулся. Вокруг спала пустая, залитая розовым светом степь. Овцы паслись спокойно. Виднелись головы собак. Где-то там и Черныш. Тишина лезла в уши. Умолкли даже кузнечики.
— Не веришь? — шепотом спросил Андрейка — Честное слово! Самые настоящие волчата, с такими острыми мордочками. Ты только бы взглянул!
— Ну их, еще смотреть! Не люблю волков.
— Их, чертей, никто не любит!
— Не пойму, — сказал Ленька, — причем тут радио — и волчата? Что к чему?
— Слушай дальше — и все поймешь. Тех волчат мы возьмем.
— Как? — вырвалось у Леньки что-то похожее на стон. — А волчица?
— Пустяки. Значит, так, сложим волчат в мешок. Их там пятеро. Отнесем новорожденных хищников в Сухую Буйволу, в охотничью контору, и получим пятьсот рублей наличными… По сто целковых за волчонка! Теперь-то ты кумекаешь? — И тут же добавил: — За каждого изничтоженного волка государство дает премию сто рублей. Понял?
— И за малюську?
— Все едино. А какая разница? Сегодня он малыш слепой, а завтра уже зубастый волк. Так что, Леня, считай, радио уже у нас есть.
— А где же секрет? — спросил Ленька.
— Какой ты, Леня, непонятливый! Это волчье кубло выследил дед Евсей. И я тоже, конечно, выслеживал, но этот вреднющий мой дедушка оберегает волчат, хочет выследить и старую волчицу.
Ленька молчал.
— Ну что, согласен? — спросил Андрейка, закуривая.
— Как же так… сразу? Дай подумать. Я этих волчат еще живых не видел.
— Вот и повидаешь. По правде сказать, смотреть на них противно! Обыкновенные, как щенята.
Андрейка встал, посмотрел на темневший вдали сакман. Ленька сидел, низко опустив голову.
— Ну, думай, думай! — сказал Андрейка, глядя на овец. — Завтра утречком приступим к делу. Надо опередить деда Евсея. Да и без радио нам никак нельзя. Должен же ты это соображать!
Глава XXVI
Волчье гнездо
И возле куреня, когда овцы были загнаны в базок, Ленька не переставал думать о волчатах. Почему они так засели в голове? Что они ему? Пусть Андрейка берет их и уносит в Сухую Буйволу. Не думать же об этом не мог. Была ли это жалость, мучила ли совесть — не знал. Сам себе он говорил, что нехорошо поступать так: ничего не сказать ни деду Евсею, ни дяде Грише. Он и Андрейке сказал, что нужно попросить разрешение, а тогда уж брать волчат.
— Да ты понимаешь, — запальчиво говорил Андрейка, — что мы должны обогнать деда Евсея! Какое ж тут еще нужно разрешение?
Было поздно. Неполная луна опустилась низко, тоскливо смотрела Леньке в лицо. Свет был мягкий, негреющий. Тень от куреня вытянулась… «Пойду и скажу дяде Грише», — думал Ленька. И пока он был занят своими мыслями, Андрейка полез в курень. Вылез оттуда, держа в руке самодельный пистолет, похожий на винтовочный обрез. Дуло — медная трубка, в нее свободно могли влезть четыре пальца. Курок был похож на орлиный клюв. Пружина со скрипом поднимала его, и тогда он остервенело клевал пистон.
— Сила! — хвалился Андрейка, подбрасывая на руке пистолет. — Скажу тебе, Леня, что эта штуковина не стреляет, а гремит, как гром! Не веришь? Честное слово!
