Эльмар Грин - Другой путь. Часть первая
Постояв немного в проходе для зрителей и видя, что Никанор и его девушка слишком заняты своими делами, чтобы сойтись для разговора, я прошел мимо шведской стенки в конец стадиона, где была устроена деревянная арена для баскетбольной игры. Там я посидел на скамье среди других зрителей, глядя на игру двух женских команд. Погода на стадионе стояла летняя, и мне было жарко сидеть в зимнем пальто. Но еще жарче было девушкам. Пот сбегал по их спинам, оставляя темные влажные пятна на светлых майках и трусах.
Но, любуясь их игрой, я не забывал поворачивать с высоты своего места голову в сторону земляной части стадиона. Что-то там изменилось у Никанора. Он уже не прыгал больше через планку и стоял с двумя другими молодцами на старте. А перед ними на стометровой длине тройной беговой дорожки уже были установлены легкие деревянные барьеры. Когда я направился туда по краю стадиона, они уже понеслись мне навстречу, перескакивая через эти барьеры. Я остановился, пропуская их мимо себя, и даже посмотрел им вслед. Все трое были одинаково хорошо сложены, но Никанор казался чуть потяжелее своих соперников, и заниматься ему, пожалуй, следовало каким-то другим видом спорта, где пошел бы на пользу его вес. Однако длинные ноги помогли ему, и он пришел вторым.
Обратно он пошел медленным, вялым шагом, чтобы дать отдых ногам. Он шел, глядя прямо перед собой, и, конечно, не ожидал, что его остановят в средней части стадиона. А его остановили. Черноволосая девушка выступила ему наперерез, оставив свой диск на земле возле сетки. Она сказала: «Ника!» — и встала перед ним, загородив ему дорогу. Лицо ее раскраснелось от упражнений, и тело — тоже. Это сделало ее кожу, и без того смуглую, намного темнее белых трусов и майки. Ее черные волосы на этот раз были свободны от покрова, и, пользуясь этим, они широко раскинулись тугими вьющимися прядями во все стороны вокруг ее головы. Их вид напоминал волны, тронутые вихрем среди глубокой ночи. Он тронул их, и они всколыхнулись без всякого порядка, темные и буйные, образуя собой подобие ночной бури среди моря.
Она остановилась перед ним и взглянула снизу вверх прямо в его чистые голубые глаза своими черно-зелеными глазами. Увидя это, я тоже остановился, отделенный от них шириной трех дорожек и цветами, высаженными вдоль края стадиона и составляющими вместе с низеньким барьером из водопроводных труб заслон от зрителя.
Мне нужно было знать, о чем будут говорить между собой эти два крупных ребенка с голыми ляжками. Казалось бы, о чем им говорить? Они стояли друг против друга в раздетом виде и в этом виде открывали глазам друг друга столько красоты и силы, затаенной в их телах, что какие тут еще могли быть разговоры? Хватать надо было каждому из них скорей то, что перед ним красовалось, пока оно не ускользнуло. А они, кажется, ничего этого даже не видели. Где только были их глаза!
Она стояла, слегка запрокинув голову, чтобы видеть его лицо, и от этого ее груди особенно выпукло обозначились под белой майкой, нацелившись на него остриями сосков. Ему бы увидеть их, понять, что это такое, и потянуться к ним лицом. А он смотрел куда угодно, только не на них. И она тоже, неужели она ничего иного не видела у него, кроме лица? Перед ней высилась его грудь, которая казалась особенно широкой оттого, что не была ничем прикрыта. А его плечи, уходя от груди в обе стороны, как бы раздвигали ее шире, делая еще необъятнее. Это была такая грудь, на которой она могла бы уместиться вся, если бы свернулась в клубок. Ей бы скорей прижаться к этой груди щекой и забыть все другое на свете. А она только даром тратила время, ловя глазами его глаза. И, ловя его глаза, она спросила:
— Ника, что все это значит?
Но он, кажется, не слыхал ее вопроса, потому что продолжал смотреть мимо нее куда-то в сторону. Он даже попытался обойти ее, для чего ступил ногой влево, заняв собой край внутренней дорожки. Но в это время по всем трем дорожкам, преодолевая барьеры, промчалась очередная тройка мускулистых парней, и ему пришлось отдернуть ногу. Зато он проследил за ними взглядом, поворачивая голову все больше назад по мере того, как они бежали. И к тому времени, когда они добежали до конца, у него вслед за ними повернулась не только голова, но и туловище. А она все ждала, не сводя с его лица вопросительного взгляда. И, когда оно вернулось в прежнее положение, она продолжала свой вопрос:
— Почему ты меня избегаешь?
И только тут он взглянул наконец на нее, но взглянул с таким выражением, словно удивился нелепости ее вопроса. В это время между ними по средней дорожке промчался еще один парень, и Никанор опять повернул туда свое круглое лицо, а потом и туловище, проследив до конца его бег. Она и на этот раз терпеливо дождалась, когда его голова вернулась в прежнее положение. Дождавшись, она потребовала:
— Да скажи ты хоть что-нибудь!
Но он, по-прежнему не говоря ни слова, сделал от нее в сторону такой крупный шаг, что она уже больше не пыталась его удерживать. Она только крикнула ему вслед сердито:
— Ну и отправляйся к черту! Больше от меня ни слова не услышишь.
Но и после этого она не раз обращала в его сторону раздосадованное лицо. И, когда он пробегал мимо нее по беговой дорожке, она застывала на месте, не успев иногда метнуть свой диск, и следила за ним глазами, стоя в таком положении, словно изображала собой красивую статую, приготовленную для украшения парка. И никто в эти мгновения не догадывался полюбоваться ею, как не догадывался полюбоваться ее парнем. Вокруг них было такое обилие красоты и молодости, что они растворялись в этой красоте, неотличимые от остальных. Любая девушка здесь заслуживала того, чтобы парень кинулся за нее в огонь или в пучину океана. Но и парни стоили того же. Вот почему один из этих парней с такой легкостью отвергал одну из этих девушек.
Много других девушек мелькало вокруг него, таких же гибких, сильных и красивых. Ему ли было беспокоиться, что не найдется ей достойной замены? Нет, одиночество ему в жизни не грозило. Он знал это и потому так беспечно поступал, если, конечно, предположить, что только в этом была причина. Но она была не в этом. Я знал причину куда более важную, и состояла она в том, что парня ожидало совсем иное назначение. Не для любви он был определен и не для умножения жизни. А был он определен злыми силами на то, чтобы нести смерть финскому народу в составе миллиона других таких же свирепых, кровожадных великанов. Вот какие страшные тайны можно тут научиться вскрывать, если не забывать опираться на стройную логику гениального Юсси Мурто. И этой же тайной объяснялась причина, из-за которой такой парень пренебрег такой девушкой. Все было ясно и просто для моего проницательного глаза.
Но если такое его обращение с ней оказало столь выгодное действие, то нельзя ли было и мне попользоваться отсюда кое-каким примером? И, пользуясь его примером, я написал своей женщине еще одно письмо, в котором прямо и решительно заявил, что хватит с меня пустых разговоров и упрашиваний. Что было ей сказано, то сказано, и больше я не собираюсь ей кланяться. Все. Конец. И пусть она теперь пеняет за это сама на себя.
Такое грозное письмо написал я на этот раз, чем доставил ей, наверное, немало тревоги. После такого письма ей уже ничего другого не оставалось, как отбросить скорей прочь всякую там женскую игру и поторопиться с ответом, пока еще не все для нее было потеряно. И теперь-то я с уверенностью ждал от нее ответа уже на третий день. Однако по непонятной причине ответ от нее опять до меня не дошел.
Но, ожидая от нее ответа, я теперь уже старался не упускать из виду тех двоих, надеясь перенять у них что-нибудь еще, пригодное для меня в моих делах с русской женщиной. Когда соревнования бегунов и прыгунов на Зимнем стадионе закончились, я опять стал наведываться к дверям строительного техникума на улице Герцена. И там они встретились при мне еще раз.
Никанор вышел из техникума на улицу так быстро, что я не сразу узнал его, хотя было еще довольно светло. Липкий снег бил мне в глаза, мешая смотреть. Он врывался в улицу Герцена с Исаакиевской площади, где заполнял собой все, крутясь и ворочаясь густым белым облаком. Оно как бы зарождалось там, на площади, это огромное снежное облако, и там же росло и раздувалось, множа вокруг себя в своем вращении беспокойные белые гроздья и выбрасывая затем их избыток в глубину людных улиц, где они прилипали ко всему, на что наталкивались в своем стремительном полете.
Никанор двинулся прямо навстречу снежному потоку. Однако недалеко от автобусной остановки он вдруг резко свернул с панели вправо и перешел на другую сторону улицы. Я присмотрелся и понял, почему он это сделал. От группы залепленных снегом людей, ожидавших автобус, отделилась уже знакомая мне фигура в синем пальто и в меховой шапочке. Видно было, что девушка собиралась, как и прежде, перехватить его возле остановки, но, заметив, что он уходит на другую сторону улицы, пустилась ему наперерез.
