Николай Горбачев - Ударная сила
По гулкой в пустоте лестнице поднявшись на второй этаж, подполковник остановился на площадке, оглядывал крашеные двери в раздумье, в какую зайти сначала. Вот, например, в этой, под шестнадцатым номером, кажется, будет жить капитан Милосердов. Милосердовы... Всего на долю секунды, пока взялся за никелированную дужку дверной ручки, подумал: загадочная пара...
Шагнул через порог навстречу режущему электрическому свету и теплу, хлынувшим из распахнутой комнаты. Коридорчик тесный, и Фурашов, пройдя его, оказался в комнате. В центре потолка горела крупная лампочка, на табуретке — рефлектор, от него и исходили отраженный свет и тепло. Фурашов уже собирался осмотреть квартиру, но позади вдруг стукнула стеклянная дверь. Оглянувшись, он увидел Милосердову.
В шерстяном платье, будто сшитом специально напоказ, облегавшем ее фигуру без единой морщинки, она стояла в дверях. Улыбаясь, щурилась от света или, возможно, от неожиданности, и Фурашову почудились и насмешливость и странная радость в серо-темных ее глазах — там перегорали фосфорические искорки.
— Здравствуйте, товарищ командир!
Голос грудной, глубокий, словно бы щекочущий, выдававший ту же насмешливость и смущение. Фурашову стала ясна неловкость положения: она была тут, в своей квартире, а он, выходит, ворвался без спроса, без стука.
— Здравствуйте, Маргарита Алексеевна. Осматриваю квартиры... У вас открыто. Никак не ожидал. Извините.
— Не ожидали... — протянула она тем же щекочущим грудным голосом и вдруг усмехнулась, потупилась. — А я вот почти десять лет жду. И, может, наконец дождалась...
Она хохотнула коротко, Фурашов уловил в смехе напряженность, но отнес это за счет смущения Милосердовой — как-никак появился внезапно — и сказал, отступая из комнаты в прихожую:
— Еще раз извините. Надеюсь, дождавшись, вы довольны? — спросил Фурашов и повел головой, как бы оглядывая квартиру. — Или есть претензии?
Теперь уже открыто насмешливо, чуть склонив голову и окончательно поборов смущение, она посмотрела на него.
— Квартира, претензии... Что-то, товарищ командир, не очень догадливые пошли люди.
— Да? Это как же понимать?
— Да уж ладно! — разочарованно сказала она, зябко передернув плечами. — А эти... недоделки есть. Но с ними проживем как-нибудь. Не такое переживали...
При последних словах голос ее дрогнул, словно внутри у Милосердовой что-то надломилось. Но теперь она была броско красивой — мраморный выпуклый лоб, матовое, без кровинки лицо, вдруг увлажнившиеся и потеплевшие глаза, глянцевая кожа шеи и бежевое обтянувшее плечи и грудь платье... Фурашов отвел взгляд: только теперь почувствовал какую-то волнующую двусмысленность всего разговора и обозлился на себя за то, что не мог до конца понять этого, понять вот ее, Милосердову. «Что ж, у нее, возможно, и в самом деле было немало трудностей, и она своим вопросом, выходит, приглашает его в свидетели, но у него-то — пусть она знает — все другое, другие беды и трудности, никак не схожие и не похожие на ее», — с внезапной жесткостью подумал Фурашов.
— Видите ли, Маргарита Алексеевна, каждому человеку суждены свои беды и своя возможность преодолеть их. Желаю вам всяческих благ на новой квартире. До свидания.
— До свидания, — ответила она.
Фурашов мельком отметил: глаза ее тут же погасли, их как бы затянула пленка, и, может быть, это обстоятельство шевельнуло в нем чувство какой-то вины, он обернулся на пороге.
— Если все-таки окажутся недоделки, сообщите в штаб.
Она не ответила, показалось: лишь грустно, вяло усмехнулась одними губами — полными, упругими, неподкрашенными.
Выйдя из подъезда, Фурашов при свете лампочки посмотрел на часы. Домой, на ужин, он не успевал, через пять минут в штабе начнется ежедневное совещание по итогам дня, подполковник Савинов теперь уже собрал офицеров.
Примороженный к вечеру снег с крахмальной сухостью похрустывал под сапогами.
3
Тропа вильнула, сделав крутое колено, и сразу лес оборвался, открылось проволочное ограждение и зеленые глухие ворота «пасеки». У Гладышева екнуло сердце: опять встречаться с Коротиным...
Однако новенький синекорый пропуск, пахнувший дерматином, показывал часовому уже горделиво, и даже не раздражало, что солдат разглядывал пропуск долго и сосредоточенно, все чернильно-фиолетовые штампы-фигурки на нем. Внутри у Гладышева билась веселая струнка: «Смотри, смотри, не бумажка, не разовый пропуск, как было до этого; я иду сюда, на «пасеку», и ты меня пропустишь в тайны тайн, я тут отныне полноправный...»
Миновав проходную, Гладышев вновь «настроился на ту волну», которая беспокоила его. Да, пошла третья неделя его службы. Конечно, шутливое предсказание генерала Василина не оправдалось, обошлось без поисков постоя, без молодайки с тремя «к» (квартира, кровать, корова), не было и «офицерского суда за моральное разложение», но головомойка была — от этого никуда не уйдешь! А главное — о ком он старался не думать, — это старший инженер-лейтенант Коротин... Нет, каков гусь? Как он отбрил его, Валерия Гладышева, тогда, на другой день после Егоровска.
«Ну, герой... сначала о вечере: пить не умеете — раз. Второе... — Коротин отстегнул левый кармашек гимнастерки, оторопевший Валерий увидел: оттуда показалась пачка денег, потом он ощутил их в своей руке. — Тут все ваши... Так вот, второе — с деньгами научитесь обращаться. И третье — у меня, как у Чапаева, правило: ем, пью — садись без всякого, а служба, значит порядки известные... Договорились?»
«Договорились!» Должно быть, словечко приклеилось от начальника станции наведения инженер-майора Двали. В другое время Гладышев не удержался бы, рассмеялся, — тоже мне новоявленный Чапаев! Скуласт, приземист, хотя и крепок, из кряжа вроде вырублен. Но какой уж смех: поди, что-нибудь поделай — начальник группы, сразу поставит на место! И ведь подсек-то как? «Пить не умеете, с деньгами научитесь обращаться».
На тужурке кроме новенького академического ромбика, «поплавка», справа — гвардейский значок, над ним узенькая желтая тесемчатая полоска — за тяжелое ранение. Да, выходит, воевал...
Отделаться от стыда Гладышев не мог и после, когда Коротин водил его между шкафами в координатной, рассказывал как ни в чем не бывало о том, какие настроечные работы велись тут. И было другое: восхищение техникой и боязнь этих шкафов, выстроившихся рядами. Матово-белый свет заливал их, и в многочисленных панелях, вставленных, как большие кирпичи в многоячеечную ферму, светились накальные нити ламп — красные точечные глазки; на узких боковинах панелей — десятки гнезд.
Коротин остановился, кивнул на цепочку шкафов за стеклянными дверцами.
«Ваша линейка... Что ж, будем трудиться, чтоб все железно было!»
Он принялся расспрашивать, много ли было в училище практической работы, приходилось ли устранять неисправности в аппаратуре.
«Не очень много, но приходилось», — ответил Гладышев бодрячком: пусть знает, тоже не лыком шиты.
Коротин прищурился, глаза — узкие льдистые щелки.
«Вон панель питания в третьем шкафу чего-то барахлит. Может, посмотрите?»
Эх, досада! И зачем ляпнул: «Приходилось! Где уж там приходилось? Но делать было нечего, и Гладышев, осторожно выдвинув тяжелую панель, с опаской глядел на трансформаторы, дроссели, лампы, обнажившиеся с тыльной стороны панели. Теплом нагретых деталей, ацетоном, лаком пахнуло в лицо. Найти неисправность... Хорошо, хоть Коротин ушел на другие линейки, не стоял, как Каин над душой, а такой, черт бы его подрал, мог постоять, да и техники, настройщики, кажется, уже перестали обращать на него внимание: экая невидаль — новенький! Осмелев, Гладышев принялся отверткой — она лежала тут же, в лоточке под осциллографом, — пробовать монтажную схему. И вдруг — треск, голубая слепящая вспышка, озонно-известковый запах... Отвертку вышибло из руки Гладышева, она отлетела на резиновый коврик.
Валерий даже не успел поднять отвертку, пальцы ходили ходуном, как явился Коротин, будто в сказке: сивка-бурка, вещая каурка, встань передо мной...
«Бывает и на старуху проруха. — Он осматривал панель. — Замыкание «на землю». Предохранитель проверьте. И вот... — Подал пухлый, потрепанный том технического описания. — Познакомьтесь с техникой безопасности... Полезно».
Так же мгновенно исчез, нырнул в проем шкафов.
Гладышев не нашел замыкания «на землю» — помогли настройщики, к вечеру общими усилиями устранили неисправность, поставили панель на место, в гнездо. Вернувшись с «пасеки» в домик, Валерий завалился в темноте на кровать во всей одежде — гимнастерке, бриджах, сапогах. Чертовщина творилась в душе. Что ж, как сказал на прощание Коротин, ядовито сощурившись: «Выходит, лейтенант Гладышев, закончить училище, надеть новенькое обмундирование, на плечи лейтенантские, серебром горящие погоны еще не значит стать офицером-ракетчиком? Договорились?» Договорились, черт бы его драл! Еще и подморгнул. За такие штуки у них, у курсантов, запросто «банки» отбивали, а тут? Значит, из тебя не получится тонкого знатока техники, специалиста высокого класса, значит, и те благородные замыслы и те перспективы, какие строил, изойдут дымом...
