Владимир Бахметьев - Железная трава
— Ай отбывал солдатчину-то? — спросила она, озирая его с плохо скрытой сконфуженностью в глазах, словно он щеголял перед нею собой и ожидал похвалы.
— Солдатчину? — Сергей прихмурился. — Во-первых, есть я единственный сын у отца и числюсь в ополчении второго разряда… А во-вторых, такие солдатики, как мы, царю-батюшке не нужны! А не нужны потому, — подхватил он живее, — потому, Аленушка, что плохие вышли бы из нас защитники престола…
Она молчала, потупившись, затем — негромко:
— Политик ты, знаю! — И вздохнула. — Эх, много вас нынче, сердешных…
— А это худо? — подшагнул он к ней вплотную. — Отвечай: худо, что… много нас… Ну?
Он прихватил рукою ее локоть, она тихонько отстранилась, подняла глаза, взоры их встретились.
— Давай, паря, еще мало-мало посеку я! — меняя разговор, вымолвила она и потянулась к топору. — Мамка с вечера за печь примется, тесто заведено у нее… А ты вот чего, — добавила решительно, — ты иди-ка ко двору, а то — храни бог — еще чего у себя порушишь…
В голосе ее послышалась смешинка, но провожала она его долгим взором, в котором было что-то встревоженно смутное, едва ли ею осознаваемое.
Вечером Сергей уселся у себя в светелке за письмо в Москву, к Тоне, писал, перечеркивал и рвал написанное. Выходило не то, что надо: то слишком сурово, то чересчур мягко. «Однако следует выждать, — решил он. — Вспомнит, пожелает — сама напишет, а нет, так и… не надо!»
Тут как раз вошла хозяйка с мискою рассыпчатого творогу — на ужин ему.
— Поди, надоела картошка-те! — сказала, ставя миску на стол перед Сергеем. — А вот покойный мой Панкратушка шибко любил ее, картофелину… — продолжала она, вспомнив о муже, — Бывало, медом его не корми, а картофелину дай-подай…
Она была при фартуке, с засученными по локоть рукавами, простоволосая. Общее с дочерью у нее — черные, дугами, брови и такие же зеленоватые огоньки в темной дреми глаз, но время наложило на вдову свою печать, избороздив щеки ее морщинками, оттянув уголки рта вниз, к одутловатому подбородку.
— До время загубил себя, несчастный, а все из-за карахтера своего неуемного… — говорила она, присаживаясь на табурет невдалеке от стола. — Я про муженька своего! — пояснила пригорюниваясь. — Иной перед врагом-то на сторону отступил бы, а мой… Моему, по нраву его, и смерть нипочем: только схватись с ним…
В голосе ее поскрипывала нотка горестного упрека покойному, но затем, как бы раскаявшись, она протяжно вздохнула:
— Ой, и кому только нужны войны эти?.. Столько народу гинет…
Она вдруг всхлипнула и примолкла.
— Слезами, Дарья Акимовна, горю не поможешь! — подал Сергей голос. — Не плакаться бы следовало нам, а за ум-разум браться да оружие-то в ину сторону поворачивать… Сообща, всенародно! Не нам ведь, а царю с капиталистами войны надобны… Чтобы побольше чужих земель оттягать да карманы себе золотом набить, а главное… главное, хозяюшка, чтобы народ свой укротить, очи ему кровью залить… Взять хотя бы эту войну с японцем… Начал было трудовой народ глаза протирать, пути-дорожки от нужды горькой к счастью своему прощупывать да к бою противу грабителей своих готовиться… Тут вот они, царь-то с помещиком да купцом, и затеяли войну… Эх, да что там! — прервал он себя, завидя на пороге Алену, — В один присест о всем не расскажешь…
— Мамка! — склонилась Алена к всхлипывающей матери, — Опять ты… за старое!.. Тесто из квашни бежит… Разделывать его, что ли?
— Стой! — поднялась с места хозяйка. — Без тебя управлюсь… Пестрянке корму задала? — уже за перегородкой слышался ее голос. — Мычит чего-то рогатая…
— Сыта Пестрянка, — откликнулась дочь. — Пауты ее донимают.
Кухня огласилась глухими шлепками о покрышку стола: мать принялась за тесто. И вслед — окрик:
— Алена! Ложку, ложку постояльцу закинь… Эка, дурная моя головушка: творожок подала, а чем его черпать — не надо…
Вошла Алена и, подавая Сергею объемистую деревянную ложку, спросила участливо:
— Ноет нога-то?..
— Пустяки! — отмахнулся он.
— И как это угораздило тебя… с топором-то? — говорила она, придвигая к нему миску. — Чего же ты… кушай! — И вновь: — Впервой, похоже, у дровосеки-то? Из баричей, видать…
— А вот и ошиблась! Не в барстве рос.
— Ой ли? — недоверчиво выронила она. — Небось в бедняцком-то положении всякому чтиву не научишься, а у тебя вон, — указала она кивком головы на открытый чемодан подле койки, — то ли рундук, то ли книгарня!..
— Ага, досмотрела! — отозвался он одобрительно. — Видишь ли, родитель мой во всем себя стеснял, сыну же в учебе не отказывал… А ты, Ленушка, с грамотой знакома?
— Две зимы в школу к дьячку бегала, а на третью, как весточка о кончине отца пришла, не довелось…
— Читать по-печатному научилась все же? — не унимался он. — Хочешь — подмогну тебе в грамоте!
— Ну, где уж нам, сирым! — проговорила она потупясь.
— А ты не прибедняйся! — повысил он голос. — Сирому-то как раз и нужна грамота… Грамота для сирого — то ж, что поводырь слепцу или… пес-наводчик охотнику!
И рассмеялся нежданному своему сравнению.
— Без пса, известно, какая же охота! — выговорила она раздумчиво и, как бы вспомнив о чем-то своем, продолжала по-иному, более живо: — Вот, Таныш наш… Еще щенком был, а батюшка им, бывало, не нахвалится… Ну, и впрямь, цены ему нет, псу нашему! Хоть и стар, а дичь за версту чует…
— С отцом на охоту хаживала, да? — поинтересовался он.
— С малых лет брал меня папаня с собою… царствие ему небесное! И по птице — в летню пору и на зайца — по первому снегу… Я и теперь кой-когда выбираюсь с ружьишком! От батюшки-то берданка осталась, запалу у ей на ведмедя хватит… А ты как?
— Насчет охоты? Гимназистом с дедом на вальдшнепов охотился… А позже… на иного зверя стрельбе обучался, — добавил он, криво улыбаясь.
— Вот и занялся бы у нас охотою! — посоветовала она, не обратив внимания на последние его слова.
— А верно дочка говорит… — вмешалась с порога в разговор Дарья, держа в оголенной по локоть руке скалку. — Бери покойного огнестрел и — айда по глухарям… А то сидит себе человек сложа руки, невесть чем пробавляется. Ай из родни кто денежку-то шлет?
Сергей отвел глаза в сторону. Он действительно пробавлялся на то, что высылал ему из скромного своего жалованья отец. Правда, в письмах не раз сын просил родителя не слать ему денег, уверяя старика, будто имеет какой-то заработок и ни в чем не нуждается, но отец не верил ему и не прекращал своей помощи.
— Рад был бы взяться за что-нибудь, да за что? — проговорил Сергей уныло.
— Как так? — воскликнула хозяйка. — Работенку сыскать нетрудно у нас, исправных хозяев вдосталь.
— В поденщики к ним? — прихмурился он, вспомнив одесского грузчика Диомида, его жалобы.
— Поденщина не по душе, так вот за дичь, за пушнину взялся бы! — убеждала Дарья. — У нас от покойного и зимовье в тайге стоит, опять же плашки-силки имеются… Конешно, на все сноровка требуется, так вить и младенец не сразу ходить научается…
— Что ж, попробую! — согласился он. — Испыток, как говорится, не убыток!
— Алена, слышишь? — обратилась Дарья к дочери. — Придется тебе подсобить человеку, пока он с тайгой-матушкой не свыкнется… И к зимовью его сведешь и Таныша нашего к стрелку новому приучишь… А я уж, как-никак, без тебя по дому-то справлюсь…
IIIКак и было условлено, в первое же воскресенье, еще до восхода солнца, Сергей и Алена, сопровождаемые Танышем, отправились в тайгу.
Уже по пути к зимовью Алене удалось подстрелить тетерева, а за нею не без удачи извел заряд и Сергей. Так с парою пернатых в ягдташе они расположились в зимовье на отдых, состряпали себе горячий завтрак, досыта накормили и Таныша.
Зимовье оказалось добротным сосновым срубом, на диво просторным, с полатями для ночлега, с бокатою печью.
— Да тут, Алена Панкратьевна, хоть пир устраивай… свадебный!.. Ты как, — спросил он, посмеиваясь, — замуж не собираешься?
Уловив в его голосе шутку, она неодобрительно взглянула на него.
— Чему быть, тому не миновать, — произнесла она по-будничному просто. — Мамка давно уж зудит… насчет этого! Известно — без мужика в хозяйстве трудно.
— Кто же этот терем сооружал? — поспешил он переменить предмет разговора.
— А папаня же, кто больше! Для себя старался… Он вить, случалось, неделями в тайге время коротал… Значит, по сердцу зимовье тебе?
— Еще как!
— Вот и располагай им, раз по сердцу!.. Только бы не заскучал в одиночку-то?
— Да ведь не без дела сидеть буду… Где же сберегаются снасти на белок? Показывай!.
Так, помогая Алене готовить пищу и оживленно беседуя, осматривая затем снасти и примеряясь к ним, Сергей не приметил, как наступили сумерки. А на другой день побывал он в лавке Ситникова и достал там запасу дроби, пороха, отличные бродни.
