Е. Рожков - Мужчины, рожденные в январе
— Ольга Юрьевна, сделайте шаг назад. Вот так, теперь идите осторожно вперед.
— Заставить бы тех, кто делал эти дома, крутиться чтут с носилками!
— Банальная история, Оленька. Бывает еще хуже.
— В следующий раз берите мужчину.
— Где их, голубушка, брать? Скоро врачей мужчин, как и преподавателей, совсем не будет. Полностью обабится медицина.
— Куда ж это они денутся?
— Вот догонит нас Ирина Михайловна и вам ответит. Она, как депутат, утверждает бюджет больницы. Весь секрет в зарплате.
— Он дышит?
— Дышит и очень хорошо. Только бы дорогой не растрясти…
— У меня так свело руки, будто я их весь день держала в холоде.
— Потерпите, голубушка, вот уже дверь.
Из темноты в световой круг выходит юноша. Он необычно строен и красив. На нем роскошный золотистый халат, такие халаты, наверное, носили только бухарские эмиры.
Преследователя начинает знобить. Откуда этот непостижимый, леденящий тело и душу холод? От ревности или бессилия? Он смотрит, как юноша приближается к женщине, но не может сдвинуться с места. Он прирос к полу. Силы вновь покинули его.
«Я все это знал, я все это предвидел», — в отчаянии думает он.
Вдруг перед ним возникают горы старых, полуистлевших книг. От фолиантов исходит розоватое, трепетное свечение. Это мысли тех, кто писал эти книги. Если бы приблизиться к свечению и коснуться его… Но у него нет сил даже протянуть руку. Как нужны ему эти мудрые, веками хранимые людьми мысли. Ему стоит только дотянуться до розового свечения, и он познает тайну человеческой души. Он откроет ее людям, и на земле не станет зла.
Он вдруг понимает, что все это бред, галлюцинация.
Юноша останавливается в нескольких шагах от женщины.
Преследователь неимоверным усилием воли поднимает руку. Книги и розовое свечение исчезают. Он вспоминает поразившие его когда-то летописные строки, которые навсегда как бы вплавились в его память.
«В Муроме самодержествовал благоверный князь Павел. И вселил к жене его диавол летучего змея на блуд. И сей змей являлся ей в естестве человеческом, зело прекрасным».
«Ты должен был знать, — говорит он себе, — что этим все кончится. Должен был знать еще тогда, когда так настойчиво добивался этой девушки. Тебе было за тридцать, а ей всего восемнадцать».
«Но я любил ее, — протестует в нем кто-то жалеющий его. — Так никогда ни один мужчина не любил женщину».
«Но до этого ты ее обесчестил, — возражал другой голос. — Какая азиатчина! Какая пошлость!» — «Но я же любил ее! Разве этого мало?»
Это невыносимо! Это какая-то фантастика!
Он задыхается. Он чувствует, что вот-вот опять окажется в могущественном алом шаре.
Ни ярость, ни любовь к этой женщине не могли теперь ему помочь. Он ощущает на своем теле кольчугу, тяжелый шлем на голове, а в руках щит. Он нащупывает холодную рукоять меча, легко выхватывает его из ножен и вскидывает над головой.
— Ольга Юрьевна, последняя ступенька, скользкая, и я умоляю вас…
— Я постараюсь, постараюсь…
— Ирина Михайловна, хорошо, что вы подоспели, помогите Ольге Юрьевне. Здесь очень крутые и скользкие ступеньки. Поднимите чуть-чуть носилки, повыше. Вот хорошо.
— Олег Иванович! Отчего же не останавливается кровь? Как это жестоко! Я не выдержу всего этого! Почему опять пошла кровь? Вы вводили викасол? Я не переживу, если с ним что-то… Как же наши дети…
— Перестаньте наконец! В машину, в машину носилки. Так. Закиньте голову больного. Томпонаду двойную…
— Вы хоть и шофер, но могли хотя бы подержать дверцу.
— У меня радикулит. Поехали?
— Подождите. Ольга Юрьевна, как давление?
— Сто с небольшим.
— Давайте поезжайте, только потихоньку.
Что же помешало ему нанести удар? Неожиданный из какого-то космического далека звук, похожий на вой сирены, который он так часто слышал мальчишкой в дни войны, когда дежурил на крышах. Он увидел, что под сверкающий халат юноши, переливаясь, вползает змей. Да это и не юноша совсем, а бездушный манекен из папье-маше с пустыми глазами, жесткими конскими волосами, розовыми выпяченными губами. Как — же раньше он не видел этого!
Чешуя снизу отсвечивает золотом. Спирали ввинчиваются под халат, и на спине манекена видны движущиеся бугры.
Вот на уровне правого уха манекена показалась плоская змеиная голова. Голова несколько раз плавно качнулась, и взгляд змея застывает на полуобнаженной женщине.
Казалось, прошла вечность, спрессованная в миг, прежде чем человек с мечом в руке понял, что в образе змея перед ним осквернитель чести, достоинства.
Решение пришло мгновенно.
Раздвоенный змеиный язык слегка колеблется, как тонкое пламя свечи на сквозняке, и слышится морозящее душу шипение.
Прежде чем женщина увидела все это, меч с сокрушительной силой опускается на голову змея. Сталь прорубила чешую, врезалась в сырую тугость змеиной плоти и рассекла ее.
Холодная голубизна пространства теплеет, розовеет, манекен и рассеченный змей исчезают.
Преследователя охватывает восторг: зло, которого он боялся, наконец-то уничтожено. Какое счастье вновь верить любимому человеку!
Мужчина вступает в освещенный розовым светом круг. Женщина, увидев его, делает шаг навстречу. Он обнимает ее, целует, чувствуя солоноватый привкус ее губ. Он задыхается от счастья, что она будет с ним всегда.
— Ты устал, ты дрожишь, я заждалась твоего прихода, — шепчет она.
Они смело вступают в темноту, и начинается их парение. С каждой секундой парение становится все стремительнее.
— Куда мы? — доверчиво спрашивает женщина.
— К рассвету, в бесконечность, — отвечает мужчина, переполненный счастьем близости любимой.
И тут сердце мужчины пронзила боль: он вспомнил о детях. «Они остаются совсем одни, — беззвучно закричал он. — Кто поможет им в трудный час? Люди, заклинаю вас, помогите им!»
Он знает, что не имеет права уносить с собой в неведомое жизнь той, кого так сильно любит. Она еще так молода и красива. Она нужна его детям. Но он не в силах бороться с собой.
Возмездие свершилось.
— Больного в реанимацию.
— Включите РО-5, возможно, придется вскрывать грудную клетку для прямого массажа. Сколько у нас запасов концентрированной крови? Вызовите на всякий случай доноров. Остановка?
— Да, около минуты…
— Закрытый не поможет. Попробуем дифибриллятор.
Когда он вновь почувствовал себя в горячем алом шаре, сдавливавшем и сковывавшем его, то подумал, что если теперь не растворится в этом шаре, то уже не превратится в некую энергию, которой суждено вечно летать во вселенной крошечной светящейся точкой. Все живое превращается в свет, свет — это часть живого.
Постепенно алый шар рассосался, тяжесть исчезла, мужчина очнулся и не удивился, когда увидел возле кровати женщину, жену.
Женщина держала его руку, глаза ее излучали тепло и ласку.
— Я тебя бесконечно сильно люблю, — беззвучно прошептал он.
Она приподнялась и поцеловала его.
Красный конь
Утром мальчик долго лежит с открытыми глазами и вспоминает увиденное ночью. Он всегда просыпается поздно, когда солнце застывает на полу у кровати четким квадратом, напоминая освещенный экран телевизора. Мальчик видит сны, которые волнуют так, что он все время о них думает. И на этот раз мальчику снились лошади.
Табун куда-то бежал, и впереди него был быстрый, как ветер, Красный конь с золотистым хвостом и золотистой гривой. Он высоконог и поджар, с маленькой красивой головой и длинной, изогнутой по-лебяжьи шеей. Мальчик слышит гулкий, точно удары по жести, топот копыт, легкое ржание диких кобылиц и жеребят, даже чувствует густой запах лошадиного пота, напоминающий запах прелых яблок.
Красный конь дикий, но он не мустанг, и пришел он из далеких синих степей, где не заходит огромное желтое солнце, где не бывает свирепых зим, где разлапистая сочная трава выше человеческого роста и в ее чаще могут спрятаться не только лошади, но и слоны. В синих степях круглый год распускаются розовые и синие бутоны, а запахами цветов пропиталась земля, вода, деревья и даже далекое, необычно голубое небо.
Мальчик будто бежит вместе с табуном и Красным конем, но в то же время он видит — их со стороны, точно наблюдает в бинокль. Все лошади, кроме Красного коня, старые и сильно походят на тех, что мальчик видел в колхозной конюшне: такие же усталые и покорные.
— Ваня, Ванюша! Лежебока ты эдакий, — говорит бабушка, склонившись над кроватью.
Мальчик видит большое морщинистое лицо бабушки, седые гладкие волосы, голубые, но на солнце белые, усталые и добрые глаза.
— Я же знаю, что делать, — мальчик поднимается и, вскинув руки, потягивается.
