Иосиф Герасимов - Скачка
— Я сделаю все, чтобы тебе помочь.
Светлана и в самом деле уложила Антона в хорошую клинику, ему сделали операцию удачно. Она навещала его, приносила передачи, а когда его выписали, проводила к самолету. Он уехал в Третьяков. Но и там она была с ним, как бывала в плавании. Это ведь началось давно, когда он учился в мореходке: мысли о Светлане, воспоминания о ее глазах, жестах, волосах, запахе ее тела, ее губах жили в нем и были так остры, что порой он клял выбранное им дело и ему казалось: еще немного — и он не выдержит, все бросит, потому что разлуки сделались невыносимыми.
Антон жил в Третьякове, и она существовала рядом, на улицах города, в доме Петра Петровича Найдина, где когда-то росла, даже в Синельнике, куда Антон уехал.
Когда заварилось дело со взяткой, сначала он был беспечен — это надо же оказаться таким наивным, чтобы твердо верить: я невиновен, и в этом легко разберутся. Но когда завертелось все быстро и круто, он чуть не сошел с ума, настолько был потрясен происходящим... Вера Федоровна Круглова стояла на том, что не только видела — Вахрушев брал от Урсула взятку,— но будто Антон предлагал ей долю, даже назвала сумму — две тысячи. Антон хотел заглянуть ей в глаза, понять, что с ней случилось, откуда в ней такая отчаянная твердость и решимость говорить ложь, но так и не увидел этих глаз, они смотрели куда-то в пространство.
Он даже готов был поверить ей сам. А может, и в самом деле Урсул давал ему деньги, и он предложил долю Вере Федоровне, может, это все и происходило, но он был в каком-нибудь забытьи и не помнит?.. Вот ведь этот крепкий, черноглазый мужик с огромными руками, семьянин, работяга, из которого иногда за весь день и слова не выжмешь, вдруг утверждает: да, давал, так раньше условились... Ну, Кляпин, это черт с ним! Тут все понятно. Но те двое — он бы сам пошел на костер, доказывая их честность, в которой не сомневался... Что с ними стало? Как это могло случиться?
Но самым тяжким было свидание с Найдиным. Антон только с отвращением мог вспомнить, как проходил суд; прокурор громил подсудимого, как последнюю падаль, адвокат попался беспомощный, суетливый, все время терял очки, спрашивал не по делу, у него явно не было никакой идеи защиты. Антон все показания свидетелей отрицал, но его будто и не слышали. В зале, кроме нескольких жителей Синель-ника, никого знакомых не было. Он искал глазами мать или Найдина, но не находил.
И вот это свидание. Найдин сидел напротив него за столом, смотрел строго.
— Как же так... Антон?
— Что значит «как»? — вдруг обозлился Антон.— А никак. Вы-то что же наветам поверили?
Старик покосился на конвойных, почесал лысую голову, сказал хмуро:
— Вроде время наветов прошло.
— А может, и не до конца. Вы хоть об этом подумайте! Матери скажите: невиновен. И Светлане...
Она знает?
— Нет.
— Сообщите. Я от нее вестей буду ждать. А с вами мне говорить не хочется, если вы...
Старик побагровел, но Антон и без того был взбешен всем происшедшим, и без того в нем кипела злоба, что все его попытки убедить суд в невиновности оказались пусты. Так еще Найдин ему не верит!
От Светланы не было вестей, но она обязательно подаст свой голос, ведь она пока может и не знать всего того, что с ним случилось.
И гром грянул. Он вернулся с работы — наломался крепко, ноги, руки гудели,— привычно направился к бараку, но его удержал дневальный:
— Давай в караулку. За тобой телега с вертухаями. Начальничек кличет.— И тут же запел: — Эх, ты, начальничек, ключик-чайничек, отпусти на во-о-олю...
Дневальный уходил, и за ним уходила песня:
— Да ты напейся воды холодной, про лю-ю-юбовь забудешь...
Антона привезли в зону к ночи, велели утром привести себя в полный порядок, выбриться. Повели к майору. Тот дыхнул на него луком, сказал:
— Свидание тебе, гражданин Вахрушев. Жена приехала.
Он вышел с конвойным в коридор, тот указал на серую дверь. Антон переступил порог и увидел Светлану. Ему показалось: где-то внутри произошел взрыв, и сейчас его всего разнесет на части, но она кинулась к нему, и прежнее, молодое, буйное вернулось, он торопливо протянул к ней руки и легко, как бывало когда-то, подхватил с пола...
Глава третья. НОВЫЙ ОТСЧЕТ
1
Светлана проснулась от тонкого дребезжания стекол, этот звон исходил не только от окна, но и от белых шкафов, что стояли подле противоположной стены; увидев их, Светлана сразу вспомнила: ночевала в медпункте, и пустила ее сюда под вечер узкоглазая медсестра с плоским лицом — скорее всего бурятка. Но говорила она по-русски чисто, без малейшего акцента. Она пустила Светлану, когда та почти отчаялась найти какое-либо жилье, сказала: «Ладно, ночуй, только паспорт давай и еще какой есть документ». Светлана отдала ей институтский пропуск, корочки его были сделаны из хорошей искусственной кожи с золотым тиснением,— наверное, этот пропуск произвел на сестру впечатление. Та указала ей место на топчане, укрытом белой простынью, потом дала одеяло, но это уж после того, как они почаевничали.
Сестру звали Кирой. Светлана подумала, что, пожалуй, этой молоденькой низенькой женщине такое имя вовсе не подходит, но объяснить, почему не подходит, не смогла.
У Киры тут же при медпункте было свое жилье.
Кира подала к чаю меду, Светлана достала из своих запасов твердую колбасу. Кира ее долго разглядывала, понюхала, сказала:
— Однако такой у нас нет. Из Москвы?
Колбасу Светлана добыла не в Москве, а в областном центре через знакомых отца, пока готовили документы, но говорить ей об этом не хотелось, ответила:
— Да, конечно.
— Я там не бывала... Может, и не придется,— сказала Кира ровно, и в ее голосе не было сожаления, да и вообще, как поначалу показалось Светлане, голос Киры был лишен какой-либо интонации, так обычно произносят хорошо вызубренный текст.— Там интересно жить?
— А ты как думаешь?
— По телевизору, однако, интересно. А как по-самодельнешнему ?
Светлане вовсе не хотелось вести откровенные разговоры, она всерьез намаялась, устала так, что готова была свалиться и заснуть прямо на полу.
Путь в этот поселок оказался тяжким, она, можно сказать, продиралась через всякие непредвиденные преграды: надо было лететь с двумя пересадками, первая — ночью, шел дождь, и люди в стандартном аэропорту, сделанном из стекла и бетона, теснились друг к другу, сидели на лестницах, на чемоданах, потому что рейсы по каким-то направлениям откладывались. К счастью, самолет, на котором предстояло лететь Светлане, пришел вовремя, но места ей не давали, она пробилась к диспетчеру, накинулась на него с ходу, размахивая документами.
От города, куда ее доставил самолет, нужно было еще добираться рекой к большому поселку, она провела шесть часов на пристани, спала, сидя на деревянной большой скамье; к ней дважды цеплялись милиционеры, один пожилой, другой молоденький, требовали документы, она предъявляла, они долго рассматривали паспорт. Светлана не выдержала, спросила у молоденького:
— А что, у меня вид подозрительный?
Тот смутился, сказал:
— Да нет... зачем же... Положено, вот и проверяем...
Но она стала думать, что отличается от окружающих людей, поэтому к ней и пристают. Она оглядывалась вокруг себя: женщин вообще мало, но одеты они, пожалуй, так же, как одеваются в Москве в непогоду. У многих куртки из плащевки, скорее всего фирменные, такие и в Москве не всегда достанешь, только лиц больше грубых, обветренных... «Да ничем я не отличаюсь,— подумала Светлана.— Тут что-то другое...» Она вслушивалась в разговоры, говорили по-разному, больше о работе, о детях, о жилье: и окали, и акали, и цокали, и она решила — это все приезжий народ, ими-то, наверное, и заселен здешний край.
Теплоход пришел в шесть утра, его считали скоростным, но к нужному Светлане поселку он добрался в полдень. Она нашла место в салоне у окна, сначала подремала, потом стала смотреть на проплывающие мимо берега, на которых странными курганами возвышались завалы леса, словно кто-то необыкновенно могучий набросал эти бревна в беспорядке, а за наваленным лесом тянулись темные дома, иногда вздымались фабричные трубы, лишь изредка — островерхие горы, поросшие лесом. Тут наверняка окрест жило много народу, край был обжитой.
Она сошла на пристани в полдень, навела у дежурного справки: оказывается, идти до колонии километра два пешком. Дежурный указал дорогу, и она двинулась, закинув чемодан на плечо. Быстро устала. День был хмурый, небо серое, нависло низко, и Светлана боялась — пойдет дождь, а дорога глинистая, разбитая; раза два навстречу проходили тяжелые машины, груженные лесом, попутных как назло не было. Справа от дороги поднимались вверх растрескавшиеся горы, их вершины словно бы упирались в серое небо, там шло медленное движение облаков, и сначала казалось, это от их движения раздается сверху скребущий тихий звук, но потом Светлана поняла, в чем дело: по тропам медленно двигалось стадо коз, из-под их копытцев срывались мелкие камешки и, шурша в жесткой траве, скатывались вниз.
