Николай Глебов - В степях Зауралья. Трилогия
— Как выгнал? — спросил в изумлении Сергей.
— Вытурил и все.
— Послушай, отец. Я с этим не согласен: Никодим честный человек.
— Не вижу.
— Если ты не хочешь видеть, так я знаю. Его нужно найти сегодня же, — заявил твердо Сергей.
— Ну, пошли работника по кабакам, раз так уж он тебе нужен, — сердито произнес Никита.
— Я сам пойду искать!
Пьяный расстрига сидел в «сладком краю», в харчевне, и, грохая кулаком по столу, говорил своему соседу, отставному регистратору Феофану Чижикову:
— За мной Фирсов явится, потому без меня у него дело не пойдет!
Захватив жиденькую бороденку в кулак, Феофан с собачьей покорностью посмотрел расстриге в глаза.
— Если не сам придет, так Сергей искать будет. — Поднявшись, Никодим продолжал: — Теперь мы с Никитой возьмем мужика за горло вот так!.. — Схватив стул, он грохнул его об пол. Раздался треск и испуганный крик хозяйки. Бросив обломки в угол, расстрига наклонил побледневшее лицо к Феофану. — Разорву любого на части, кто мешать нам будет, — прошептал он, точно безумный.
Чижиков в страхе отодвинулся и пролепетал чуть слышно:
— Страшной вы силы человек.
— Сила человека не в руках, а вот где, — постучал себе пальцем в лоб Никодим и, повернувшись к рябой и рыхлой харчевнице, сказал коротко: — Сотню пельменей и полбутылки водки!
— За стул кто платить будет? — спросила та.
— Я.
— Давай деньги, — протянула она руку.
— Отвяжись, — двинул ее плечом Никодим и обратился к Чижикову: — Что такое человек?
Феофан, кашлянув в кулак, произнес неуверенно:
— Человек есть царь природы.
— А ты?
Отставной регистратор заерзал на стуле.
— Ты тоже царь природы? А? Что молчишь?
— Не могу знать, — пролепетал он.
— Не знаешь, так я тебе скажу: ты, рожденный от мухи и комара, ждешь, когда подам тебе водки, за которую готов продать свою мерзопакостную душонку. Понял?
Чижиков выпятил по-петушиному грудь и одернул полы засаленного сюртука.
— Милостивый государь, прошу не оскорблять. Мой родитель, дай ему, бог, царства небесного, дослужился до звания казначея, а покойная мамаша была дочерью волостного писаря.
— Ну, ладно, Феофанушко, не обижайся, — расстрига облапил Чижикова, — выпьем.
Через час Никодим, положив голову на стол, храпел на всю харчевню, у его ног, свернувшись калачиком, спал Феофан Чижиков.
Проснулся Елеонский от сильной встряски. Открыв отяжелевшие веки, равнодушно посмотрел на стоявшего перед ним Сергея.
— Пойдем, Никодим Федорович, домой, — сказал тот мягко.
— Милое чадо. Нет у меня пристанища на земле, ибо я уподобен древнему Иову и валяюсь где попало. Сир и наг и деньги все пропиты.
— Пойдем, я достану.
Никодим тяжелым взглядом посмотрел на юношу.
— Запой у меня. Болезнь такая, — сказал он глухо. — Не бросай меня, Сергей. Пригожусь тебе еще в жизни. Поддержи в эти минуты. А то свихнусь!
ГЛАВА 12
Андрей приехал в Марамыш за день до именин сестры. Усадив возле себя брата, Агния начала рассказывать городские новости.
— Скоро в кинематографе Степанова пойдет картина «Камо грядеши» по роману Генриха Сенкевича. Говорят, очень интересная. В особенности сцена в римском цирке. Да, в городе появилась очень симпатичная особа, зовут ее Нина Дробышева. Я тебя познакомлю с ней на пикнике. Смотри, не влюбись, — погрозила она пальцем. Андрей улыбнулся.
— На этот счет будь спокойна. У твоей Нины Дробышевой, вероятно, целый хвост поклонников, и где нам, степнякам, — деланно вздохнул он. — Кто она?
Агния пожала плечами.
— Не знаю. По разговорам, дочь присяжного поверенного, выслана в Марамыш за связь с революционными кружками. Между прочим, — добавила Агния, — на днях прибыли еще трое политических ссыльных. Один бывший студент, остальных не знаю… Еще новость: приехал Штейер. Ты его помнишь, сын аптекаря. Окончил юнкерское училище и гостит у стариков.
— К старикам ли он приехал? — Андрей лукаво посмотрел на сестру. Девушка вспыхнула: она была неравнодушна к Штейеру.
— Кто еще будет на пикнике? — перевел он разговор.
— Виктор Словцов…
— Виктор здесь? — спросил живо Андрей. — Давно?
— Недели две. У него неприятность по университету.
— Вот это новость… — протянул Андрей. — Виктор здесь!
Словцова он знал по городскому училищу. Это был жизнерадостный юноша, балагур и весельчак. Сын сельского учителя, Виктор после окончания гимназии поступил в Московский университет, и Андрей не видел его года три. Узнав от Агнии адрес, он направился к школьному другу.
Словцов жил на окраине, у старой просвирни. Фирсов нашел его на огороде занятым окучиванием картофеля. Бросив тяпку, Виктор раскрыл объятия и крепко расцеловал Андрея.
— Наконец-то! Ну, пойдем в мое убежище!
— Надолго приехал?
Виктор развел руками:
— Как тебе сказать? Пожалуй, насовсем, — усмехнулся он. — Чаю хочешь? — И, не дожидаясь согласия друга, крикнул в боковушку: — Марковна, поставь-ка самоварчик.
Из маленькой комнаты вышла старушка и, увидев Андрея, всплеснула руками:
— Господи, Андрюша. А мой-то Алексеевич, — взглянула она добрыми глазами на Словцова, — каждый день вспоминал. Собрался было идти в степь, на мельницу, я и котомку ему с сухарями подготовила.
— Ну-ну, Марковна, не выдавать семейных секретов, — улыбнулся Виктор.
Когда женщина вышла, Андрей спросил озабоченно:
— Я слышал, у тебя по университету неприятность?
— Да, исключили, — вскочив со стула, Словцов зашагал по комнате. — Реформаторы! Прожженные плуты! Ты пойми: за время столыпинского закона вышло из крестьянской общины и закрепило землю в личную собственность свыше двух миллионов домохозяев. Половина из них вышла на отруба, многие оказались нищими только потому, что не было сил и средств обрабатывать землю. В результате столыпинского жульничания помещикам и кулакам досталось сто шестьдесят миллионов десятин плодородной земли и огромные площади леса! Ты подумай! — Остановившись перед Андреем, он покачал головой:
— Обнищавших крестьян двинули к нам, на Урал и в Сибирь. Бросили на произвол судьбы, кинули в объятия нового ростовщика — крестьянского банка, который с благословения правительства вытягивает последние жилы из мужика. Разве это не преступление перед человечеством?
— Ну хорошо, — остановил его Андрей. — Исключили из университета, а дальше что думаешь делать?
Виктор пригладил волосы и отошел к окну.
— Пойду пока по стопам отца — учителем, надеюсь на твою протекцию, — улыбнулся он.
Андрей усмехнулся:
— Просчитался, дружище: с протекцией Андрея Фирсова у тебя, кроме неприятностей, ничего не выйдет.
— Не понимаю, — пожал плечами Словцов.
— Здешнее начальство поглядывает на меня косо. Тебя удивляет?
— Да…
Андрей рассказал о ссоре с отцом и о связи с революционными кружками Петербурга.
— Вот оно что, — протянул Виктор. — Я, признаться, считал тебя лишь богатым либералом и только. Ты мне и раньше нравился своей прямотой и честностью взглядов, но то, что ты сказал сейчас, меня радует.
Друзья уселись за чай.
— Агния мне говорила о какой-то Нине Дробышевой, ты ее знаешь? — спросил Андрей.
— Встречал раза два… Она — убежденная марксистка. Не советую тебе вступать с ней в спор, — улыбнулся Виктор, — разнесет в пух и прах.
— Посмотрим. Хотя я и не коммунист, но общее в споре что-нибудь найду.
— Сомневаюсь, — продолжая улыбаться, заметил Виктор. — Компромиссов она не признает.
Андрей пожал плечами, помолчав, спросил:
— В Марамыш прибыли еще трое политических ссыльных. Кто они?
— Не совсем точно. Двое являются административно высланными на год. Третий — по решению суда. Русаков Григорий Иванович, по профессии слесарь, как человек и собеседник очень интересен. Я тебя познакомлю с ним. Между прочим, имеет большое влияние на Нину Дробышеву. Если, как я сказал, она неплохой теоретик, то у Русакова сочетается два качества: теория марксизма с революционной практикой. Остальные двое принадлежат к экономистам. Вернее, один — Кукарский, а второй — Устюгов, тип тургеневского Базарова.
Город спал. Повернув на одну из улиц, Андрей заметил фигуру человека, который неслышно шел за ним, прижимаясь к заборам домов.
«Шпик. — Фирсов прибавил шагу. — Не отстает. Проучить разве?» Повернув круто обратно, он направился к незнакомцу. Тот притворился пьяным и, шатаясь, прислонился к забору.
Чиркнув спичкой, Андрей посмотрел ему в лицо. Перед ним стоял Феофан Чижиков — отставной коллежский регистратор.
— Ты что, заблудился, милейший?
Феофан заморгал красноватыми глазами и съежился, точно от удара.
