Валентин Овечкин - Том 2
Силкин. Насчет осенних ветров у стариков такая примета: если на третий день не утихнет — девять дней будет дуть, на девятый не утихнет — восемнадцать.
Тимошин. В восемнадцать не уложится — тридцать шесть? Ну тебя с твоими приметами! (Прошел к столу, продолжает прерванный ветром разговор.) Бить и плакать не давать! Потерять такого человека!
Черных. Я ведь ее давно знаю, лет двенадцать. И товарищ Силкин знает. Хорошая женщина была. Простая, умная.
Силкин (крутит, задумавшись, шнур телефона). Ум-то от нее и сейчас не ушел…
Тимошин (Силкину). Десять лет здесь сидишь!
Силкин. Вот, вот! Я всегда за все в ответе!.. Ты, Денис Григорьич, тоже не вчера приехал, не оправдывайся. Мы все в армии служили, знаем военные порядки. Принял командир часть ночью на походе, а утром — в бой. И никаких нет ему оправданий, что, мол, я новый человек, личный состав еще не изучил.
Тимошин. Да, да… Не крути шнур. (Берет со стола письмо.) Прислали мне колхозницы письмо из колхоза «Труд». Протестуют против представления Колосовой к званию Героя Социалистического Труда. Вот слушайте. (Читает, пропустив начало.) «Было время, когда мы согласны были все ей уступить. Дают колхозу удобрения, разные химикаты, а что с ними делать, по скольку чего в землю сыпать, как тот анализ сделать, чтобы определить, — не знаем. Даже рады были, что нашлась такая охотница, добровольно соглашается возиться с ними. А нынче и нас советская власть образовала… Мы Колосову не хулим, она нам дорогу пробивала. Большой труд приняла она на себя. Но зачем же она заняла эту дорогу во всю ширину, а других не допускает? Всем колхозом стала командовать. Кто у нас председатель — Шавров или она? Подсчитали бы вы трудодни, во что нам ее рекорды обходятся!.. Если получит она такую большую награду — от этого пользы делу не будет, это уже не показательно, а другим людям даже обидно. Это не хитро — на маленьком участке урожай собрать. Стоять над каждым стебельком с зонтиком, чтоб ему не пекло, не дуло. Если она мастер урожая — пусть покажет, как на всех полях его добиться…»
Силкин (перелистывает письмо). Толковое письмо… (Читает подписи.) «Федосья Голубова, Батракова Евдокия, Фрося Любченко…»
Тимошин. Толковое, да.
Черных (взял письмо, перечитывает). «А нынче и нас советская власть образовала… Но зачем же она заняла дорогу во всю ширину, а других не допускает?.. Мы обязательство давали за весь колхоз…»
Тимошин. Видимо, Голубова — организатор. Она — бригадир, кандидат партии. Вон в конце ее приписка. Читай.
Черных (читает). «Товарищ Тимошин, когда вы будете меня в члены партии принимать, вы же меня спросите не только по теории, как ты готовилась коммунисткой быть, какие книги прочитала, но и за Настю спросите, и за колхоз, чем ты колхозу помогала, и что я вам отвечу, если наш колхоз не в гору, а вниз пойдет?..»
Тимошин. Как мы не заметили, что с Настей происходит!.. Тут и я проглядел, маху дал. Принимаю твою критику, товарищ Силкин.
Силкин. А Шавров? Денис Григорьевич! Присмотритесь к нему. Вот еще штучка!
Тимошин. Шавров по легкому пути пошел. Как поторговать прибыльно на базаре, этому крестьянина учить не нужно. Это занятие ему привычное, милое. И при Иване Грозном торговал, и при царе Горохе торговал. А давно ли узнала деревня о бактериальных удобрениях, перекрестном севе?..
Черных. Что же решаете о Насте?
Тимошин. Вот колхозный отчет об урожайности. Сам знаешь, что у них делается, твои комбайнеры там хлеб убирали. Колхоз деньгами богат от всяких побочных доходов, а плана урожайности не выполнил. Мы, правда, установили им повышенный план. Учли, что колхоз крепкий, председатель старый, опытный. И Настя Колосова у них — мастер урожая. Есть с кого спросить.
Силкин. Я расскажу тебе, Денис Григорьич, как это с нею получилось. Мы сами к зазнайству ее толкали! Это еще до войны началось… Твой предшественник был другой породы человек, не такой, как ты. Вот Василий Павлович его помнит.
Тимошин. К чему завели речь о нем?
Силкин. Да не для того, чтоб тебе польстить — старого секретаря поругать, тебя похвалить… Говорун был, краснобай. И умел пустить пыль в глаза начальству. Ох, как умел!
Тимошин. Ну и довольно о нем! Ты-то что тут делал, советская власть?
Силкин (озлившись). Я, Денис Григорьевич, в вэпэша не учился, не посылали меня. Я, можно сказать, самородок.
Тимошин. Ишь ты!.. Самородок!
Силкин. Ну, не так выразился — самоучка. От пастуха до председателя райисполкома дошел своим умом. Стану проситься на учебу, не пускают. «Подожди, поработай еще, ты тут старожил, все знаешь, на тебя опора». А случись что в районе, опять же: «Силкин тут старожил, больше всех сидит, недоглядел, проглядел!..» На меня каждый день телеграммы, как на Макара шишки, сыпятся: то выполнить в срок, другое выполнить. А что главное? Насчет политики и мне надо помогать. Кто должен помогать? Секретарь райкома, первая голова в районе.
Тимошин. Да, да, бывает, и на первую голову затмение находит…
Силкин (спокойнее). Так вот, говорю, у нас в районе тогда так поняли стахановское движение: нужно, дескать, и нам заводить своих рекордсменов, чтоб было чем похвалиться — есть, мол, в районе футбольная команда, есть самодеятельный театр, все, как у порядочных людей, и знатных стахановцев имеем полдюжины, или сколько их там положено иметь. Оно-то никем ничего не положено, нормы тут нам не устанавливали, но знаешь же как…
Тимошин. Для витрины нужна была Настя?
Силкин. Вот именно! Как прославилась Колосова — все внимание стали ей уделять. Ведь детишки в школах по хрестоматиям учили, кто такая Колосова и что она сделала. А откуда она родом? Где живет, работает? В нашем районе. Вот уж нам и отдушина! Район-то вообще не важнецкий, а попробуй, возьми нас голыми руками, когда у нас вот такая звезда сияет! Мы за Настиными рекордами, как у бога за пазухой жили. И, конечно, она о себе только и слышала: наша гордость, наша слава, вечная намять, прямо святые мощи из нее сделали. А если только хвалить да хвалить за старое — живой человек испортиться может.
Входит Настя.
Настя. Можно?
Тимошин. Можно.
Силкин. Легка на помине.
Тимошин. Здравствуй, Настасья Никитишна.
Настя здоровается со всеми за руку, садится у стола.
(Долго смотрит на нее, улыбаясь.) Эх, Настя, Настя!..
Настя. Чего, Денис Григорьич? Тридцать пять лет — Настя.
Тимошин. Только? Еще молодая! Найдешь себе хорошего мужа.
Настя. О чем это вы речь завели?
Тимошин. Да нет, не сватать тебя будем, что ты!.. (Серьезно.) Плохи дела, Настасья Никитишна.
Настя. У кого?
Тимошин. У тебя.
Настя. У меня? По-моему — хороши… Да о чем говорите-то?
Тимошин. Об урожае… Прислали нам акты по твоему звену. И по колхозу. Смотрели мы их, подсчитывали…
Настя. Ну?..
Тимошин. Не будем представлять тебя к званию Героя Социалистического Труда.
Настя. Дело ваше. Вам виднее… А почему?
Тимошин. Потому, что передовиков надо бы награждать, когда и колхоз в целом не хромает.
Настя. Наш колхоз план урожайности выполнил.
Тимошин. Среднерайонный.
Настя. А это и требуется.
Тимошин. Не мало ли для вас? Забыла, что мы вам повысили план?
Силкин. С теми колхозами равняетесь, где земли — пески да солончаки?
Настя. Не я равняюсь. Кто равняется, с того и спрашивайте.
Тимошин. Это уж я слышал от тебя: «Я за колхоз не отвечаю…» Все приехали?
Настя. Все, кого звали.
Силкин (смотрит в окно). Вон они, в саду.
Тимошин. Зови их, Лука Демьяныч.
Силкин (раскрывает дверь на веранду — сильный порыв ветра, сквозняк, хлопают двери и окна где-то в других комнатах в райкоме). Товарищ Голубова! Федосья Андреевна! Девушки! Идите сюда!
Входят Федосья Голубова, Фрося Любченко, Дуня, здороваются со всеми за руку.
Тимошин. Здравствуйте, здравствуйте! Садитесь. Ближе, вот сюда. Закрой дверь, Василий Павлович. Дует… Расскажите нам, товарищ Голубова, и вы, девушки: почему ваш колхоз не выполнил плана урожайности?
