Николай Кузаков - Красная волчица
Таисия Ивановна перехватила его взгляд.
— Замуж вышла? — спросил Виктор.
— Нет. Но ты не вини ее. — Таисия Ивановна из кути принесла похоронку и письмо Аркадия. — Мы тебя уже в сорок втором похоронили. А когда это случилось, — Таисия Ивановна кивнула на зыбку, — Люба хотела уехать. Да я не пустила. Будь проклята эта война! — Таисия Ивановна закрыла лицо фартуком, и плечи ее вздрогнули.
— Не надо, мама, — гладил волосы матери Виктор,
— Ты не казни себя. О Любе никто плохого слова не скажет.
— А кто он?
— Паренек какой-то из Матвеевки. Он ее от бандитов спас и от зверя уберег. Видно, судьба им дороги скрестила.
Вошла Люба, вынула Димку из зыбки, положила на кровать и стала пеленать.
— Ты че надумала, девонька? — встревожилась Таисия Ивановна.
— Уходим мы… — не поднимая головы, ответила Люба.
Таисия Ивановна долгим взглядом посмотрела на сына.
Он подошел к Любе, дотронулся до ее руки. Люба, выпрямившись, повернулась к нему. В глазах, полных слез, и боль, и отчаяние.
— Не дождала… Убей…
— Ты че же мелешь-то? В своем уме? — шагнула к кровати Таисия Ивановна.
— Я, Люба, насмотрелся кровушки досыта. Положи ребенка в зыбку. Да собери на стол. С утра еще не ел.
Глава XV
Весна в этом году в Матвеевке была особенно голодной, а поэтому казалась долгой. Хлеб ели только ребятишки, да и то не каждый день. Взрослые жили тем, что дает тайга или река. В ход пошли невыделанные шкуры. Из них варили студень или просто похлебку, все-таки мясом пахло. Ятока охотилась на ондатр на заречных озерах. Ондатровые тушки тоже подспорьем были. Люди не знали, как дотянуть до зелени. А тут вдруг привалило счастье: пушнину, добытую сверх плана, отоварили мукой. Как только вскрылась река, Серафим Антонович приплавил из города несколько мешков. Муку разделили на всю деревню. Почти по полпуда на каждую семью досталось.
Вернулись с охоты на ондатр парни. Бабы с облегчением вздохнули: мужики в домах появились. Глядишь, кто-то из них уток настреляет, кто-то рыбы наловит.
Счастлива была в эти дни и Ленка. Они с Димкой вечерами плавали сети ставить или ходили на озера охотиться. Люди поговаривали об их свадьбе. Димка про Любу вспоминал все реже и реже. И не думали они, что в скором времени судьба разбросает их по разным дорогам.
Как-то Димка шел к лодке. Ему с ведрами в руках повстречалась Лариса.
— С сыном тебя, Дима, поздравляю, — улыбнулась она.
— С каким еще сыном? — удивился Димка.
— У Любы, говорят, сын родился.
— Врешь?!
— Я не? Почтальонша сказала.
Димка пошел к Андрейке. Тот привез почту с низовья.
— Ты про Любу ничего не слышал?
— Слышал. Почтальонша рассказывала, сына она родила, назвала Димкой. И на тебя походит, такой же черный.
— Не врет?
— Кто их знает? Бабы. Наплетут и дорого не возьмут.
Весь день Димка ходил сам не свой. Ночь худо спал.
И утром места себе не находил: одна, с ребенком. Может, писала, да письмо не дошло. Димка привел с поскотины коня, заседлал.
— Ты куда это собрался? — забеспокоилась Ятока.
— В Юрово поеду. Не беспокойтесь.
Он вскочил в седло, похлопал коня по шее, выехал со двора и пустил коня наметом. На крыльцо вышла Семеновна.
— Куда это он?
— В Юрово.
— Ково делать-то? Вот сумасшедший. Ближнее место. Почитай, сто пятьдесят верст будет. Далась ему эта Люба.
Только глубокой ночью остановился Димка покормить коня. Пустил его пастись на лесной лужайке. Сам попил чаю. А на рассвете снова отправился в путь.
В Юрово он приехал после обеда. Спросил, где живет Люба, подъехал к дому. Привязал коня к изгороди, а сам вбежал в дом. В небольшой светлой комнате возле кровати висела зыбка. Люба что-то делала у стола. Увидела Димку, побледнела. Димка шагнул к зыбке, отбросил полог: зыбка была пустой. Шагнул к Любе.
— Где мой сын?
Люба оправилась от испуга, улыбнулась.
— Димка. Сумасшедший. Приехал, не забыл.
— Где мой сын? — повторил Димка.
В дом вошел мужчина в гимнастерке, перепоясанной ремнем. На правой руке у него спал завернутый в пеленки ребенок, пустой левый рукав был заправлен под ремень.
— Дима, знакомься — это мой муж Виктор, — представила Люба.
Виктор передал ребенка Любе, та положила его в зыбку. Виктор пристально поглядел на Димку.
— Вот ты какой.
Под Димкой качнулся пол.
— За то, что спас Любу, спасибо. Ты тут о сыне спрашивал. У нас в доме чужих детей нет.
Димка вышел из дома, обнял коня и уткнулся ему в шею. Люба уже хотела выбежать за ним, но ее за руку остановил Виктор,
— Не надо. Так лучше.
Но вот Димка закинул повод, вскочил в седло и огрел коня плеткой. Конь взвился свечой и помчался по улице. Люба закрыла лицо руками. Виктор вышел. Вскоре появилась Таисия Ивановна, глянула на заплаканное лицо Любы, покачала головой:
— Ты, девонька, гляди. Пропадет молоко, потом горя хватишь. — Сама пошла в куть, расстелила на столе тряпицу и стала в нее собирать еду.
— Ты это куда? — спросила Люба.
— Иду из леса. За селом на Дальнем лугу конь пасется. На траве парень лежит. В глазах слезы.
Таисия Ивановна обо всем догадалась, когда увидела конские следы у калитки и заплаканное лицо Любы. По-матерински ей стало жалко Димку.
— Покормить парня надо.
Димка выплакался, и ему стало легче. Положив голову на седло, он смотрел в голубое небо. Жизнь безжалостна.
Подала надежду и тут же отняла ее навсегда. Послышались шаги. У Димки замерло сердце. Люба! Он сел. К нему с узелком подходила пожилая женщина.
— Ты че же это, мил человек, по лесам хоронишься? Или у нас в деревне угла не найдется?
«Вам, старым, до всего дело», — недовольно подумал Димка. Но ответил:
— Конь приморился, не дотянул.
— Я вот тебе принесла перекусить немного. — Таисия Ивановна развязала узелок. В нем было два яйца, ломоть хлеба и кусок рыбы. Димка недоуменно смотрел на Таисию Ивановну.
— Ты не смотри, а ешь.
Димка взял ломоть и откусил. Таисия Ивановна села.
— Благодать-то какая. Опять до тепла дожили.
Димка молчал.
— Звать-то тебя как?
— Димка.
— Дмитрий, значит. А по батюшке?
— Васильевич.
— Издалека будешь, Дмитрий Васильевич?
— Издалека.
— В наши-то края по какой надобности?
— В город Карск еду насчет провианта, — врал Димка, что в голову придет.
— У нас-то, поди, заночуешь?
— Вот выкормлю лошадь да дальше поеду. Сейчас под каждым кустом дом.
Таисия Ивановна облегченно вздохнула. Она за, сына боялась. Больной. Слава богу, что Димка уезжает. Такого парня не грешно полюбить. И было жалко сына.
— Спасибо вам.
— На здоровье. Да хранит тебя господь.
Димка отпустил коня в поскотину. Вечерело. Закурил. Домой идти не хотелось. Вдруг до него долетела песня. Пела Ленка:
Мне подруженьки, не спится:
Все весною бредится.
Над Олекмой серебрится
Звездная медведица.
Почему снега не тают?
Почему огонь в груди?
Почему не прилетают
На Олекму лебеди?
В голосе ее тоска. Димка приостановился. А песня продолжала звучать:
Зреет зорька над полянкой
Спелою малиною.
У меня ль, у северянки,
Брови соболиные.
Ой, вы, горы, горы, горы,
Снеговые, белые.
Это только разговоры,
Что в любви я смелая.
У Ленки дрогнул голос. И она совсем тихо продолжала петь:
Расцвели в полях саранки
Прямо небывалые.
Заплетайте, северянки,
В косы ленты алые.
Не сумели все метели
Погасить огонь в груди.
На Олекму прилетели
Молодые лебеди….
Голос умолк. Димка вышел из-за леска. На колодине сидела Ленка с букетом жарков.
— A-а, Дима. Садись.
Димка молча сел рядом.
— Я все, Дима, знаю. Зря я на что-то надеялась. Не меня — ее любишь… Завтра я уезжаю…
— Куда?
— В театральное училище. Может, больше никогда не встретимся. Ну, а если когда-нибудь вспомнишь обо мне, дай знать. Я буду ждать этой весточки.
— Прости меня, Лена.
Ленка, заплакав, уткнулась Димке в плечо.
Глава XVI
На берегу Димка смолил колхозную лодку, Вадим с Андрейкой на вешалах чинили невод. В деревне подходил к концу хлеб. Надо было добыть хоть рыбы.
— Вначале надо обневодить Заречное озеро, — предложил Андрейка.
— Там один карась, — возразил Вадим. — На засолку он не годен. На Гагарьем озере травянки много. Есть окунь, сорога.
— От реки оно далековато, — озабоченно проговорил Андрейка.
— На волокушах завезем и лодку, и невод.
