Руслан Тотров - Любимые дети
Слушаю, смотрю на журавлей, стою как в сказке у развилки трех дорог и думаю о том, что мог бы стрелять сейчас на первенстве страны или мира, и это был бы кто-то другой в моем обличье, с другими связями и образом жизни, и в том же самом обличье я мог бы консервировать овощи и растить внуков Бесагура, крепить нашу семейную цитадель, и это тоже был бы я, как и третий, отвергший первых двух и размышляющий теперь о том, закономерен его выбор или случаен, и если это пришло мне в голову, значит, я сомневаюсь? или просто любопытствую? или печалюсь о том, что не могу идти сразу по трем дорогам и, следовательно, обречен на сомнения? Сентиментальный вариант биографии — ах, кем бы я мог стать! Или героический? Прекрасная тема для детской радиопередачи:
УГАДАЙКА.
А журавли улетают все дальше, и крики их уже не доносятся до нас, и только черные точки можно еще разглядеть в морозной дали, а вот уже и точек не видно, но мы смотрим им вслед, в пустое белесое небо, стоим как завороженные, не можем опустить головы.
— Отбой! — командует Миклош Комар. — По машинам!
И снова мы едем, и зеленый тент полощется над нами, и можно вроде бы заводить песню, но сопризывники мои молчат, приуныв, каждый думает о своем. Один из них смотрит на меня, не отрываясь, он начал игру в гляделки еще на первой нашей перекличке, и лицо его тогда же показалось мне знакомым, и надо было сразу подойти к нему к спросить: «Где я мог видеть вас раньше?» — но я не решился, а потом уже и не хотел этого, противясь его настойчивости, и вот он сам подсаживается ко мне и улыбается.
— Ты не помнишь меня? — спрашивает.
— Нет, — говорю, — прости, — развожу руками.
— Мы учились в одном институте, — слышу укоризну в его тоне.
— МТИПП? — уточняю, надеясь на ошибку.
— Я поступил, когда ты был уже на четвертом курсе, — говорит он, — потому, наверное, и не пришлось нам познакомиться… Хетаг, — он называет себя и протягивает руку. — Лучше поздно, чем никогда.
Киваю, соглашаясь:
— Алан.
В полном соответствии со сценарием, утвержденным для подобных встреч, он спрашивает: «Ты помнишь?», и я спрашиваю: «Помнишь?», и мы добросовестно вспоминаем, и он рассказывает институтские новости трехлетней давности, и лирическая часть сценария подходит к концу, и я жду, когда же будет задан наконец, бабахнет дуплетом неизбежный вопрос: «Где ты? Кто ты?», в ответ на который я должен буду огласить последнюю запись из своей трудовой книжки, выставить себя, как индюка на торгах, — смотрите, щупайте, приценивайтесь. Имя мое поблекнет, увянет, потеряется в тени громоздкого словосочетания —
СТАРШИЙ ИНЖЕНЕР-КОНСТРУКТОР,
и я не знаю, во сколько это будет оценено, но чтобы назваться так, я шагнул за порог, переступил мечту отца о большом Доме, зачеркнул формулу, которую он вывел, пытаясь определить
СМЫСЛ ЖИЗНИ,
и это легло на одну чашу весов, а на другой подпрыгиваю я сам, подпрыгиваю и надеюсь, что потяжелею со временем, нагрузившись еще более громоздкими словосочетаниями, и чаши угомонятся наконец, и я войду в состояние равновесия.
А может, просто набрать в карманы камней?
— Помнишь? — спрашивает Хетаг.
— Помню, — киваю в ответ.
Он умолкает на мгновение и задает ожидаемый мною вопрос:
— Где ты работаешь? Кем?
— Я растратчик, — отвечаю, — скрываюсь от правосудия.
Он смеется, оценив шутку, говорит что-то, смеясь, и я вроде бы слушаю его и в то же время слышу другие голоса и речи, вижу другие лица, сижу и, глядя на трепещущее полотно тента, думаю о том, что сыграл сегодня две роли на выезде, Санитара и Стрелка, и это ушло — надолго ли? — отодвинулось в прошлое, и мне предстоит теперь выступить на основной сцене в роли Конструктора, и занавес не поднят еще, но из оркестровой ямы доносится уже, пробивается сквозь смех торопливое соло будильника.
Шагнув за порог и выскользнув, таким образом, из теплых пеленок отцовской идеи, я сел в автобус, приехал в город, сдал чемодан в камеру хранения и пошел бродить по улицам, читая объявления о найме на работу и присматриваясь к фасадам учреждений и заводов. В первый день я ничего подходящего для себя не нашел, а на второй мне приглянулось трехэтажное здание с колоннами — административный корпус предприятия, которое горожане называли КБ, и я уже слышал это название, но что за ним кроется, понятия не имел. Сосчитав колонны, — восемь, — я потянул на себя дверь, вошел и оказался в тесной выгородке, за остекленной стеной которой мелькали люди в синих и белых халатах и люди в обычной одежде. Я двинулся дальше, в широкий проем, ведущий к ним, этим людям, но меня остановил пожилой и суровый боец ВОХР.
«Куда?» — спросил он.
«В отдел кадров», — ответил я.
«Налево», — сказал он.
Я повернулся и увидел дверь в торце выгородки и табличку над дверью — ПРИЕМНАЯ ОТДЕЛА КАДРОВ.
«Постучись», — предупредил боец, воспитывая меня попутно.
Недовольно покосившись на него, я постучал.
«Войдите», — послышалось изнутри.
Я шагнул в небольшой кабинетик и остановился у письменного стола, перед полной смугловатой женщиной, олицетворяющей собой неизвестность, в которой скрывалось, возможно, и мое будущее. Поздоровавшись, я выложил все, что имел, — свое имя, которое никому здесь ни о чем не говорило, и диплом МТИППа, явно не подходящий к случаю. Женщина внимательно просмотрела его, перелистала толстую тетрадь с записями, подумала, глянула на меня и вздохнула.
«Люди нам нужны, — сказала она и улыбнулась виновато: — Но вы совсем из другой оперы».
«Смейся, паяц», — пропел я про себя.
«Почему вы не устраиваетесь по специальности?» — спросила она.
Не зная, как ответить, я пожал плечами.
Отрекшись от консервного завода в селе, я не мог теперь консервировать и в городе, не мог подвизаться в пищевых производствах вообще — Чермен произнес, вступившись за меня: «Не для того он учился, чтобы варить варенье, как женщина», и слова его обернулись приговором, и я должен был реабилитироваться, найти какое-то оправдание своему уходу из кирпичносаманного Дома, и даже не просто оправдание, а нечто большее — смысл, который устраивал бы отца и служил компенсацией за разбитую его мечту.
«Простите», — сказал я и протянул руку к диплому.
«Подождите минутку, — остановила меня женщина, — я попробую позвонить в конструкторский отдел».
Она сняла трубку и набрала номер, а я стоял, готовый уйти без промедления, и слушал на прощание доступную мне часть диалога:
«Заурбек Васильевич?.. Здравствуйте… Да… Нет, он уехал в командировку… Двенадцатого… Не знаю… Обязательно… Температура уже нормальная, поправляется… Спасибо, передам… Нет, не видела… Что вы сказали?.. Конечно… Да… Да… Приятный молодой человек… Нет… Пока ничего не слышно… Хорошо… В четвертом квартале… Да… Ну, хорошо».
«Садитесь, — сказала она, — сейчас он придет».
«Кто?» — спросил я.
«Начальник отдела. — Она улыбнулась ободряюще: — Хочет поговорить с вами».
Он вошел, невысокий, плотный, большеголовый, и голова его чуть ли не от висков переходила в короткую, расширяющуюся книзу, шею, а шея как бы продолжалась туловищем — головогрудь, успел подумать я, вставая ему навстречу, и он сказал, покосившись на меня серым, утонувшим в набрякшие веки, глазом, буркнул невнятно:
«…а-а-ов», — то ли поздоровался, то ли фамилию свою назвал.
«Здравствуйте», — ответил я на всякий случай.
«Трудовую книжку», — сказал он в пространство.
«Нет у него, — мягко вступила женщина, — не успел еще завести».
Он взял мой диплом, повертел в руках, раскрыл, глянул мельком и усмехнулся криво:
«М-да, кадры решают все».
Я проглотил это и понял, удивившись, что каким-то образом уже подпал под его власть.
«Как у вас с дисциплиной?» — спросил он вдруг.
«В каком смысле?» — заинтересовался я, вскипая.
«В смысле поведения», — сказал он.
Я помолчал немного и, будто вспомнив, сообщил радостно:
«Папа и мама учили меня слушаться старших, не лгать и не обижать слабых. — Он насторожился, и я добавил с удовольствием: — По дисциплине у меня всегда была пятерка».
«М-да, — протянул он и раздельно, по складам произнес: — Хо-ро-шие-у-вас-ро-ди-те-ли».
«Спасибо», — поблагодарил я и улыбнулся про себя, подумав, что он похож на возницу, упустившего вожжи.
Однако он был из тех, кто умеет подхватывать упущенное на лету.
«Наше предприятие, — заговорил он жестко, — конструирует и производит нестандартное оборудование для научно-исследовательских институтов и заводов отрасли. (Какой? — чуть не спросил было я, но сдержался вовремя.) Дело это непростое и достаточно ответственное, а у вас, как я понимаю, нет ни опыта работы, ни специальной конструкторской подготовки. Поэтому единственное, что я могу вам предложить, — это должность техника… — Заметив, как вытянулось мое лицо, он добавил: — Старшего техника».
