Глеб Алёхин - Тайна дразнит разум
Сеня вскинул ладошку:
— Кто указал ему ваш адрес, кто рекомендовал его?
— Я спросила. Георгий Осипович сразу осадил: «Никаких расспросов. Затопите камин. Я промерз, как пес на вахте!» Он прихватил охапку дров с кухни, и я поняла, что новый квартирант надел мне на шею поводок. Командовал, точно у себя на палубе: подай, принеси — никаких возражений! К участью, не сидел дома. Приходил поздно. Однажды заявился на рассвете: промокший, грязный и злой. Помылся и в постель. Во сне бредил, упоминал «карты», «червонцы»…
— А рысь или Старорусскую божью матерь не упоминал?
— Нет, не слышала. — Мадам Шур прищурилась и перевела взгляд на угол комнаты, где висела большая икона, освещенная лампадным фитильком. — Скажите, пожалуйста, это верно, что нашу чудотворную хотят передать в музей?
— Болтовня, гражданочка. — Сеня подошел к беломраморному камину и наклонился к хозяйке, сидевшей на мягком стуле: — А кто вам сказал насчет изъятия иконы? Жгловский?
— Ни-ни! На базаре услышала и сообщила об этом Георгию Осиповичу. Он, безбожник, обрадовался и, простите, плюнул: «Туда и дорога ей, шедевру древности…»
— Так и сказал: «шедевру древности»?
— Представьте! О живописи он говорил, как Сварог! Мечтал в Руссе открыть мастерскую. — Мадам Шур блеснула серьгами. — Оставил на хранение портрет чернобровой девушки. По-моему, это его кисти…
Хозяйка открыла дверь спальни. Пахнуло угаром. Свет электрической люстры ударил на белый камин. В соседней комнате Сеня увидел диван со множеством разных подушечек и гитару с ярким бантом.
Рассматривая небольшой портрет чернобровой девушки, Сеня вдруг смекнул, что Ерш вполне мог намалевать богоматерь на фанерных листах. Чекист распахнул окно, подозвал Добротину и передал ей портрет девушки:
— Люба, лети к Сварогу и по пути прихвати фанерные иконы. Пусть он сличит. Чуешь?
Он любовно подмигнул ей и повернулся к хозяйке:
— Не волнуйтесь! Вернем в целости-сохранности, — показал два пальца, — и портрет, и духи…
Он взял с туалета малюсенький флакончик с круглой стеклянной пробочкой, оставил хозяйке расписку и предупредил:
— Если матрос внезапно нагрянет, запомните-запишите наш адрес — Крестецкая, шестьдесят один, а телефон — двести двадцать три. До скорой встречи!..
Не успел Сеня выйти на крыльцо, как ему навстречу — младший Рогов. В расстегнутом пальто, без шапки, запыхавшийся…
— Здесь Ланская?
— Всю квартиру осмотрел: одна мадам-хозяйка…
— Врешь! — Карп схватил чекиста за грудь. — От тебя несет ее духами!
Увидев флакончик с парижской этикеткой, младший Рогов хотел вырвать его из рук чекиста:
— Мой! Клянусь, мой!
— Откуда твой, Карпуша-Рогуша?
— От питерского матроса. Я обштопал его на бильярде.
— Рыжего, желтоглазого?
Карп взглянул на особняк:
— Ланская с ним?!
— Повторяю, ни Ланской, ни матроса…
В окне появилась голова мадам Шур. Младший Рогов метнулся к ней:
— Вероника Витальевна, где Тамара?
— Не знаю, милый. Вчера в соборе, на клиросе, она сказала, что поет последний раз, что надолго покинет Руссу…
— С кем? С матросом?
— Боюсь ввести вас в заблуждение, но мой жилец как-то возмечтался: «Эх, я бы с ней на край света!»
— С Ланской?
— Не назвал имени.
— Значит, с ней! — Карп возбужденно вскинул руки. — Я обошел всех хористок, был у регента, на ее службе — нигде нет!
К чекисту подошли Ахмедов и Воркун с Пальмой.
Младший Рогов бросился к Ивану Матвеевичу:
— Ты был у Ланской! Допрашивал! Она говорила об отъезде?
— Да, упоминала о «бегстве из Руссы».
— Когда поезд отходит на Дно? — И, не дожидаясь ответа, Карп побежал в сторону трамвайной остановки.
Младший Рогов служил в трибунале и носил при себе именной наган. Однако Сеня не рискнул доверить ему арест Ерша Анархиста. Горячий, ревнивый, Карп не доставит матроса живым, если тот в самом деле с Ланской. Чекист извлек из кармашка брюк черные плоские часики:
— Дружок Воркунок, через тридцать три минуты отходит поезд на Новгород…
Он не договорил. К удивлению чекиста, усталый, понурый начальник угрозыска вдруг весь напружинился, вскинул голову и, опережая Пальму, устремился следом за Карпом.
Провожая взглядом Воркуна, Сеня подозвал к себе чоновца с винтовкой:
— Ахмед, ты знаешь, что я самый несчастный человек на свете?
Приветливо улыбаясь, татарин достал шелковый кисет с махоркой и протянул чекисту:
— Табак будет — хорошо будет…
— Эх, Ахмед, даже сам бог-аллах не знает, что будет с нами.
Весь обратный путь до чека Сеня декламировал свои стихи, полные грусти и любви.
Когда Сеня пришел в чека, в кабинете уполномоченного уже сидели Пронин, Калугин, Оношко и представители трибунала и воинской части. Люба Добротина еще не вернулась от Сварога. Если Ерш Анархист окажется автором фанерных икон, то позиция Калугина в споре с ученым-криминалистом сразу окрепнет.
— Начнем, — сказал председатель чека, занимая место за роговским столом. — Товарищи, только что звонили из губчека. Новгородцы интересовались результатом вскрытия трупа…
Он протянул руку за листком, подписанным врачом. На столе возвышался письменный прибор — всадник, летящий над круглым стеклянным барьером. Сеня вспомнил страсть Рогова к лошадям и музыке: «Напишу стихотворение о друге и учителе».
— Еще днем наш эксперт Аким Афанасьевич Оношко, — начальник почтительно посмотрел на профессора с трубкой, — определил, что смерть последовала от разрыва сердца. Диагноз подтвердился. — В его руке дрогнул листок. — Правда, в желудке обнаружен шоколад. Но это, — Пронин бросил взгляд на Селезнева, — пища для наших доморощенных шерлок-холмсов…
Единственная электрическая лампочка с бумажным абажуром поддернута на блоке к самому потолку. Ее лимонный свет с трудом освещает участников экстренного совещания. И все же Сеня заметил, как большая лысина Калугина покрылась испариной.
— Товарищи, есть два предложения: продолжить расследование некоторых странных обстоятельств, сопутствующих смерти Рогова, второе — закрыть дело. Прежде чем принять окончательное решение, мы выслушаем две стороны…
По тому, как начальник уверенно проехался в адрес «доморощенных шерлок-холмсов», Сеня почувствовал, что Пронин располагает каким-то убедительным документом помимо заключения доктора. Начальник равнодушными глазами посмотрел на молодого чекиста и безразличным голосом приказал ему доложить о поисках Анархиста.
Сеня встал возле круглого столика, на котором чернел старый телефонный аппарат «эриксон» с красным вензелем. Молодой оперативник вынул из кармана душистый флакончик и, услышав за стенкой знакомые шаги, с надеждой уставился на раскрытую дверь: в ней показалась Люба с плоским пакетом. Пока Добротина шагала от порога до письменного стола, у него в сознании пронеслась вереница мыслей.
Сеня познакомился с Любой еще на фронте. Она работала машинисткой в штабе дивизии. Селезнев сразу ее приметил, переманил в чека и вместе приехали в Руссу, да что толку. Сеня снял комнату на двоих, а в этой комнате поселилась Люба с братишкой. Его же, бездомного, приютил старший Рогов. Сейчас братишка Любы сбежал из дому. Но она не приглашала Сеню к себе, хотя любила ходить с ним на рискованные операции. Вот и теперь она толково справилась с заданием:
— Художник Сварог сказал, что икона богоматери и портрет девушки дело одних рук способного самоучки…
— Ерша Анархиста! — не утерпел Сеня и вытащил из-за шкафа вторую копию Старорусской божьей матери: — Сравните, сопоставьте! Ерш и сюда, в кабинет, подбросил, и на чердак к Рогову…
— Ради чего, товарищ Селезнев? — спросил Пронин, наблюдая за председателем укома. — Какая причина или, как вы говорите, какое условие?
— В данном случае, голубчик, условие перешло в причину, — ответил Калугин и хотел пояснить, но его перебил Оношко:
— Коллега, нас интересуют только факты, голые факты!
Раздался стук. Все оглянулись на дверь. Сеня подумал: «Воркун с Ершом». Но немного ошибся: Иван пришел с младшим Роговым.
Карп, не здороваясь, окинул всех ищущим взглядом и остановился на Пронине:
— Ерш смылся с Ланской!
Воркун вскинул голову, но петроградский криминалист спокойно улыбнулся Карпу:
— Коллега, это абсолютная истина или ваше предположение?
— А ты, профессор, зря лыбишься! — Секретарь трибунала указал на рабочий стол Рогова: — Моего брата убили церковники. Ему не раз говорили: «Возьмешь икону — примешь смерть!» Так и вышло. Надо найти виновных, а не улыбаться, ученый эксперт!
— Товарищ Карп! — вмешался председатель чека. — Мы понимаем твое душевное состояние и сами переживаем потерю. Однако одних чувств и догадок недостаточно. Профессор прав: нам нужны факты, голые факты…
