Константин Абатуров - Тихая пристань
Вдали снова вспыхнула молния; сейчас в свете ее резко обозначился зубчатый, как углем вычерченный, гребень перелеска и широкий изгиб реки ниже запани, сверкнувший крупной рыбьей чешуей.
Федор сбежал на берег. Звонить, звонить! Но, вспомнив, что телефонная линия еще не подведена к реке, он растерянно остановился. Никого ни о чем не может попросить. Вода отрезала его бригаду от всего живого.
Что же делать? С минуту стоял, глядя на грозное скопище леса. Не выдержит запань, перепускать надо пучки. А коридор еще не готов. Почему же не едет Горелов с обещанными плотниками? Может, забыл? Наказ сделан: «Гляди в оба!» Чего еще?
И все-таки он пошел по берегу, чтобы поглядеть, не едет ли. У изворота поднялся на высокий откос, откуда далеко просматривалась река. Вчера тут, через откос, проходила и Варя, она еще немного замедлила шаг, но не оглянулась; последнее, что заметил тогда Федор — отчаянно затрепетавшие на ветру кончики красного платка ее…
До боли в глазах глядел он сейчас и на реку, залившую все поймы, и на тропу, по которой вчера шла Варя в сельцо. Но все было пустынно — и река, и тропа. Никого!
До него опять докатился гром, теперь уже густой, басистый.
* * *…Кажется, на седьмой день пути он нес внеочередную вахту на кичке плота. В этот раз пришлось вести плот по трудному участку реки: перекаты, мели, стиснутые крутыми берегами коридоры. Пока светило солнце, Федор хорошо ориентировался на местности.
Но к концу дня с гор начал спускаться холодный туман, река быстро поседела.
А буксир шел, продолжал тянуть плот, подавая предостерегающие гудки. Он и не мог остановиться до выхода на спокойный плес.
Федор усиленно нажимал на кормовик, стараясь держать плот на фарватере, подальше от притаившихся в путанице тумана каменистых берегов! Но плот плохо слушался его. На каждом повороте хвост сильно заносило, слышно было, как нижние бревна скрежетали, наскочив на отмель.
Сырость тумана пронизывала до костей: Федор был в одной гимнастерке. Переодеться, накинуть на себя хотя бы пиджак некогда. Вообще-то он и не думал, что придется держать эту вахту, вторую за сутки. Не успел еще после первой отдохнуть. Но что сделаешь: старший плотогон заболел, малярия начала трепать.
Впрочем, об этом и не жалел Федор. Одно было на уме: как провести сквозь подстерегающие опасности большегрузный плот.
Да что ему осталось теперь, как только не это, не работа. Утром у какого-то поселка к плоту пристала моторка, передавая почту: газеты, письма. Письма получили все, за исключением его. И винить некого: кто знает, где он?
Сам написать домой он не мог. Кому он будет кланяться? Той, из-за кого пришлось сняться с родных мест, кто променял его на начальнического сынка? Нет уж, этому не бывать!
В то же время чаще и чаще в душу западала мысль: а серьезно ли все было? Может, во всем виноват один Родька? Пришел — не гнать же! Не могла же она сама зазвать его. Ведь три года прошло после свадьбы. Три года жили душа в душу, ладно, дружно. И всегда были вместе. Вместе и в кино, и на концерт, и в город за покупками. И еще вспоминалось: бывало, как маленького, усаживала его, Федора, на диван и давай напевать ему новенькую песенку. Если песня нравилась ему, она радовалась: эту и буду петь в клубе! Ох ты, певунья, певунья…
— Эй-эй, Федор! — услышал он голос из тумана.
Узнал: бежала, спотыкаясь о лесины, Оксана. Спасибо, живая душа объявилась!
Подбежав, она закричала, дернув Федора за плечо:
— Спускай лоты! Запасные! Скорее!
«Запасные? Но как же, старший не велел даже подходить к ним. Предупреждал не раз: ты на наших реках новичок, так учти — лишняя тормозная тяжесть на таких быстринах может разорвать плот». Он непонимающе взглянул на Оксану. А у нее и глаза округлились.
— Какого же ты… не чуешь — болтает плот. Лоты, лоты!
И сама бросилась к ним. Федор оттолкнул было ее, но Оксана стукнула ему по рукам и приказала:
— Помогай!
Когда железо торкнулось о дно, плот, напружиниваясь, стал выравниваться. Оксана же, шагнув к Федору, сжалась, как бы еще в предчувствии беды, сложила руки на груди, затаила дыханье и даже закрыла глаза. Потом, через какие-то доли минуты, облегченно тряхнула головой:
— Слава богу, обошли камни!
Перехватив удивленный взгляд Федора, махнула рукой.
— Чого дивуешься? Будто впервые здесь я… Милые! — вдруг спохватилась она. — Ты ж в одной рубашке. От дурень! Ну-ка, выбирай железо, а я…
Она кинулась назад. Принесла ему свитер и робу. Постояла, поглядела, как он одевается, затем снова шагнула к лотам.
— Ты чего? Иди отдыхай! — мотнул Федор головой в сторону палатки.
— Погоди. Последние камни не миновали…
Она глядела на приближающиеся кручи берегов, теснившие русло реки. Глядела и думала о чем-то своем. Может быть, вспоминала родную Полтавщину, родной колхоз, прожитые вместе со своим Грицко годы.
Вдруг обернулась к Федору и спросила:
— Слышь, а какая она, твоя жинка? Красивая?
«К чему это она?» — подумал Федор. Помедлив, ответил:
— Вроде тебя — черноглазая…
— Очи черные, очи яснии… — с грустью пропела она. И, снова взглянув на притихшего Федора, с укором бросила: — Дурень ты, як мой Грицко!
Федор хотел что-то возразить, но Оксана, заметив опасность, толкнула его плечом:
— Камни! Держись!
Сама она с прежней проворностью стала спускать добавочный лот, спасая плот от разворота на опасную мель. Вода кипела, булькала, железо со скрежетом чертило дно. А когда камни остались позади, Оксана выпрямилась.
— Теперь доведешь. Все!
И пошла, но, оглянувшись, сказала:
— Озябнешь — заходи. Чаем напою…
* * *Никого, сколько ни жди. С откоса Федор сразу на баржу. Разбудив бригаду, спросил:
— Плотники есть?
Никто не откликнулся.
— Ну, кто хоть немного умеет махать топором?..
Вышел дядя Елизар:
— Попробую.
За ним человека четыре. Мало, ох как мало! Может, все-таки подождать? Должен же приехать начальник. Обещал.
С новым раскатом грома брызнул дождь, холодный, въедливый. На реке заплясали пузыри. Федор знал — это к затяжному ненастью. Значит, ждать нельзя. В конце концов начальника могли задержать дела на других участках.
— На запань! — приказал он. — Будем сами делать коридор.
— Опять под дождь гонишь? — по-птичьи семеня, подкатился к Федору Никиша. — Ты что — за людей нас не считаешь?
— Отойди, Никиша, не мешай, — легонько оттолкнул его Елизар. — Пошли, мужики!
Федор оказался в середине идущих. Оглядываясь, считал. Одиннадцать человек. Все, за исключением Никиши. Черт с ним. Пусть сидит под брезентом.
— Эх, и шпарит, — зябко ежились спросонок сплавщики.
— Ничего, дождь не дубина, а мы не глина, — отшутился дядя Елизар.
Начали дружно. Одни подводили к запани готовые звенья коридора, другие делали новые, временные.
Вскоре на стук топоров притащился и Никиша. Посмотрел, спросил:
— Где мне вставать?
— Что, скушно одному? — поглядел на него бригадир.
— Дык как не подчиниться?..
— Только по подчиненью и можешь?
— Ты погоди, Федор, — поднял Никиша руку-коротышку. — Я, милок, не токо тебя, а и покойного батьку твово знаю. Тоже, бывалочи, больше всех ему надо было. А что заколотил, какие палаты каменные?
— Батю ты не трогай, Никиша! — повысил голос Федор. — Ха, палаты! Он за свою жизнь не меньше миллиона кубометров леса провел по реке. Это подороже всяких палат.
Никиша потоптался и отошел от бригадира. Кто-то сунул ему в руки багор и послал на подмогу к Елизару, который делал новое звено.
Под дождем скоро намокла тужурка. Никиша хныкал, ворчал.
Елизар не вытерпел, бросил сердито:
— Всю душу ты вымотал мне своим нытьем. Перестань!
— Заноешь! Ему-то, Федору, что: выслуживается перед начальством. Явился, мол, заметьте меня… Ну и нажимает на всех.
Егор выпрямился и закачал головой.
— Паскудный же ты мужичонко, Никиша. Ох, и паскудный. Уйди лучше. Сделай милость, не мозоль глаза. Ну, брысь!
Никиша попятился. Поглядел на других мужиков, ища сочувствия у них. Но ни у кого в глазах не увидел этого сочувствия. В бессильной злобе сжал кулаки: «Ладно, мокните тут, мокните. Все равно ничего у вас не выйдет. Ничего!»
Ушел.
А вдогонку ему доносился стук топора, перебивающий шум дождя.
* * *…Оксана, Оксана, добрая душа! Где ты теперь?
После первого рейса она снова уехала кашеварить на одно из верхних плотбищ, а Федора оставили на нижнем рейде формировать новые плоты.
Уехала — и никаких вестей. Как в сказке: ласточкой влетела в жизнь Федора, немножко растопила горе и улетела.
Но, может, это и лучше? Вспоминал, как она говорила последний раз: «Жинку не забижай — пиши ей!»
Написал и деньги послал. Да вот ответа никакого. Хоть бы одну-единственную строчку! Он-то переборол себя, взялся за карандаш, а она не стала. Так кто же кого «забижает»?
