Геннадий Солодников - Пристань в сосновом бору
Обзор книги Геннадий Солодников - Пристань в сосновом бору
Г. Солодников
ПРИСТАНЬ В СОСНОВОМ БОРУ
1
Лиля не любила неожиданностей.
Когда после дневного спектакля ее пригласили в полуразрушенный храм, она вначале отказалась. Будь с ними Надя, она б еще подумала: идти — не идти. Но Надя освобождалась часа через два. Ленька, старый приятель — это, конечно, его затея, никто из остальных ребят не знал областного центра, — продолжал уговаривать, расписывал прелести тамошнего места. И какой чудный вид на закатную реку, и какие пронзительные дали открываются за излучиной, и как по-деревенски тихо там, почти в центре миллионного города, в глубине его самой древней части. Надю он встретит потом и приведет туда же. И художник Коля будет. Парень-то какой, а! Такими не бросаются… И ребята из театра смотрели на нее осуждающе: дескать, чего цену набивать перед своими-то.
Настроение у Лили было редкостное. Спектакль они отыграли отлично. Не просто гладко, а с подъемом, какого от себя не ожидали. Хорошо прозвучали Олежкины песенки — Севка напел их под гитару с завидной душевностью — уж в который раз, а будто впервые. И новый режиссер молодец. Давно ли начал работать с ними, а уже отличился. Это ему пришла мысль оживить в общем-то заношенную пьеску музыкально-поэтическим обрамлением.
Но больше всего Лиля была довольна собой. Хоть и не в самой главной роли, но она наконец сумела обратить на себя внимание по-настоящему. И притом где — на местной театральной весне!
Может, потому Лиля и не устояла, согласилась.
Откос возле храма действительно оказался чудесным. Все были в ударе: вольно пелось под гитарные переборы, легкое болгарское вино растворяло телесную тяжесть, придавало движениям воздушность.
Потом ребята ушли за Надей, и неожиданно хлынул дождь, подкравшийся из-за храма. Лиля с Николаем бросились под высокие каменные своды и устроились в нише с подветренной стороны.
Лиле не нравились нахрапистые мужчины, холостяки, которым под тридцать и более. Они, может быть, и не воспламенялись так быстро, как юные вздыхатели, но уж если им ударяла в голову кровь, то устоять перед их натиском было нелегко, И остывали они не скоро, и переживали свое поражение очень болезненно и самолюбиво. Николай, видимо, был не из таких: во всяком случае, в глаза бросались его деликатность и даже некоторая робость.
Вот и сейчас, наверняка от растерянности, чтобы как-то заполнить паузу, он стал читать стихи, и Лиля молчаливо одобрила его. Она не вникала в смысл, не старалась вспомнить или отгадать автора — просто слушала. Николай читал хорошо поставленным голосом, распевно — по-авторски. Его чистый голос и ровный шум дождя действовали на Лилю завораживающе и возносили в храмовую высь. Она поудобней уселась на плоской каменной глыбе, заботливо застеленной газетой, и блаженно зажмурилась, вытянув ноги.
Лиля любила себя, свое тело, сознавала эту любовь, не пыталась отстраниться от нее и ничуточки не стыдилась. Она знала, что у нее красивые ноги. Нередко перед большим зеркалом ласкала, оглаживала их снизу вверх, будто раскатывала эластичные чулки, потягивалась сладко и привставала на цыпочки. Лиле нравилось ловить восхищенные взгляды, и потому она сразу же приняла моду на сапоги в обтяжку, всяческие «мини» и очень редко щеголяла в брюках. Когда же о себе властно заявили «макси», она, не смея спорить с модой, и тут ухитрялась так сесть, принять такую позу, что на нее нельзя было не обратить внимания. Нет, не зря она еще в школьные годы увлеченно занималась в драмкружке.
Когда Николай замолчал и затих перед нею неподвижно, она безошибочно угадала, что он сейчас обязательно приблизится к ней. Он и вправду порывисто прильнул, обдал горячим щекотным дыханием. А она вся подобралась, закаменела и властно отстранила его. Потом открыла глаза и с любопытством стала смотреть, стараясь ничем не выдать своего состояния.
Дождь не переставал. Начался он в тишине, а теперь ветер усилился, в стороне раздалось рыкливое громыхание, и далекая молния на миг обесцветила листья на деревьях. Лиле уже было жаль Николая: и зачем она оттолкнула его, ведь сама ждала, до конца еще не признаваясь себе, ждала этого.
Снова полыхнуло уже ближе, где-то за противоположной стеной храма. С треском раскололось небо прямо над ними, над продырявленным куполом. Ветер изменил направление, сильный порыв швырнул дождевые струи в оконный прямоугольник.
Лиля ойкнула, метнулась от окна. И сама не заметила, как очутилась в кольце рук Николая, припала к нему, уткнувшись в широкую грудь.
Потом они целовались: жарко, зажмурившись напрочь, не слыша шума грозы. И Николай шептал прерывисто, на секунды отпуская ее губы и снова требовательно отыскивая их:
— Завтра уезжаешь? Как все нелепо, жестоко! Уедешь и не вспомнишь… Я буду писать… Обязательно буду. Может, приеду. Что-нибудь придумаю…
2
Она сразу обратила на него внимание. Собственно, он еще не приехал, а ее уже заинтересовало: для кого же это готовят комнатку под лестницей? Под той самой лестницей, по которой ей по нескольку раз на дню приходится спускаться и подниматься к себе на второй этаж.
И вот он появился. С большим чемоданом, будто собирается прожить здесь не обычные двенадцать дней, а несколько месяцев. Кто он, откуда? Ее занимало это гадание, наблюдение за ним. Среднего роста. Демисезонное пальто из легкого драпа в скрытую клетку. Светло-коричневые башмаки на толстой подошве. На голове — ворсистый берет с козырьком, из-под него чуть выбиваются русые волосы. А брови намного темнее, широкие. «Тот, который в берете», назвала она его мысленно.
Только-только устроившись, он уже шел из библиотеки: в одной руке — лыжи, в другой — несколько книг. И больше она не видела его до самого ужина. Да и после он сразу же скрылся в комнате.
Ей, как и все предыдущие дни, было тоскливо и одиноко. В который уж раз она пожалела себя, свою молодость, никому не нужную и не вечную. Еще недели не прожив в этом доме отдыха, она уже вовсю ругала себя. Стоило ли так скоропалительно срываться из дому, оставив на столе скупую записку Сергею. Сколько вынесла хлопот с путевкой! Как упрашивала сменщицу, тоже аппаратчицу технологической установки, чтоб она поменялась с ней временем отпуска — с ранней весны на осень. А здесь оказалась еще большая скука, чем в последнее время дома. Народ пожилой, степенный. Несколько девиц, совсем молоденьких, с нагло подведенными глазами. Парни, которых тоже не густо, только и знали гонять бильярдные шары, потихоньку перебрасываться в карты да смотреть телевизор.
Сначала она думала, что Сергей примчится к ней в субботу или воскресенье, хотя бы на один вечер. Сперва была просто готова к его приезду, а потом, неожиданно для себя, стала желать встречи. Но он не показался, не подал весточки, и неприязнь к нему, разросшаяся за последние месяцы и на какое-то время чуть угасшая, заклокотала в ней пуще прежнего. Она уж хотела оставить дом отдыха раньше срока, но в конце концов заставила себя жить до последнего дня, постепенно привыкая к своим страданиям и даже находя в них порой некоторую сладость.
Перед самым сном «Тот, который в берете» вышел на крыльцо жилого корпуса. Она возвращалась с прогулки — по дорожке до ворот и обратно — и нарочно замедлила шаг, увидев его. Заговорит — не заговорит? Ведь они совсем одни, а он еще ни с кем не знаком, и это будет выглядеть так естественно. Она готовилась к разговору и все-таки вздрогнула, услышав его голос:
— Вы не боитесь гулять одна?
«Какой стандарт! Не мог придумать что-нибудь получше», — подумала она, а вслух ответила:
— Нет, почему-то не боюсь.
— И давно вы здесь?
— Скоро уезжать.
— Да-а, а я вот только начинаю. — В его голосе почудилось сожаление.
— Неудачное время выбрали. Таять начнет — никуда не выйти.
— Ничего. Снегу нынче! В лесу растает не скоро.
— Надейтесь, надейтесь.
— Вы…
— Меня зовут Сармите, — прервав его, назвалась она и смутилась своей невольной навязчивости. — Имя такое, что его трудно правильно выговорить с непривычки.
— Отчего же. Пожалуйста…
Она очень удивилась, услышав это его: «Саармитэ». Так легко прозвучало сдвоенное, протяжное и в то же время нечеткое «а» в это затушеванное «э», а не «е» на конце слова, будто он долго тренировался, прежде чем заговорить с ней.
— А меня очень просто — Николай. Вы, конечно, латышка?
— Да, я родом из Латвии. А как вы догадались?
— Ну, это не так трудно, — довольно рассмеялся он. — Расскажу в другой раз. А теперь, пожалуй; спать пора. Не правда ли, Сарми? Можно вас так называть сокращенно? — И, не дожидаясь ответа, распахнул перед нею дверь. — Прошу!
3
