Илья Дворкин - Костёр в сосновом бору: Повесть и рассказы
Обзор книги Илья Дворкин - Костёр в сосновом бору: Повесть и рассказы
КОСТЁР В СОСНОВОМ БОРУ
1. Разговоры с папой и мамой
Митька размышлял.
Он размышлял о том, какие всё-таки странные люди эти взрослые. Ну папа, про него особый разговор, он вообще странный, даже взрослые про это говорят, даже мама. Он с самого детства Митьку приучил ко всяким своим розыгрышам и каверзным вопросам. На него непривычно как-то обижаться.
Но мама тоже хороша.
На днях стала заставлять Митьку мыть уши и пугает.
— Вот гляди, — говорит, — не пустят санитары в класс, будет тебе позор на целых три дня. С грязными ушами ты не октябрёнок, а поросёнок.
А того-то не знает, что теперь во втором классе санитаров нету.
Вообще-то они есть, конечно, только они называются по-другому, это третья звёздочка, называются они «Айболиты». Митька и говорит:
— У нас, — говорит, — теперь санитаров нету, они теперь звёздочка «Айболитов».
— Ну ты-то у меня наверняка в звёздочке «Бармалеев», — говорит мама и смеётся.
Потом видит, Митька плечом дёрнул, перестала смеяться.
— Ты, Тяша, на меня не обижайся, — говорит, — ты мне толком расскажи, что это за звёздочки такие, впервые слышу.
— Ну, понимаешь, мы же октябрята, должны делать всякие дела, ну эти — хорошие, мы соревнуемся — у кого пятёрок больше и этих самых дел. У нас шесть звёздочек, в каждой пять человек. Сколько всего будет? — задал Митька каверзный вопрос.
Мама задумалась. Мама у Митьки «гуманитарий с языком». А проще сказать, она английский язык изучала и теперь переводит книжки. Не в том смысле переводит, что портит, а в том, что английские книжки по-русски пересказывает.
И потому с таблицей умножения у неё неважно. Мама говорит, что у всех гуманитариев неважно.
Но одно мама (и, наверное, все гуманитарии на свете) знает твёрдо: пятью пять — двадцать пять.
— Погоди, погоди, — говорит мама, — значит, так: пятью пять — двадцать пять, а пятью шесть — это двадцать пять и ещё пятёрка — значит, тридцать. Тоже мне задачка! Я такие задачки, как орехи!
Мама сказала это очень гордо, но потом опечалилась, покачала головой:
— Многовато вас всё-таки! Как только с вами, обормотами, Таисия Петровна справляется — ума не приложу! Святая женщина! Мученица.
А Митька ей:
— Так у нас же теперь звёздочки! Теперь ведь с нами в десять раз проще! Почти никаких мучений, почти одна радость!
— Почему это вдруг? — спрашивает мама.
— А потому, что мы сами теперь с собой за дисциплину боремся целыми днями.
— Ну и как? Получается? — спрашивает мама.
— Вообще-то… вообще-то, если правду сказать, пока не очень… Но, я думаю, получится когда-нибудь!
— Я вижу, как у тебя получается, сама вчера в дневнике подписывалась под красивыми словами: «Безобразно вёл себя на уроке. Ударил соседа по голове учебником «Родная речь».
— Так я ж потому и ударил, — кричит Митька, — что боремся за дисциплину! Мы боремся не покладая рук, а этот Филиппов болтает на уроке!
Мама засмеялась.
— Тяша, ты мой Тяша, чудак ты человек! Ну ладно, забудем. Ты-то сам в какой звёздочке?
— Мы «Светлячки».
— А что вы должны делать?
— Светить!
— Кому? — удивляется мама.
— Всем!!!
— Как фонарики, да?
— Опять смеёшься, — обижается Митька, — это же в переносном смысле, помогать, значит, всем, светить, в общем.
— Ну, свети, родной, свети! Это хорошо, когда тебе кто-нибудь светит…
Мама задумчиво улыбнулась и отошла.
А Митьке так захотелось кому-нибудь, сейчас же вот, немедленно посветить, что он пошёл и вымыл свою чайную чашку…
2. Собрание
Назавтра в Митькином классе было собрание. И там такое сказали, что у всех невольно пораскрывались рты.
Вот что там сказали. Пионервожатая, самая главная, сказала. Там и учительница была, Таисия Петровна, но говорила больше пионервожатая, очень много чего говорила, Митька даже устал слушать и принялся разглядывать свою любимую стенку. Он её всегда разглядывал, когда уставал слушать. Чудная была стенка! Вся в таких замысловатых трещинках, в таких линиях — одним глазом посмотришь: бодает коза какого-то пятнистого зверя с пятью ногами — вроде бы длинномордую собаку, вроде бы не собаку, а крокодил стоит на хвосте и его бодает коза. Другим глазом поглядишь: а там стоит на голове учительница ритмики Серафима Борисовна и в руках держит ёжика. До того здорово — век бы рассматривал Митька эту чудную стенку.
Но вдруг до него долетела одна фраза главной пионервожатой:
—…и пойдёте вы в поход без единого родителя. Совершенно самостоятельно.
Митька напрягся и вспомнил начало фразы.
— Пять звёздочек, кроме занявшей последнее место по итогам соревнования, пойдут в конце учебного года в настоящий лес, одни, совсем одни, только со мной и с Таисией Петровной. И пойдёте вы в поход без единого родителя. Совершенно самостоятельно. И будем жечь костры. И будем ночевать в палатках. И без единого родителя. И песни петь станем!
У Митьки, конечно, сразу же ушки на макушке.
— Не может быть, — говорит Мишка Хитров, рыжий, как огонь.
— Почему? — удивляется пионервожатая.
— Потому что так не бывает! — убеждённо говорит Мишка.
— Не бывает, а теперь будет!
— Не может такого быть! — заявляет Мишка и садится.
— А ты что хочешь сказать, мальчик? Ты выйти хочешь? — спрашивает старшая вожатая у Митьки.
— Нет! — обиженно говорит Митька. — Просто я согласен с предыдущим человеком Мишкой про то, что не может быть.
— Ребята, — говорит Таисия Петровна, — вы не сомневайтесь. Всё может быть. А в поход мы пойдём обязательно. Двадцать пять человек пойдут, а пять не пойдут. По итогам соревнования. Так что вы старайтесь. Чтоб итоги были замечательные.
— Но ведь жалко, — говорит Вика Дробот.
— Кого? — спрашивает Таисия Петровна.
— Ну этих… которые не пойдут. Все пойдут, а они не пойдут.
— Таковы условия соревнования, — говорит пионервожатая и разводит руками, — пусть стараются.
— Так ведь старайся не старайся, всё равно пятеро-то не пойдут, — упрямо говорит Вика.
И тут вскочил противный ябеда Лисогонов. И вообще уж какую-то ерунду сказал.
— А пускай, — говорит, — эта Вика в одну косичку заплетается!
— Это ещё почему? Это совсем не понятно, — удивляется Таисия Петровна.
— А потому, что она передо мной сидит и мне так больше невозможно бороться за успеваемость. Я хочу в поход, а с её двумя косичками — не ручаюсь за себя и за свои итоги!
Митька от возмущения даже встал из-за парты, кулаками погрозил.
— Видал, — говорит, — схлопочешь!
— Дмитрий, сядь, — говорит Таисия Петровна. — Чем же тебе, Гошенька, помешали Викины косички?
Митька даже ногами заёрзал.
Гошенька! Убить такого Гошеньку мало из реактивной пушки!
— А потому! — говорит Лисогонов. — Ничего не видно из-за её косичек: слева бант, справа бант, а посредине человеческая голова! Хоть беги из класса!
— А это он потому, что она ему списывать не даёт, — говорит Нинка Королёва.
— А ты и бегать-то не умеешь, — говорит Мишка Хитров.
— Получишь! — кричит Митька.
А противный Лисогонов — будто и не слышит — демонстративно ковыряет мизинцем в левом ухе.
Такой тут крик начался — жуть!
— Тихо! Тихо! — кричит Таисия Петровна. — Так-то вы светите товарищу, Миша, Митя, Вика и Нина! А ещё «Светлячки» называются!
— Мы ему сперва засветим. Ябеда, — тихо шепчет Митька, — жалко, Лёшка болеет, а то б ещё веселее было.
— Вот что, — говорит Таисия Петровна, — раз некоторым ребятам мешают две косички с большими бантами, предлагаю, чтоб девочки заплетали волосы в одну.
На этом собрание закончилось.
3. Аперхук
Домой Митька пришёл с поцарапанным носом, но такой гордый, что сперва и рассказывать ничего не стал, только сопел да выпячивал грудь. И в зеркало на себя поглядывал искоса.
После не выдержал.
Всё рассказал.
— Ну, лес — это мы ещё посмотрим, — говорит мама, — выдумки какие — без единого родителя! Таких крошек!
— Надавал тебе, я гляжу, твой дружок Лисогонов, — говорит папа, — ишь, чуть нос напрочь не оторвал.
— Что-о-о?! — кричит Митька. — Мне?! Лисогонов?! Надавал?!
— Угу, — говорит папа и поглядывает одним хитрым глазом из-за газеты, — прямо-таки даже навтыкал.
— С моим-то ударом?! — кричит Митька.
— С каким ещё таким ударом? — интересуется папа.
— С таким! У меня особый такой уж-ж-жасный удар есть — аперхук называется. Я теперь до того стал опасный человек! Меня теперь все бояться должны.
