Николай Камбулов - Беспокойство
Обзор книги Николай Камбулов - Беспокойство
Беспокойство
ПОВЕСТИ
ПОКУШЕНИЕ
Глава первая
Вид у Венке и на этот раз был суровым. С засученными по локоть рукавами, в расстегнутой сорочке, из-под манишки которой виднелась волосатая грудь, он нервно вертел плеткой и покрикивал:
— Бистро, бистро! Мери, не ленись! — Инструктор физической подготовки всех мальчишек зовет одним именем — Мери. — Пошел, «конь»!
О, этот проклятый «конь»! Вечно он наводил страх на Сергея Шумилова: разбежится, и в этот миг «конь» в его глазах будто вырастает до невероятных размеров…
Все же сегодня преодолел. Мальчишки зааплодировали:
— Брафо! Шумилоф!..
Каждый на своем языке прокричал. Венке, видимо, такая вольность приютников не понравилась. Конечно не понравилась: по правилам «Лесного приюта» на занятиях изъясняются только на английском языке. Венке сейчас пустит в ход свою плетку. Мальчишки притихли, привычно выстроились в один ряд, ожидая наказания. Кованые сапоги Венке по асфальту как клацание затвора: клац, клац, клац. Сигарета в зубах, плетка под мышкой, — значит, пронесло: бить не будет.
— Мери! Вы уже джентльмены! Стыдно нарушать правила. Бистро на конюшню!
Это работа, работа до седьмого пота. Стучат о землю буфера: бух, бух, бух. Головы вниз, спины согнутые — но люди, а какие-то птицы клюют странными носами.
— Шумилоф! Мери, ко мне!
Венке сидел в кормушке, задрав кверху ноги, тянул сигарету.
— Водки хочешь?
Случается и такое: Венке может преподносить воспитанникам сюрпризы.
— Залезай! Мери, бистро!
Из фляги налил в колпачок граммов пятьдесят.
— Пей, пей! На будущее пригодится.
Водка теперь в ходу в приюте, как и спорт.
— Для тебя, Шумилоф, скоро отгремит колокольчик. Стенбек против твоей фамилии уже поставил букву «Р». Соображаешь?
Венке вывалился из кормушки, привинтил колпачок к фляге. Круглая рыжая голова его чуть склонилась.
— Почему ты молчал о брате? Значит, не все рассказал мне о своем прошлом?.. Иди и подумай, что ты еще можешь сообщить.
— Нет у меня брата, есть сестра Анюта.
— Знаю, знаю. Иди… Нет, постой. — Венке приблизился, дохнул запахом водки. — После занятий пойдешь к Стенбеку. И не противоречь! — Он повернулся к ребятам, взмахнул плеткой: — Мери, кончай бистро. На молитву — стройсь! Ну, бистро, бистро!
Сначала умывальная комната, потом пойдут в школьную церквушку и будут молиться за здоровье президента.
Церквушка как шкатулка — тесненькая, стены и потолок окрашены в один цвет — темно-серый, пол из светлых каменных плит, на них лежат согбенные и неподвижные тени молящихся. Проповедь одна и та же — «Боже, храни президента, он дарует нам жизнь». Ритуал длится не более пятнадцати минут.
Венке тут же. Он успел переодеться — сменил полувоенную сорочку и ковбойские брюки на черный костюм, но сапоги те же, с подковками, и, когда Венке переступает, в тиши слышится: клац, клац. Капеллан, сухонький и почти облысевший, вскидывает на него беглый, вкрадчивый взгляд.
Капеллан тянет: «Мир — это скопище насилия и зла… Но есть великая надежда». Надежда, конечно же, это США и их президент. Слушать не интересно, повторяется это каждый день. И мысли у Сергея начинают бунтовать. Бунтуя, они постепенно уносят его в далекое и вечно живущее в нем. Венке уже не Венке. «Сухая груша» капеллан тоже по капеллан…
Синий вечер зашторил окно. Анюта готовит уроки. Хочется дернуть ее за косичку: скучно ему, Сереже, смотреть, как сестренка покусывает губы, то, высунув кончик языка, сидит неподвижно — важно думает. Мама, добрая мама всегда на страже: «Сереженька, не смей! Тише». По взгляду догадывается он о предупреждении матери.
Анюта наконец с шумом кладет учебник в портфель.
— Ура! Анюта, пошли играть…
…С невероятным грохотом открывается дверь. Вошел папа. Что это с ним? Почему он с таким шумом появился? На нем каска, противогаз, гранатная сумка. Стоит прижавшись к двери. Мама в цветастом сарафане зябко повела плечами:
— Коля, что случилось?
— Ничего, просто очередная тревога в отряде.
Мама и папа прошли в кухню. Он, Сережа, за ними. Анюта задержала. Но он услышал: «Это не учения, это война! Береги детей».
И тут грохот, да такой, что посыпались стекла. А папа уже у двери. Потом рванулся к Анюте. Обнял — и к нему, Сереже:
— Слушайся маму!..
Ночь темная, как в погребе, без света. Мама держит за руку, Анюта идет впереди. И вдруг вспышки — громадные столбы огня. Крякает, аж земля качается.
— Анюта!
— Я здесь, мама.
— Дай твою руку, — кинулась мама к Анюте. Тугая горячая волна воздуха сбила с ног и маму и его, Сережу…
Открыл глаза — ни мамы, ни Анюты. Возле стоит в сером пиджаке дяденька. Что-то пролопотал солдатам и наклонился, ощупал руки, ноги, раздвинул веки.
— Корош.
Поднял и в машину посадил…
Венке, не дожидаясь окончания проповеди, зацокал к выходу, спугнул воспоминания. Капеллан протянул:
— А-а-минь.
К Стенбеку идти не хотелось: шеф приюта вновь будет испытывать его память. «Шумилов, садитесь. Рассказывайте, господин Шумилов, что сегодня заметили необычного в жизни моих подчиненных?» Надоело это все — и физические упражнения, и уроки английского языка, и сам Стенбек с его подчеркнутой вежливостью, с его постоянным обещанием: «Розыск ваших родителей проходит успешно. Немного осталось ждать, скоро мы вас отправим». Действительно, находились счастливчики. Теперь же отправляют чаще, похоже на то, что «Лесной приют» скоро совсем закроют… В приюте всего двенадцать мальчишек, доставленных сюда из разных мест.
Счастливчиков выстраивают на виду у всех. Стенбек тянет напутственную речь. Говорит он с длинными паузами, словно тщательно обдумывая каждое слово. «В этом мире, тревожном и тяжело раненном невиданной доселе войной, мы торжественно обязались спасти человечество от голода, нищеты и разрухи… Дети мои… мы вас спасли от смерти!.. Расскажите же своим родным и близким, как хорошо жилось вам здесь… Мы не требуем компенсации за ваше обучение и воспитание… Одна просьба к вам: не забывайте доброту и щедрость… нашего президента. Чаще вспоминайте его имя в своих семьях, на работе, в учреждениях и на отдыхе. Молитесь за процветание великой страны, под стягом которой вы жили, набирались сил и знаний».
Да, это верно — минуло уже двенадцать лет, как Сергей мытарится по приютам, а в «Лесной» он попал прошлой осенью. «Двенадцать! Теперь и в семье не сразу узнают». Перед тем как отправиться на беседу к Стенбеку, Сергей осмотрелся перед зеркалом. «Ну конечно же, не узнают — вон как вымахал!» — подмигнул своему отражению — высокого роста парню с голубыми глазами и прической на пробор. Прическу определил ему сам Стенбек: «Это чисто по-русски, господин Шумилов. Мы очень уважаем Россию. О, это великий народ!»
Трудно понять этого Стенбека! В беседах с ним, с Сергеем, Стенбек восхищается русскими будто бы искренне, подчеркивает решающую роль Советского Союза в разгроме нацистской Германии. А вот с другими ребятами, слышал, нелестно отзывается о Советском Союзе, говорит, вроде бы русских спасли американцы. Но это лишь слухи, пока же Стенбек относится к нему вполне терпимо, только чаще других вызывает на беседы.
От общежития до офиса метров двести. Дорожка асфальтирована, тянется по лесу — меж старых сосен и елей. Городок расположен в лесу, он занимает обширную территорию и обнесен высокими бетонными плитами, а внутри приплюснутое здание котельной, тоже обнесенное глухой оградой и вечно дымящее…
Контора двухэтажная, с двумя огромными верандами, смотрящими на деревья стеклянными глазищами. Сергей взбежал по каменной лесенке и, открыв двери, привычно направился в кабинет шефа. Его окликнул Венке.
— Одну минуточку, Мери! Вот сюда, — показал он на дверь, ведущую на веранду.
Веранда оказалась обширной. Полы устланы коврами, два стола, легкие кресла, а на глухом простенке портрет президента в тяжелой, покрытой золотом рамке. Сергей охватил все это одним взглядом и потом, как всегда, поприветствовал шефа наклоном головы. Стенбек поднялся аккуратненький, с наметившейся полнотой и с виду похожий на конторщика, достигшего в служебной карьере всего заветного. Теперь ему больше ничего не надо — он доволен жизнью и своим положением в обществе.
— Господин Шумилов… — Стенбек сделал паузу, взгляд его уперся в портрет президента. — Сегодня с вами буду говорить только по-русски, хотя правила моего учреждения запрещают мне это делать. Садитесь… Так вот, господин Шумилов, сегодня не буду долго задерживать вас… Один лишь вопрос. — Стенбек порылся в бумагах, взял какую-то фотокарточку. — У вас есть брат?
