Владимир Жуков - Хроника парохода «Гюго»
Обзор книги Владимир Жуков - Хроника парохода «Гюго»
Хроника парохода «Гюго»
В годы Великой Отечественной войны морякам советского торгового флота пришлось взять на себя доставку большой части вооружения, продовольствия и других грузов, которые США поставляли нашей стране по союзническому соглашению — так называемому ленд-лизу. Перипетии этих нелегких, часто опасных рейсов за океан легли в основу романа.
Описывая дальние плавания экипажа судна, автор подробно прослеживает личные судьбы своих героев — и опытных моряков, и молодежи, тех, для кого встреча с морем стала суровой школой жизни, испытанием мужества и верности.
Часть I
ГЛАВА ПЕРВАЯ
От всех океанских судов, которые люди настроили с начала века до весны сорок третьего года, американские пароходы типа «Либерти» отличала на редкость экономная конструкция. Ни обязательных прежде заклепок — их повсюду заменяли сварные швы, ни переплетения бесчисленных ребер и балок остова — в ход шло только самое необходимое.
Зато месяц-другой, и на стапеле возникали осанистые борта, следом — угловатая, словно бы вырубленная гигантским топором, надстройка.
Человек, родивший проект незамысловатого судна, не был, однако, лишен чувства красоты. Он водрузил на мостике невысокую мачту, от которой тросики антенн разбегались вперед, к самой рослой грот-матче, и назад, к корме, на бизань-мачту. Имелась на «Либерти» и еще одна мачта — передняя, пониже остальных. Четкой линией своих макушек, паутиной вант, оттяжек и ажурных трапов мачты придавали пароходу довольно привлекательный вид. Без них он бы выглядел неуклюжей баржой с громоздким домом-надстройкой посередине.
Впрочем, не украшение было главным назначением мачт. Прочно упертые в палубу, они поддерживали длинные брусья грузовых стрел, способных не хуже кранов наполнить и опорожнить вместительные трюмы, лишь бы подобраться к берегу. А если учесть, что по углам мостика на круглых кормовых и носовых площадках-банкетах торчали прикрытые островерхими чехлами спаренные двадцатимиллиметровые пушки да еще внушительно поглядывали на горизонт стволы вполне подходящих для эсминца орудий, — если все это учесть, то «Либерти» иначе как военным транспортом назвать было нельзя.
Потому и не отличались друг от друга пароходы, пополнявшие по ленд-лизовскому соглашению флот Дальневосточного пароходства. Не было у них на борту названий и обозначения порта приписки; названия прежние, американские, глухо заливала краска, а новые, советские имена судов указывали небольшие черные доски с белыми буквами. И казалось, сними эти доски, а затем поменяй местами — и моряки, возвращаясь из города на свои «Либерти», ни за что не отыщут ни собственных коек, ни привычных мест в тесноватых чистых столовых.
«Виктор Гюго» тоже принадлежал к многочисленному семейству братьев-близнецов. Как и все, от клотиков до ватерлинии он был сплошь окрашен в мышиный цвет, но крупное орудие стояло у него только на корме, у прочих же — на носу — имелось и второе.
Существовала и другая отметинка. В море, когда шли первым рейсом из Америки, старпом Реут приказал соскоблить с верхних дверей надстройки унылую серую краску, проморить дерево и покрыть шестью, как положено, слоями не боящегося сырости масляного лака. Трудов это боцману и матросам стоило адских, но, когда сделали дело, живым ясеневым блеском среди железа стал гордиться весь экипаж.
Из такой двери и вышел в одно раннее владивостокское утро человек высокого роста с электролампочками и отверткой в руках. Это был Огородов, электрик, появившийся на «Гюго» в числе первых в команде, когда новенький пароход еще стоял у достроечного пирса в Сан-Франциско.
Лампочки, которые Огородов держал в руках, предназначались для прожектора на фок-мачте. От кладовой, где они лежали, к мачте ближе всего было пройти нижней палубой, через боковой коридор, но Огородов никогда не упускал случая сделать лишний крюк: глядишь, и что-нибудь интересное увидишь, услышишь или узнаешь.
Он потоптался возле шлюпбалки, поглядел на воду в радужных разводах нефти, на оранжевую от сурика палубу и перевел взгляд на долгий ряд причалов, подпиравший пологий берег с приземистыми складами, со штабелями бревен, с вагонами на железнодорожных путях. Дальше круто поднимался травянистый бугор Эгершельда, пересеченный булыжным шоссе, а потом было просто небо, белесое, в тонких сплошных облаках, и электрик посмотрел правее, вдоль бортов стоявших на разгрузке пароходов, — туда, где угол порта сливался с открытым ветрам пространством главной улицы города, Ленинской. Прямо от ее желтых, розовых и серых домов, от сквозящих, еще без листвы, скверов вырастала темная глыба сопки, подставляя себя другим домам на других улицах, и они взбирались но склонам выше и выше, словно бы соревнуясь, кому станет лучше видна просторная бухта — от дальнего, изогнутого турьим рогом конца и до самого лесистого острова Русский, стерегущего выход в океан.
Огородов знал этот город, сколько помнил себя, и, как бы уверившись, что все в нем на привычных местах, с излишней для занятого человека внимательностью осмотрел торчавший возле его плеча винт спасательного вельбота и отправился обратно к надстройке. Взгляд его привлек открытый иллюминатор, и он не торопясь подошел к нему.
— Доброе утро, третий, — сказал электрик и вплотную придвинулся к круглому отверстию. — Все списки команды пополняешь?
— Угадал, Огородов! — ответил третий помощник капитана, не поднимая головы от листов бумаги. Он недавно был старшиной на рейдовом катере, с превеликим трудом сдал экстерном экзамен на звание судоводителя-двеститонника и каким-то чудом устроился на должность, где требовался не его скромный документ, а по меньшей мере диплом штурмана малого плавания. Не очень доверяя своей счастливой судьбе, третий помощник (его фамилия была Тягин) даже самый что ни на есть служебный пустяк выполнял чрезвычайно старательно. — Ты всегда угадываешь, Огородов, — повторил Тягин. — Открыл бы секрет.
— Очень просто. — Огородов просунул голову в иллюминатор. — Я всегда говорю то, что вижу. Вот, к примеру, могу угадать, что раньше чем через два дня мы в море не уйдем. Верно?
— Вер-но, — с расстановкой сказал третий помощник и поднял наконец голову. Час назад капитан говорил с ним на эту тему, и Тягин был уверен, что время отхода известно лишь ему и еще двум-трем с «верха». — А ты-то откуда взял?
— На столе увидел, — усмехнулся Огородов, и было непонятно, шутит он или нет. — Вон линеечки против двух матросов первого класса пустые. А кому вахту на руле стоять? Заполучить еще с берега матросиков надо, так ведь?
— Надо, — вздохнул Тягин и почесал лысеющую макушку острым кончиком карандаша. Потом вдруг спросил: — А Алферова? Аля? Чем не матрос первого класса? И Жогов. А еще кого-нибудь из второго класса повысим. Вот и хватит на три вахты.
— Повысить — это вы можете. Вы — наши отцы, мы — ваши дети.
Лицо Огородова было спокойно, но в тоне его звучала насмешка. Он не скрывал, что чин свой — электрика — считал зряшным, электрооборудование на «Либерти» не ахти какое сложное, с ним и так машинные справятся, по совместительству. Сам же Огородов был до появления на «Гюго» четвертым механиком, человеком опытным, прошедшим долгую вереницу должностей, начиная с кочегара, и за тридцать лет морской службы сменил с десяток самых разнообразных судов.
— Повысить вы можете, — повторил он. — Взяли вон девчонку в матросы! Боцману что? Он ей: «Давай на подвеску, раз назначена». И все такое. Ну она брюки рабочие надела, волосы под берет подобрала, полезла... А Федька Жогов в тот день аккурат с прогулки по Сан-Франциско возвращался. Подошел почти к самому борту, где подвески болтались, голову задрал да как заорет: «Братцы, у нас баба появилась! Сроду не встречал баб в матросах!» — Огородов сделал паузу, поглядел в сторону и продолжил: — А она так спокойно ему: «Что кричишь? За границей все-таки».
— Ну и командочка подобралась, — покачал головой Тягин. — Одно оправдание — война.
— Перед кем оправдание? — спросил электрик.
Он посторонился, и третий помощник увидел, как по передней палубе, взбрыкивая пятками, катится боцман и через каждый шаг бросает сердитые фразы своему спутнику, беловолосому пареньку.
— Еще одного моряка нашли, — сказал Огородов. — Сутки целые на пароходе. Стаж!
— Ничего, — приободрился Тягин, провожая взглядом тучную фигуру боцмана. — Стрельчук научит. У него быстро.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Пока я спускался по узкому трапу, меня не оставлял простой, но трудноразрешимый вопрос: и чего боцман так шумит?
