Наринэ Абгарян - Две повести о Манюне
– Вещей с собой не возьмем, – инструктировала нас Каринка.
– Почему?
– Вы что, совсем не соображаете? Чтобы не вызывать подозрений.
– Ааааа!
– Беееее!
Как мы дожидались часа Икс – об этом я лучше умолчу. До сих пор вспоминаю с содроганием. Скажу коротко – не спалось, не елось, не дышалось, не какалось. Зато сразу после полдника мы развели бурную деятельность – выкопали из тайника Каринкины рогатки и набили карманы галькой – идти безоружными мимо озера Цили, где водятся двухголовые змеи, было небезопасно. Потом мы прошлись непринужденной иноходью по лагерю – выведывали обстановку. Обстановка была расслабленной, вожатые что-то тихо обсуждали, рассевшись на лавочке напротив штабной, из сторожки деда Сако раздавались возмущенные стенания:
– Ферзя взял? Ничего-ничего, мы тебя сейчас слоном прижмем!
– Пошли, – скомандовала Каринка. Мы нырнули в кусты и через лаз в заборе выбрались к речке. Путь к свободе был открыт!
Какое-то время мы бежали, не останавливаясь. Потом пришлось сбавить скорость – выдохлись.
– Пока идем по лесу – питаться будем ягодами, – инструктировала нас Каринка, – а дальше пойдут картофельные поля, я их точно запомнила, когда мы ехали сюда. Так что от голода не помрем.
– Подожди, – заволновалась я, – у нас ведь спичек нет. Мы что, картошку сырой будем есть?
– Конечно, сырой! Сырая картошка, хоть и невкусная, зато очень полезная. Все нормальные люди ее сырой едят.
– Придумываешь, штоль? – не вытерпела Манька.
– Есть маленько, – кивнула сестра.
Но мы немного подумали и таки согласились, что раз другого выхода нет, то и сырая картошка вполне себе приемлемая еда.
Потом мы долго шли по краю леса, но в глубь благоразумно не заходили, чтобы не заблудиться. Кругом стояла невозможная красота: пели птички, летали бабочки, светило солнышко, в высоких кронах деревьев шумел ветер.
– Вот ведь как все придумано, – вздыхали мы с Манькой.
Каринка свое восхищение выражала несколько иначе.
– Стоишь? – хлопала она по стволу очередного могучего дерева. – Ну стой, стой, а мы домой идем!
А потом мы совершенно неожиданно набрели на одинокого осла. И это в глухом необитаемом лесу! Сначала, завидев среди деревьев что-то серое, мы очень испугались, потому что подумали, что это волк. Каринка тут же схватилась за рогатку, а мы спрятались за ее спину. Спасло волка от неминуемой смерти только то, что он вовремя подал голос.
– Иаааааа! Иаааааа!
– Это же осел! – изумились мы.
Это действительно был осел, притом совершенно приличный такой домашний осел. Стоял он при полном параде – на спине красовалось небольшое рукодельное седло, состоящее из диванной подушки и сложенного вчетверо старого паласа, с морды уныло свисала уздечка из пеньковой веревки. Кто-то заботливо привязал животное за поводья к дереву и ушел.
Мы хотели подойти поближе, но Манька остановила нас.
– Я знаю, зачем он тут, – сделала она умное лицо, – он приманкой работает!
– Чем?
– Приманкой. Для диких животных. Придет медведь, захочет его съесть, а тут хлоп – сработает капкан, и фьють!
– Чего фьють?
– Фьють – и кто-то будет щеголять в новой шубе.
– Да ладно! – вылупились мы.
– А то! Так и ловят крупную дичь, медведей там, или тюленей, привязывают в лесу осла, и фьють!
Какое-то время мы сочувственно разглядывали несчастное животное. Осел весьма органично вписывался в свое трагическое амплуа – горестно жевал травку и отгонял коротеньким хвостиком назойливых насекомых.
– Надо развязать его, – дернулась Каринка, но тут из-за деревьев вынырнул какой-то старичок и, поправляя на ходу штаны, подошел к «приманке».
– Долго ждал, Сето-джан? Этот негодный живот совсем меня замучил, крутит и крутит, крутит и крутит, все кишки выкрутил!
Старичок отвязал осла и повел его под уздцы, не прекращая жаловаться на свою горькую судьбу.
– То тишина, то прет и прет, да так, что только и успеваешь по кустам бегать, – скрипел он, – где справедливость?
– Иаааа, – поддакивал осел.
– Ну и ладно, – вздохнула Манька, когда они скрылись из виду, – зато на одного медведя в этом мире сегодня стало больше!
Пока мы вполне успешно продвигались в сторону озера Цили, в лагере творились несусветные дела. Привыкшие после полдника играть в индейцев девочки прочесали весь периметр в поисках Чингачгука и его скво. Сначала они искали нас молча, а потом стали трубить во все горло:
– Наркааааа, Каринкааааа, Манькааааааа!!!!
Их крик всполошил вожатых, и Славиков горн собрал весь лагерь на экстренный съезд. Съезд выявил существенную брешь в рядах третьего отряда.
– Сестры Абгарян и Мария Шац, – со слезами на глазах доложилась Гарегину Сергеевичу товарищ Маргарита.
– Они нырнули вооон в те кусты, – показал правильное направление кто-то из детей.
– Поймаю – семь шкур спущу, – заходил желваками Гарегин Сергеевич.
Еще через час нас догнали ребята из первого отряда и за шиворот приволокли обратно в лагерь. Если честно, мы особо и не сопротивлялись – натерли ноги до волдырей, сильно устали и хотели пить.
Сначала медсестра товарищ Алина обследовала нас вдоль и поперек, обработала все царапины вишневкой[21] и мстительно напоила рыбьим жиром. Потом нас долго оплакивала товарищ Маргарита, называла балбесками и говорила, что теперь у нее будет много седых волос. Нам было ужасно стыдно, мы обнимали ее и клялись, что никогда больше так поступать не будем.
А на вечерней линейке нас заклевал Гарегин Сергеевич. Мы стояли по стойке смирно и боялись шелохнуться, а он возмущенно ходил кругами и называл наш поступок дезертирством. А потом наказал дежурством на кухне вне очереди.
– Понятно? – грохотал он.
– Понятно, – трепетали мы.
– Вас ведь волки могли съесть! – не унимался Гарегин Сергеевич. – Тут кругом леса непролазные, живности – видимо-невидимо.
– Ну, они были вооружены до зубов, – шагнул вперед товарищ Торгом и, пряча улыбку, вложил в широкую ладонь Гарегина Сергеевича конфискованное Каринкино оружие.
Гарегин Сергеевич внимательно изучил рогатки, взял на мушку пролетающую над нами ворону.
– Откуда они у вас?
– Это мои, я их еще дома смастерила, – засопела Каринка.
– Не ври.
– Я не вру. Могу еще сделать, если хотите.
Гарегин Сергеевич какое-то время сверлил сестру огненным взором, потом крякнул и подобрел лицом.
– Марш в комнату, и чтобы такое больше не повторялось!
– Клянемся никогда больше не сбегать, – отрапортовала Каринка, а мы с Манькой для пущей убедительности пустили слезу.
Вот так бесславно закончился наш побег.
Зато весь следующий день мы провели на кухне, научились на скорость чистить картошку и узнали много чего нового о тете Лине.
Например, что у нее когда-то был муж, которого можно было соплей перешибить, и толку от него было столько же, сколько от козла молока. Или от паршивой овцы – шерсти клок. Спросить, где сейчас этот муж, мы побоялись. Мало ли, может, тетя Лина ненароком его убила и закопала в лесу, зачем травмировать человеку психику лишними воспоминаниями?
Потом мы с удивлением узнали, что у тети Лины, оказывается, есть дочь. Это было очень странно, ведь мы и предположить не могли, что такие женщины, как тетя Лина, размножаются.
А потом она показывала нам свои мозоли на ногах, и мы только и делали, что разводили руками и качали головой, а Каринка сказала, что с такими мозолями никакой обуви не надо. Ведь что ни мозоль – то каблук.
Вот такой у нас выдался наказательный день.
Глава 16
Манюня отдыхает в пионерлагере «Колагир», или Новые реалии тети Лины
Выспаться за ночь категорически не получалось. Потому что, как только мы укладывались спать, тут же прилетал легион обжорливых комаров и облеплял нас с ног до головы. Любой нормальный ребенок смирился бы с такой участью и лежал бы по стойке смирно, подставляя тощие бока немилосердным кровососам. Но только не советские идейно подкованные дети. Если светлое время суток мы ходили, почесываясь, как блохастые собаки, то ночи проводили в неустанной борьбе – били комаров подушками, одеялами, чемоданами и тумбочкиной дверцей, загоняли в угол, заливали водой из графина, обсыпали зубным порошком и злорадно наблюдали, как они корчатся в адовых муках. А потом выставляли несчастные трупики на подоконник – в назидание сородичам.
Сородичи не унывали. Они запускали в комнаты специально обученные диверсионные группы, которые высасывали из детей тройную порцию крови. Они уносили трупики замученных в свои города, хоронили их с почестями в Пантеонах и называли площади и скверы именами героев. Скоро в Комарином Царстве нельзя было повернуться, чтобы не наткнуться на Аллею Мучеников или улицу имени Пышноусого Кровососа. Война шла не на жизнь, а на смерть. Что ни ночь – то Грюнвальдское сражение.
