Надежда Нелидова - Женщина в жутких розочках
Пусть лучше оно согреет человека – пусть даже опустившегося, пусть даже недолго. Застегнула пуговицы, сложила рукава крест на крест, как руки родного человека. В шкафу сама собой качалась пустая вешалка.
У порога Роза Наумовна присела… «Ну, папочка, нам пора». Одеваться самой перед выходом ей не понадобилось: в угловой квартире ветхого аварийного дома, где она жила, температура не многим отличалась от уличной. Сто одёжек и все без застёжек – это про Розу Наумовну.
Поход в администрацию к ответственному товарищу по поводу ремонта окончился безрезультатно. На её робкую просьбу ответственный товарищ негодующе и изумлённо выпучил рачьи глаза и отвалил челюсть. Точно Роза Наумовна своей просьбой совершила большую непристойность: например, громко пукнула в кабинете.
Родилась девочка, выросла в девушку. Потом в автобусе ей сказали: «Женщина, подвиньтесь, расселись как корова». И она передвинула себя в новую, предпоследнюю возрастную категорию. И, смотря по телевизору кино или слушая песню, вздыхала: «Какой старый фильм!» Или: «Какая старая песня!» Пока не поняла: старая-то – она сама.
Оказывала ли Розочке в молодости знаки внимания мужская половина человечества? Оказывала, но скудно как-то, без огонька. И можно ли назвать знаком внимания восхищённую реплику вслед парней со скамейки:
– Глянь, вот это кавалерийский ноги!
Розочка, подражая опытным подружкам, игриво через плечо бросила:
– Кавалерийские – потому что длинные?
– Потому что колесом! Гы-ы!
Или однажды в поезде, студенткой, познакомились с парнем. Всю ночь проболтали, он так мило ухаживал и, когда она легла спать, неловко ткнулся в её щеку. Любовь, любовь! Всю ночь Розочка не сомкнула глаз, а на заре вскочила и побежала в туалет краситься: чтобы он встал и увидел её хорошенькой.
Сразу в дверь туалета начал ломиться нетерпеливый пассажир. Он рычал, готов был дверь высадить – так приспичило бедолаге. Она наспех докрасила второй глаз, мазнула губы, распахнула дверь… Её буквально отшвырнул вчерашний парень:
– Через минуту моя станция, а она, бля, на унитазе застряла, – и бешено зажужжал электробритвой. Вот и вся любовь.
Или как шла по улице, а следом нерешительно следовал молодой человек. И всё порывался что-то сказать, и всё не решался, и у Розочки от сладкого предчувствия сжалось сердечко. Она провокационно прибавила шаг, почти побежала… Тут он нагнал её и, морщась от неловкости, краснея до слёз, сказал:
– Девушка, у вас на кофточке сзади «молния» разъехалась…
Ещё продолжать или хватит?
Роза Наумовна, как все неустроенные женщины, не пропускала ни одного мероприятия в культурном очаге их городка – районном ДК. Вот и на этот раз помыла голову, надела костюм – блузочный шёлк обильно вскипел рюшами и выплеснулся пышной пеной из строгого выреза. Прихватила выходные лаковые туфли – и отправилась на фотовыставку.
В фойе были развешаны огромные чёрно-белые фотографии в рамках. Дамы табунчиками и поодиночке прохаживались, от их взволнованных перемещений по глянцевым снимкам скользили блики и тени. Взгляды дам то и дело отвлекались от экспонатов и скрещивались на гардеробной – на единственном мужском пальто, висящем особнячком от дамского легкомысленного демисезона.
У пальто был такой силуэт… такой… Подойди к гардеробной с номерком благоухающий изысканным парфюмом Хью Джекмен – дамы бы не удивились. Взять под кашемировый локоть, прижаться щекой к сильному плечу, скрыться вдвоём в сиреневой паутине дождя… Ах!
Под конец вечера интрига достигла накала. Дамы вовсе забыли про выставку и про всякие приличия, и только и бегали глазками в поисках таинственного прекрасного незнакомца. Они не были обмануты в ожиданиях. Обладателем пальто оказался пусть не Хью Джекмен, но очень даже, по меркам их женского городка, интересный мужчина. Бледное худое лицо, горящие глаза, острая чёрная бородка а-ля инженер Гарин.
На нём были потёртые джинсы и чистенький, хотя не новый пуловер. Из пуловера выглядывал плохо проглаженный ворот рубашки (деталь, о многом сказавшая и очень обнадёжившая милых посетительниц выставки). На его плече висел навороченный фотоаппарат, обладающий не объективом, а целой телескопической трубой.
Интерес к выставке вспыхнул с новой силой. Все восторженно, до боли в ладошках зааплодировали такому талантливому фотохудожнику. Потому что чем чёрт не шутит, а может, героиней следующей выставки будешь ты: пронизанная солнцем, надкусывающая отфотошопленными зубами травинку, бегущая по волнам местного пруда, возлежащая ню в шёлковых драпировках?
Роза Наумовна тоже аплодировала, но не бурно. Несмотря на склероз, ясно припомнилась картина: вот она пьёт минералку и этот самый выползший из кустов импозантный фотохудожник недвусмысленно предлагает ей совместный опохмел.
А про пальто она вообще узнала последней, потому что, выражаясь молодёжным штилем, по жизни была ещё тот тормоз. И, увидев облачающегося у гардероба художника, от неожиданности вскричала на всё фойе: «Это папино!!»
Очень необдуманно и неделикатно поступила, между прочим, потому что люди бог знает что могли подумать о фотографе. Что он украл, например, это пальто у папы Розы Наумовны. Или даже ограбил папу в безлюдном месте, угрожая предметом, похожим на нож.
Впрочем, если бы дамы знали правду, всё же предпочли бы ограбление. Там всё-таки романтика, тёмные аллеи, воющий ветер и благородный Робин Гуд, раздевающий богача ради высокой и чистой идеи. А получать пальто сэконд хэнд в окошечке для бомжей… фи.
Все посмотрели на Розу Наумовну с неодобрением, и она, чувствуя себя изгоем, бочком-бочком удалилась и бродила в лабиринте стендов до закрытия выставки. Только тогда быстренько влезла в свой плащик, выскользнула из ДК и побежала домой. В тёмной безлюдной аллее выл ветер, и Роза Наумовна вовсе была не рада преследовавшей её тени.
Она наддала – тень не отставала. Розе Наумовне очень бы хотелось, чтобы преследователя интересовала разъехавшаяся «молния», но таковой не имелось на спине плаща.
– Постойте же, сударыня, вас не догонишь! Так это пальто вашего батюшки? – Голос, хотя и запыхавшийся, был бархатный и несказанно прекрасный – только такой и мог принадлежать талантливому фотохудожнику. – Не соблаговолите зайти ко мне домой на чашечку кофе, и я расскажу вам удивительную историю этого пальто.
Продрогшая и испуганная Роза Наумовна была так измучена событиями сегодняшнего вечера, что согласилась. Кроме того, речь шла о папином пальто. Кроме того, её жизнь была бедна событиями и она так устала ждать именно этого изысканного, бархатного приглашения, что не оставалось сил на кокетливые ужимки: «Ах, к незнакомым мужчинам я в гости не хожу!»
– Так вот, – начал Борис Игнатьич (так звали фотографа). – Опустим предисловие: что да почему, да как остался без жены и двух прелестнейших дочурок, и вообще как дошёл до жизни такой. Моя история более похожа на сказку Андерсена. Есть ли в том провидение, что пальто вашего батюшки оказалось в храме, а я по воле случая оказался в числе первых попрошаек, жаждущих утеплиться перед зимними холодами?
Дома развязал свёрток – и страшно выругался. Вместо подбитой мехом «аляски» или, на худой конец, прорезиненного дождевика – светлое, маркое пижонское пальто. Тем не менее, напялил, даже потоптался перед засиженным мухами зеркалом. Гм… На меня смотрел разорившийся игрок, кровей не менее чем графские. Торчащая бородка, демоническая бледность, впалые щёки, тёмные круги под воспалёнными глазами. Даже то, что пальто было слегка трачено молью, придавало ему некий шарм.
Отправился к друзьям. Сначала вроде ничего, а потом не выдержали: «Маячат тут всякие пидоры в польтах. Дул бы отсюда, фраерок». Короткая потасовка, подбитый глаз и пара царапин на носу… Обидно: ни выпивки, ни компании… Аптекарь странно на меня посмотрела, когда выдавала три «боярышника» за девять рублей.
На улице выскочивший из банка, подсаживающийся в «феррари» господин скользнул взглядом по пальто и механически подал мне руку. Присмотрелся, понял, что обознался. Скривился и тщательно вытер руку носовым платком.
Вот так «благодаря» пальто я оказался свой среди чужих, чужой среди своих. Старая среда меня выдавила, как инородное тело, а новая, понятное дело, отторгла. Впервые за последние годы я пытался формулировать мысли – и у меня это неплохо получалось! А значит, можно было попытаться вернуть главное дело всей моей жизни – Фотографию!
Всякий раз, как становилось невмоготу – вы понимаете, о чём речь – я надевал пальто и бродил по улицам. Вспоминал, как подло прогнали меня друзья. Как господин брезгливо вытирал руку после рукопожатия – и скрипел зубами от злости. Злость тоже была моя союзница.
Но главное, изменившее мою судьбу – пальто. В нём чувствовалась порода. Пальто молчаливо и строго не позволяло выйти с запахом перегаром, с сальными волосами, в не чищенных ботинках… Ну-с, и вот я то, что я есть. Делаю редкие снимки. Продаю в журналы, на жизнь хватает. Берлогу свою расчистил. Неплохо?
