Андрей Шаргородский - Принципиальное отличие от нуля (сборник)
Но всё сложилось, как в том старом пасьянсе
Глаза твои мне улыбнулись, и я понял,
Что это ты, и вариантов уже нет,
Пускай с друзьями я об этом много спорил,
Но ты со мной – и это всем во всём ответ.
На все вопросы взгляд твой мне давал ответы,
На все желания хватило твоих губ,
Ведь чувства все – как изумления раздеты,
Ты мне прощала, что бывал я в чём-то груб.
Но всё сложилось, как в том старом пасьянсе,
Уж тридцать лет прошло – ни тени нет, ни зла,
Я до сих пор склоняюсь в низком реверансе
За тот взгляд прошлый, что сквозь года пронесла.
Мы сами дурака взрастили
На стяге бело-голубом
Я предлагаю не стыдиться —
Нарисовать его портрет
И повсеместно тем гордиться:
Что нет дебильней президента,
Что нет судов в стране родной,
Что перед выбором – презенты,
Во власти – каждый голубой,
Что исчезает радость в лицах,
Что депутаты – как скоты,
И остаётся лишь молиться,
Чтоб мог добиться правоты.
Попасть в козла уже нет смелых,
И он, конечно, очень рад,
Что весь народ – как плод неспелый,
Понос и рвота – без преград.
Мы сами дурака взрастили,
Мы сами зеку дали власть,
А это вам не тили-тили,
Пока не сдохнет – будет красть.
Фрагменты жизни просто складывал в реальность
Фрагменты жизни просто складывал в реальность
И ежедневно экспертизу проходил
На достоверность, изощрённость, пунктуальность
И превосходство над количеством седин.
И от добра добра не ищут – так надёжней,
И кто плохое вспоминает – тот глупец,
Печалит то, что год от года всё тревожней,
Как в старой сказке, где известен всем конец.
Плохие сны бывают тоже доброй вестью,
Хоть виртуальные победы и в цене,
Не знать сомнения, когда душа на месте,
Когда уверенность во всём, всегда, везде.
И пируэты обесценивают годы,
И за терпение не выдают наград,
Прогноз успехов – переменчивость погоды,
Фрагменты жизни – исключение преград.
Расстрел на всю жизнь
В конце планерки директор объявил: «Завтра к 17–00 мне на стол списки охотников по каждому участку – формируется бригада на отстрел оленей в соседнем районе. В список включать только нормальных и трезвых, и только тех, у кого двустволки 12 калибра. Это будет командировка на 5–7 дней, оплачиваемая по среднему заработку».
Вечером следующего дня я, как начальник участка, был назначен старшим и со мной отобрали еще 5 человек.
– Вылет на вертолете через два дня, с собой брать теплые вещи, сапоги и термосок на 2 дня, остальное все дадут там, – подытожил директор.
– Андрей, останься, остальным сбор 15-го в 7-00.
Все вышли, директор подошел к шкафу, открыл – там стоял ящик водки: «Возьми, там будет непросто, а водки с нашим сухим законом там не найдешь, счастливо».
В 8-30 15-го мы уже взлетели и через полтора часа были на месте. Это был лагерь на берегу реки из двух больших палаток, в одной разместили женщин-раздельщиков и поваров, а в другой мы. Руководил всем опытный ханты Яша. После нашей высадки он слетал на вертолете на разведку и, прилетев, сообщил: «Олень будет через день, так что отдыхайте, можете рыбку половить».
– Так ведь не сказали, что удочки можно взять, – вспылил Петрович.
– Мой удочка с червями – твой водка, – улыбнулся Яша. Решили пожертвовать одной бутылкой.
Ловили по очереди, и к концу дня наловили хариуса и на уху, и на жареху. Посидели душевно, с песнями, но в 7 часов утра Яша уже всех тормошил идти на тренировку.
Лодки расставили поперек реки в шахматном порядке немного выше течения. Яша пояснил, что надо стрелять только в голову – в район уха и только в пределах своего сектора обстрела. Сектора разметили, установили якоря и поехали в лагерь.
Утром прилетел вертолет и привез багорщиков и патроны. Яша опять полетел на разведку, но быстро вернулся, выскочил из вертолета и заорал, перекрикивая винты: «Подъем, олень через два часа будет здесь!». Быстро получив патроны – по 200 штук на ствол – сели в лодки, и через полчаса все были на своих местах – мы выше течения, а багорщики с раздельщиками ниже за поворотом реки. Всем приказали молчать и не курить. Через час послышался шум – это был топот приближающегося стада. Олень надвигался сплошной стеной шириной метров 100. Подойдя к реке и увидев нас, олени остановились на кромке воды и насторожились. Возможно, они и не стали бы переправляться, но надвигающиеся сзади тысячи оленей просто столкнули их в воду, и стадо начало переправу. Яша нас предупредил, что первые ряды с вожаком нужно пропустить, что мы и сделали. Прямо перед нами олени стали переплывать и переходить реку. Мы смотрели им в глаза, и что-то защемило в груди – настолько прекрасны и грациозны были эти животные, но… мы начали отстрел. Выстрелы слились с шумом, плеском, рыком и топотом – стадо пошло сплошной стеной.
Первый час пролетел, как минута. Яша просигнализировал, чтобы мы остановились. Ниже переправы туши плыли сплошным потоком, река стала красной от крови. Багорщики не успевали вытаскивать туши из воды. Мы сели и закурили, только теперь я увидел, что ствол раскален. Серега с соседней лодки сунул ствол в реку, и он со свистом зашипел.
– Ты что делаешь, идиот, – заорал Петрович, – все, ружья нет, будешь стрелять – патрон заклинит и разорвет ствол.
– Быстро на берег, к багорщикам на помощь, – скомандовал я, – только патроны оставьте.
Лодка с Сергеем и Толей прямо сквозь плывущих оленей поплыла вниз по течению, а Яша уже махал, что можно продолжать.
Работа закипела, конца стаду не было видно, и только часам к четырём патроны закончились, да и стадо пошло на убыль. Мы поплыли помогать багорщикам. В ушах звенело, руки тряслись. То, что мы увидели – было настоящим ужасом. Весь берег был в тушах, река в крови и кишках – раздельщики все внутренности выкидывали в реку. Меня чуть не стошнило. Я послал Николая за водкой, а сам стал помогать вытаскивать туши. Раздельщики ловко потрошили и снимали шкуры, но необработанных туш было еще слишком много.
– Бабам пить не давай, а то упадут, им еще тут до ночи работать, – предупредил Яша, но сам не отказался от стакана. Три бутылки мгновенно были выпиты, и все бросились работать.
К десяти часам, кое-как помывшись, мы пришли в лагерь и, перекусив, завалились спать. По переменке охраняли от зверья горы туш, с утра началась отгрузка в вертолеты.
Один, второй, третий – к вечеру все попадали, а утром забрали и нас. Возвращались разбитые и усталые, в глазах у всех была пустота. Каждому давали по оленю, но взял один, Петрович – остальные отказались.
Прошло несколько недель, но, встречаясь с напарниками по отстрелу, как-то прятали глаза, как будто были в чем-то виноваты. Даже грамоты и премия за девяностопроцентную реализацию патронов не помогли. Я еще долгие месяцы плохо спал – всегда снились те глаза бедных животных.
Прошло уже почти 30 лет с той поры, но после того отстрела ружье в руки я уже не брал и оленину не ел. Это слабое утешение от той горечи, но она тянется уже всю мою жизнь.
Тревога пройдёт через миг
А может пойти просто спать?
Когда нет вопросов уже,
И нет того запаха роз,
Условностей на этаже.
И тихо, спокойно уснуть,
Чтоб даже и «…»*ь не смогла
Окрикнуть, в разврат окунуть,
Где снова тревожная мгла.
Мы всё потерять не смогли,
Хоть в кровь мне разбейте лицо,
Но гаснут к закату угли,
И с ними толпа подлецов,
Которые песни поют
О сложностях, как никогда,
Ногами лежачего бьют,
Без боя сдают города.
Я жду и надеюсь, и пью,
Хоть радости мало с утра,
Налить? – Я, конечно, налью,
Ведь мы с вами не господа.
Всё сложно и хочется спать,
Тревога пройдёт через миг,
Меня уже трудно узнать,
Я жизнью своей всё постиг.
Я с тенью долго разговаривал сегодня
Я с тенью долго разговаривал сегодня,
Она, конечно, мне вторила всё во всём,
Мне уступать ей, было, может, благородней,
Но жизнь твердила – это как-то утрясём.
Я в полный рост вставал – и тень была не ниже,
Взмахнул руками – тень пыталась упорхнуть,
Я шёл навстречу – и мы стали точно ближе,
Хотя в лицо ей не хотелось заглянуть.
Я шаг замедлил – и она вторила точно,
Бежал по жизни – и она вот тут как тут,
Мы с нею связаны незримой нитью прочной,
И невозможно это было обмануть.
А губы точно повторяли все желания,
Но это было механически, без слёз,
Ведь между нами есть стена непонимания,
И понимания, что это всё всерьёз.
Конвульсии – не признак совершенства
Пикантность паутины паука
В различии задачи и причины,
В геометрической красе для простака
И ужасе демонстративной силы.
Магнитность порождает безрассудность,
Размах предполагает ряд ошибок,
Лишь в темноте планируется трудность,
Ввиду того, что мир не так уж гибок.
Расчёт холодный, нервы на пределе
И связь обострена лишь с внешним миром,
Когда ты испытал себя на деле,
Душа определяется с кумиром.
Пределы невозможного – возможны,
И путь далёк лишь относительно мерилу,
Которое бывает часто ложно,
Каратами ведь меряют сапфиры.
А в жизни, как в сетях всё прозаичней,
Конвульсии не признак совершенства,
Планируя исход, не стань комичней,
Ведь не всегда рождает блажь блаженство.
Гигантская реальность вариантов
