Ярослав Питерский - Падшие в небеса.1937
– Сейчас тебе не до улыбок будет! Думаешь, на суде оправдают? Хрена с два! Молись, чтобы подальше отправили! Молись!
– Как это? – не понял старика Павел.
– А так! Чем дальше поедешь, тем здоровее будешь! – вздохнул печально старик и перекрестился.
Он посмотрел мутным взглядом на грязный потолок, словно пытаясь найти там Бога, или ангела. Он трепетно искал глазами святой образ тут, в этом вонючем и душном помещении! Старик что-то бормотал губами. Возможно, молитву. Крестился и бормотал, не обращая внимания на окружающих. Павел тоже невольно посмотрел на потолок. Грязные разводы на плохо побеленной кладке. Треснувшая штукатурка и маленькая, совсем тусклая лампочка за решеткой полукруглого плафона.
«Неужели он увидел тут Бога? Этот человек тут увидел Бога? Тут нет Бога! Тут даже свет и тот за решетку посадили. Тут даже свет под арестом! Господи! Господи, они сошли с ума! Они все сошли с ума!»
– Ты креститься-то умеешь? – вдруг спросил старик.
Павел вздрогнул:
– Что?!
– Я говорю, крестись и молись! Молись, пока время есть! Авось, Боже поможет нам! Молись! – старик вновь размашисто перекрестился. – Хотя ты, наверное, и молитв-то не знаешь?! Кто ж тебя молитве-то научит? А? Вокруг нехристи одни! Прости, Господи! – старик вновь перекрестился.
– Нет, почему, знаю! – вдруг выпалил Павел.
Ему стало обидно и немного стыдно. Он покосился на старика и пробормотал:
– Объяли меня муки смертные и потоки беззакония устрашили меня; цепи ада облегли меня и сети смерти опутали меня. В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал!!!
Старик удивленно посмотрел на Клюфта и кивнул довольно головой, улыбнулся беззубым ртом. Седая борода зашевелилась:
– Молодец, сынок! Молодец!
Дверь вновь лязгнула затвором и заскрипела ржавыми петлями. Но на этот раз на пороге появился не полковник и не сержант, а лейтенант. Он почесал лоб и прокричал:
– Моргунов, Кличко, Клифт, тьфу ты, Клюфт! Написали фамилию, мать их! – лейтенант оторвался от бумаги и вопросительно крикнул:
– Есть тут Клифт или Клюфт?
В камере повисла тишина. Арестанты притихли и, затаившись, ждали. Соседи косились друг на друга, словно выискивая глазами загадочного человека по фамилии Клифт. Павел, расталкивая локтями соседей, пробрался к двери. Арестанты в испуге уступали ему дорогу и сочувственно смотрели.
– Ты что ли, Клифт? – недовольно проворчал лейтенант.
– Никак нет! Клюфт Павел Сергеевич! – крикнул Павел.
Энкавэдэшник покосился в бумагу:
– Статью скажи!
– Пятьдесят восемь дробь одиннадцать, дробь десять, дробь шесть!
Лейтенант вновь посмотрел в бумагу:
– Ну, все правильно! Павел Сергеевич! Семнадцатого года рождения! Вот суки! Опечатку сделали! Клифт – Клюфт! Какая, мать твою, разница! Выходи в коридор, что встал! – заорал лейтенант.
Павел выскочил из камеры. В коридоре уже стояли три арестанта и испуганно косились на конвоиров. Те дождались, когда из камеры выйдет лейтенант и, захлопнув дверь, кивнет им головой:
– Все! Ведите!
Конвоиры, подталкивая в бока арестантов, гуськом повели их в узкий маленький проход. Идти было неудобно. Приходилось семенить и тыкаться в спину впереди идущего. Павел попытался обернуться, но тут, же получил удар под лопатку:
– А ну! Не воротить мордой!
Шли недолго. Арестантов остановили возле небольшой двери. Один из конвоиров сурово сказал:
– Значит так, заходите и садитесь на лавку! Ждете. Назвали фамилию, входишь в дверь напротив. Назвали другую фамилию, входишь в другую дверь, ясно?
Арестанты уныло закивали головами. Комната, куда их впихнули, была и не камера, и не кабинет. Так, маленький коридорчик, по стенам которого стояли небольшие, грубо отесанные лавки. Окон не было. Лишь две двери. Одна напротив входа. Вторая – справа сбоку. Обычные двери без железной тюремной обивки, затворов и глазков. Витые ручки и светло-голубая краска. Почти как в санатории или в больнице.
Павел примостился на лавку. От деревяшек пахло хвойным лесом. Видно, этот убогий элемент мебели сбили совсем недавно. Клюфт провел пальцами по краю доски и нащупал капельку смолы. Павел поднес руку к лицу и втянул воздух ноздрями. Сосны. Сосновый бор. Пахло сосновым бором!
Клюфт зажмурился. Сосед, что сидел рядом, тихо и тревожно прошептал:
– Кажись, приплыли мы! Только бы по этапу в поезд попасть! Только бы в поезд!
Павел с удивлением покосился на мужчину. Это был средних лет блондин с белыми, словно измазанными мелом, губами. Нездоровые темные круги под голубыми, бегающими глазками, то и дело скрывавшимися под воспаленными ресницами. Мужчина нервно облизнул губы.
– Это что вы тут все сговорились? Все в поезд хотят? Ты что, хочешь прокатиться на поезде? Что у вас у всех такая мания проехать? Может, тут оставят! А?
Блондин покрутил пальцем у виска:
– Э! Видно ты еще не знаешь! Если тут оставят, все! Сливай воду!
– Это почему?
Блондин не ответил, лишь махнул рукой и отвернулся. Конвоир пригрозил ему пальцем, как воспитатель школьнику. Но тут боковая дверь распахнулась и откуда-то из глубины помещения незнакомый голос проорал:
– Ступиков!
Блондин чуть не упал с лавки от страха. Его руки тряслись. Мужчина поднялся в полный рост и неуверенно шагнул к двери. Конвоир раздраженно пихнул его в плечо:
– Заходи, скотина! Что тянешь!
Павел посмотрел на охранника. Их взгляды встретились. Карие глаза солдата внимательно наблюдали за Клюфтом. На этот раз Павел не заметил в них ни злобы, ни презрения. Равнодушие, обычное равнодушие и усталость. Возможно, этот человек уже просто устал от всего.
«Интересно, а так же сидят люди, после того как умрут и перед тем как предстать перед Богом? Так вот в каком-нибудь коридоре ютятся? Как выглядит это чистилище? Так вот? Их, вернее, нас, когда мы умрем, вызывают туда на страшный суд? За дверь? За такую же дверь, окрашенную в бледно-голубой цвет? Где решается наша судьба? Вот так же? Так же вызывают, только вместо конвоиров в форме оливкового и темно-синего цвета старцы в белых одеждах с крыльями за спиной? Интересно, а кто решил, что ангелы обязательно должны быть одеты в белый саван и иметь крылья за спиной? Может, они одеты тоже в форму наркомата внутренних дел? А? Нет, они не могут быть одеты в такую форму. Потому как если есть Бог, он не позволит им так одеваться!» – с каким-то хладнокровным спокойствием подумал Павел.
И вновь скрип. На это раз распахнулась вторая дверь. Высунулся еще один охранник. Он окинул взглядом арестантов и крикнул:
– Клифт!
Павел понял, что кличут его. Но фамилия?! Опять прозвучала странная фамилия. Они путают букву. Путают «Ю» и «И». Сидеть и ждать, когда вновь прокричат, или пойти по зову на искаженную фамилию? Павел покосился на охранника, который стоял сбоку:
– Ну, что уставился? Если тебя зовут, иди!
Павел вздохнул и пожал плечами. В конце концов, какая разница, как эти уроды написали твою фамилию. Если уж они решили посадить, то посадят. И никуда от этого не деться. Клюфт шагнул за дверь. Охранник подтолкнул его на центр комнаты. Большая, она была в виде квадрата. Ровные стены. Никаких окон. Сбоку стоит огромный резной стол из темного дерева. За ним сидят трое людей. Напротив еще одна дверь. Вдоль стен несколько стульев, на которых разместились два тюремщика.
Павел медленно прошел в центр и встал, повернувшись лицом к тройке за столом. Это были пожилые мужчины. Двое в военной форме. Один – с красными петлицами, второй – с темно-синими. Третий мужчина, с седыми волосами и круглым лицом, был одет в черный костюм и белую рубашку. Но вот галстука не было. Последняя пуговица расстегнута, а воротник выпущен поверх пиджака. Седой в гражданском сидел в центре. Военные – по бокам. Тот, что с краповыми петлицами, внимательно измерил Павла взглядом:
– Клифт Павел Сергеевич? – спросил майор.
Павел рассмотрел в петлицах две «шпалы».
– Клюфт, – виновато и каким-то робким голосом поправил офицера Павел.
Майор возмущенно посмотрел в бумаги. Взял перо и что-то подвел в записи:
– Опять опечатка. Да что такое?! Опять канцелярия напортачила!
Сидящий рядом седой мужчина в костюме погладил волосы на голове и добродушно, словно ласковый хозяин гостю, сказал:
– Да вы подходите, подходите, расписывайтесь! – седовласый приветливо улыбнулся.
Павел облегченно вздохнул. Может, все не так уж и мрачно. Может, сейчас суд будет по всем правилам?! Опросят, а может, и вообще оправдают!
«С чего я решил, что нет справедливости?! Может, вон, все уже решилось! И сейчас выпишут бумагу об освобождении! Никто тут ни в чем не обвиняет! Да и не слышно, чтобы назад людей заводили, а те кричали о несправедливом суде!»
Павел уверенно шагнул к столу. Офицер с синими петлицами выглядел более сурово. Он деловито достал из папки какую-то бумагу. Сначала протянул ее «гражданскому». Тот расписался. Затем бумага перекочевала к военному с краповыми петлицами. Тот тоже поставил на листе свой автограф, а в завершение все тот же офицер с синими петлицами сам что-то черкнул на бумаге. «Гражданский» взял большую круглую печать с костяной ручкой и небрежно шарахнул ей по листку. Сизая клякса засветилась, как синяк.
