Элайн Нексли - Вивиана. Наперекор судьбе
Прищурившись, девушка разглядела съежившуюся на траве Кендис: – Девочка моя! – радостный возглас врывался у Вивианы, когда она подбегала к малышке. Увидев свою спасительницу, девочка ринулась навстречу, прижавшись к молодой женщине все телом: – Тетя! Тетя Вивиана, вы пришли! – осыпав заплаканное личико ребенка нежными поцелуями, англичанка спросила: – Как ты? Все хорошо? Где все?
– Они ушли на «Карнавал Боли». Вернуться только завтра вечером.
– «Карнавал Боли»? Что это? И почему тебя оставили?
– «Карнавал Боли» – это праздник, отмечающийся раз в год. Сотни наряженных нищих следуют по главной дороге города с криками: «Обеспечьте нам будущее»! Обычно все заканчивается убийствами, люди шейха стреляют без предупреждения. Меня оставили, как наказанную. Всю ночь и день я должна провести в одиночестве, обдумывая свой «грязный» поступок.
– Кендис, больше ты не останешься здесь. Я заберу тебя в совершенно другой мир, яркий, счастливый, мир, где ты не будешь голодать, и спать на сырой земле. Мы вместе отправимся в Каир, а потом вернемся в Англию, на твою родину и все станет так, как и прежде, – глаза девочки загорелись радостным блеском.
– А мама? Мама тоже поедет с нами?
Тяжело вздохнув, молодая женщина аккуратно ответила: – Нет, малышка, мама останется здесь. Неужели после всей боли, что она тебе принесла, ты все еще хочешь быть с ней?
– Она самый близкий для меня человек, как же вы не понимаете? Она родила меня, дала жизнь, я не могу покинуть ее, – Вивиана закусила губу. Да, она не могла понять чувств девочки, ибо ее родная мать умерла так давно, что почти стерлась из памяти, а Кевен запомнилась лишь своей жестокостью и гордостью.
– Кендис, пойми, та женщина, что звалась Тамми, та, что любила тебя, оберегала, умерла, ее больше нет, вместо нее появилась жестокая и бессердечная Мутиа, презирающая тебя всеми недрами своей сгнившей, грубой души. Я не принуждая тебя. Свой выбор ты должна сделать сама. Либо все останется, так, как и прежде, либо я попробую подарить тебя другую, счастливую, добрую жизнь.
Малышка вложила свое крохотную ручку в ладонь Вивианы, уверено кивнув: – Хорошо. Я верю, что вы добрая и заботливая женщина, – с благодарностью обняв девочку, дочь графа помогла ей подняться: – Нам пора. Бежим, – молодая женщина и ее юная спутница ринулись в путь, с наслаждением подставляя лица свежему, прохладному ветру
Глава 21
Египет, Дамьетта, дворец Аль-Сабир-ибн-Мухаммад.
Скрытые от палящего солнца в тени деревьев, пожелтевшие стены содрогнулись от очередного пронзительного крика, исходящего из самых глубин страдающей души. Джамиль зажал уши. Он не мог слушать прямое подтверждение наступающей смерти жены. Судорожно отпив арак[48] в высоком стакане, молодой человек откинулся на спинку низкого кресла, скрестив ноги и опустив голову.
– Крепись, сын мой, – шейх Кахарман ибн Али-Абдуль, одетый в свободную, белоснежную галабею,[49] и с такой же куфией[50] на полысевшей голове, гордо восседал среди шелковых подушек, разбирая бумаги, принесенные кади.
– Отец, я не понимая, как ты можешь быть таким спокойным, когда рожает невестка, – недовольно буркнул принц династии Раджаби. Обычно он никогда не позволял себе такую колкость с великим повелителем, но сейчас нервы, натянутые, как струна, давали о себе знать.
Отложив бумаги, мусульманин гневно поднял свои черные глаза: – А что ты прикажешь мне делать? Все в руках Аллаха, Милостивого и Милосердного, – шейх благоговейно провел кончиками пальцев по лицу, дотронувшись сначала до лба, потом опустившись на нос и подбородок.
Внезапно раздались быстрые шаги маленькой фигурки, скрытой под длинной, черной чадрой. В гареме женщины могли позволить себе открывать лицо, но, по раджабийским обычаям, во время родов госпожи любая мусульманка, находившаяся с ней, должна скрыть себя под покрывалом, дабы не разгневать Всевышнего.
– Фатима-калфа,[51] ну же, говори. Мой внук родился здоровым и сильным? – по лицу служанки проскользнула темная тень, а меж бровей залегла глубокая морщинка. Медленно поклонившись, женщина тихо прошептала, уже понимая, какую вспышку гнева получит от своего владыки за сказанные слова: – Мне очень жаль, светлейший господин, но Великий Аллах призвал юного принца к себе.
– Нет! Нет! Что ты говоришь, подлая дрянь?! Такого не можешь быть! Не может! – тяжело дыша, шейх подошел к испуганной женщине, встряхнув ее за плечи и посмотрев в затуманенные страхом глаза: – Скажи, что это ложь, скажи, что он жив.
Рабыня потупилась, не решаясь поднять глаза на повелителя: – Простите… Султаным[52] Ишрак…пойдите к ним, – Джамиль судорожно сглотнул. Он, не в силах что-то произнести, стоял около отца, блуждающим взглядом созерцая служанку. В одночасье рассыпались все его мечты, надежды, вся его жизнь превратилась в прах. Оттолкнув Фатиму, принц выбежал из покоев. Он быстрым шагом направлялся туда, где еще совсем недавно слышались крики супруги, а сейчас стояла мертвая, пугающая тишина. Распахнув двери, араб замер на пороге, не веря своим глазам. Бледная и поникшая, женщина лежала на смятых простынях, а вокруг нее суетились служанки: убирали окровавленные тряпки, смачивали губы госпожи каким-то лекарством, что-то шептали. Заметив мужа, Ишрак вымученно улыбнулась: – Джа…миль… Ты пришел…
– Оставьте меня наедине с женой, – бесцветно приказал молодой человек. Когда двери за служанками закрылись, он тяжело опустился на край кровати. Джамиль ужаснулся. Перед ним лежал живой скелет. Мужчина, не веря своим глазам, провел пальцами по исхудавшей руке Ишрак, коснувшись набухших, темно-синих вен. Последние два месяца беременности несчастная женщина не жила, а просто существовала. Повитухи предвещали страшный конец: у плода нарушилось формирование, если не сделать аборт, роженица, скорее всего, умрет при родах. Как горько бы не было, мужчина думал согласиться на спровоцированный выкидыш, но шейх и Ишрак не хотели этого. Кахарман опасался за святость своей династии, считая, что сам шайтан проклянет их род, если женщина по собственной воле лишиться ребенка, дарованного Аллахом. А египтянка так мечтала о долгожданном малыше, что цеплялась за малейшую возможность стать матерью, не думая о последствиях.
Пытаясь сдержать слезы, Джамиль сжал руку жены, тихо шепча: – Все будет хорошо. Дорогая, мы победим вместе эту напасть, – обычно молодой человек относился к супруге сдержанно и холодно, ибо два года назад их брак был хуже смерти для обеих сторон. Недавно овдовевшая Ишрак бинт Кямаль, дочь покойного кади, даже мысли не могла допустить о замужестве с мужчиной, старше которого была на тринадцать лет. Но суровые обычаи всех взяли под узды. Шейх подыскивал жену своему юному шейху, а уважаемая и опытная дама была лучшей партией. Да, мусульманка давно достигла совершеннолетия и имела полное право сама решать свою судьбу, но сердце, разбитое из-за смерти любимого мужа, не подвластно сопротивлению.
Внезапно перед глазами принца поплыли сцены из их свадьбы. Пышное, насыщенное торжество, сотни выкриков и поздравлений, подарки, безграничное счастье, и его глубокая, острая печаль. Молодой человек никогда не забудет, как на белоснежной лошади выехала грустная, поникшая женщина с морщинистым лицом и потухшим взглядом. Ишрак исполнилось уже тридцать четыре, далеко не подходящий возраст для нового брака и родов. Мужчину передернуло, когда он вспомнил первую брачную ночь, худое, сухое тело новой супруги, ее сдержанность, холодность, молчаливость. Да, мусульманка напоминала далеко не юную, пылкую девушку, но ее уму и проницательности могла позавидовать любая. Образованный и любивший философские темы, Джамиль целыми днями беседовал с женой, и все больше удивлялся, как в эту хрупкую женщину вмещается столько знаний.
Раздумья араба прервал пронзительный хрип Султаным. Пальцы женщины еще сильней вцепились в руку Джамиля. Молодой человек тихо застонал, но не ослаблял хватку, чувствуя, как ладонь супруги то холодеет, то наливается горячим свинцом.
– Я покидаю этот мир, но прежде, чем я уйду, ты должен мне кое-то пообещать, – голос женщины едва слышался в этой мертвой тишине, ее слова с каждой минутой слабели, но мужчина знал, что понимает их смысл не слухом, а сердцем.
– Говори, я сделаю все.
– Мы не были счастливы эти два года, наш брак заключился из-за беспощадных традиций. Я тебя не любила, ты меня не любил. Но одно нас объединяло: общее рабство, рабство гарема, рабство твоего отца, мы оба стали его заложниками. Послушай, у меня есть младшая сестра – Амаль. Девочка еще очень юна, но я знаю, что по обычаям вашего рода, вдовец должен жениться на сестре покойной жены. Я прошу тебя об одном: не женись на ней. Нет, это не из-за ревности, просто я не хочу, чтобы моя нежная и невинная сестренка вяла в гареме. У нее другое предназначение. Поклянись, что ты сделаешь все, чтобы она вышла замуж за того, кого полюбит. Поклянись, что ты не прикоснешься к ней, даже если восстанут все народы мира, – слова женщины прервал очередной приступ удушливого кашля. Молодой человек заметил, как по губам жены потекла тонкая струйка потемневшей крови. Все, это конец.