Дмитрий Красавин - Заповедь любви
Неожиданно к нему подскочил невесть откуда взявшийся татарчонок Ильдус и со всего размаха ударил кулаком по носу. Из носа брызнула кровь.
Витька был на полголовы выше татарчонка, но почему-то спасовал, закрыл голову руками и заорал:
– Басурмане русских бьют!
Витьке на помощь подскочили братья-близнецы Перуновы и принялись мутузить татарчонка. Мы с Женей замешкались, не зная, что предпринять, и тут сверху на Перуновых набросился недавно приехавший из Мологи в гости к тетке маленький, щупленький парнишка, Вася Цыцын. Ухватив близнецов за шкирки, он пронзительно закричал:
– Не трогайте его! Так нечестно! – и стал оттаскивать Перуновых от татарчонка.
Однако силы были явно неравные, и один из братьев, вывернувшись, ударил мальчугана в лицо. Вася упал на землю, но в это время с земли поднялся Ильдус и, оставив Витьку, набросился на братьев. Остальные ребята недолго оставались в роли зрителей – Вася и Ильдус в считанные секунды были снова повержены.
Неизвестно, чем бы все закончилось, если б из окна рядом стоявшего дома не раздался пронзительный голос тети Нюры:
– Ах вы негодники, вот я вам сейчас устрою драку!
Зная суровый нрав тетушки, толпа разбежалась. Витька, запрокинув голову, чтобы не залить капавшей из носа кровью рубашку, медленно побрел к своему дому. Вася и Ильдус, пошатываясь, встали с земли. У Ильдуса была разорвана рубашка, сильно поцарапаны лоб и колени, а у Васи Цыцына под левым глазом набухал большой синий фингал.
Мы с Женей почему-то оба чувствовали себя виноватыми перед ними и, не сговариваясь, потянули ребят в наш дом – залечить раны и привести в порядок одежду.
Отец, выслушав в прихожей сбивчивый Женин рассказ о драке, помрачнел лицом и, передав Васю и Ильдуса на попечение матушки, повел нас обоих в свой кабинет.
– Стыдно! Как мне стыдно, что у меня такие дети! – произнес он, пропуская нас вперед и прикрывая за собой дверь.
– Но ты ведь сам наказывал: «Не вмешивайтесь в драки», – робко возразил ему Женя.
Я стоял молча, понурив голову.
– Наказывал. Но невмешательство хорошо лишь до тех пор, пока оно не становится предательством, – сказал батюшка, садясь за письменный стол.
– Мы никого не предавали, – защищался Женя.
– Вы предали Христа!
– Это Ильдус, что ли, Христос? – наконец подал и я свой голос, вставая плечом к плечу рядом с Женей.
– Ваш Витька унижал веру Ильдуса, а значит, унижал и его самого. А Христос всегда с теми, кого унижают, а не с теми, кто унижает! Я не думаю, что вы настолько загрубели, чтобы не видеть, как на ваших глазах унижают человека.
– Но его вера – басурманская, а наша – православная, – упорствовал я на своем.
– Христос не разделяет людей по тому, кто как молится. Ему вообще не нужны молитвы и песнопения.
– А кому же тогда они нужны? – снова подключился к разговору Женя.
– К кому обращены твои мысли, когда ты стоишь на молитве? – задал встречный вопрос батюшка.
– К Богу.
– О чем ты размышляешь, когда в храме поют «Христос воскресе»? – продолжил он вопрошать сына.
– Ни о чем. Мне просто радостно.
– Вот для этой радости, для устремления чувств и мыслей к Богу и нужны молитвы и песнопения. Бог не нуждается ни в чем, но отзывается на наши молитвы, и отзывается лишь тогда, когда мы впускаем Его в свое сердце, когда за «Господи, помилуй» возвышается смиренное, неизреченное, исполненное верой и любовью «Да будет воля Твоя».
– А ты говорил как-то, что мысли и чувства преходящи, что главное в земной церкви – ее связь с Церковью небесной, с истиной Бога Единаго.
– Говорил. И это все так. И это тоже о любви. Тот, кто открывает истину Бога Единаго в сердце своем, уже не делит людей на своих и чужих, а в каждом видит Христов образ.
– И в обидчиках Ильдуса?
– А как же иначе? Они унижали его по своему невежеству, Христос в них сокрыт под гнетом страха, лености души и предубеждений. Поэтому деритесь за правду, но победив, никогда не унижайте побежденных. Пробуждайте в них Христа. И тогда они, исполненные благодарности, станут рядом с вами, потому что сила любви сильнее силы оружия. Только любовь может побеждать, все остальные победы пирровы.
Мы с Женей стояли перед батюшкой, понурив головы. Да, нам обоим были неприятны кривляния Витьки, но мы страстно хотели казаться «своими» среди крестьянских детей, поэтому глушили внутренний протест «правильными» мыслями о невмешательстве в драку, о недостойности веры басурманской. Как, в сущности, это подло!
Я видел, как у Жени на глазах наворачиваются слезы, и сам чувствовал, что вот-вот расплачусь. Батюшка встал из-за стола, подошел к нам, обнял обоих, и мы прошли в гостиную, где нас ждали матушка, Соня и Вася Цыцын с Ильдусом. Синяк у Васи был уже не такой заметный, но для нас он затмевал собой все, подобно сияющему на груди героя ордену за веру и мужество. Мы подошли к Васе с Ильдусом, и я предложил им обоим:
– Давайте будем дружить.
Спустя неделю после описанных событий за Васей приехала мать и увезла домой, в Мологу, а через год и мы с Женей, покинув родные пенаты, отправились на учебу в Петербург.
Впоследствии Женя, следуя по стопам отца и брата Александра, закончил Петербургскую Духовную академию и принял священство. Я выбрал для себя другой путь и после окончания Санкт-Петербургского политехнического института с головой окунулся в решение вопросов по механизации сельскохозяйственных работ.
Ничто в мире не бывает случайным. Наши победы даруются нам для отдохновения и поощрения добрых дел, а беды и поражения Господь попускает, чтобы через них научить чему-то большему, омыть сердца слезами, очистить от гордыни. Потому как «блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Огонек затеплившейся в детских сердцах дружбы спустя много лет неожиданно вспыхнул с новой силой, помогая каждому из нас с достоинством и честью идти дорогами выпавших на долю всех россиян испытаний. Но обо всем по порядку.
Встречи на пароходе
Было начало мая 1908 года. Я стоял на верхней палубе «Крестьянки»[20], любуясь проплывающими мимо пейзажами, наслаждаясь холодком утреннего ветра и разлитой вокруг тишиной, торжественность и обширность которой не могли нарушить ни монотонное шлепанье плицев по воде, ни приглушенные голоса прогуливавшихся по палубе пассажиров. Неожиданно отрадное для сердца одиночество нарушил женский голос:
– Ах, какая вокруг красота, не правда ли?
Я, не оборачиваясь на голос, неопределенно пожал плечами: как бы и не оставляя незамеченным присутствие незнакомки, но в то же время вежливо показывая свою расположенность к уединению.
Миловидная дама преклонных лет облокотилась спиной о поручень рядом со мной и, запрокинув голову к небу, принялась рассматривать облака.
Я отступил от нее на полшага в сторону.
– Ой, смотрите, – воскликнула она, тронув пальчиками в белой кружевной перчатке мой локоть. – Прямо над нами летит зайчик!
Я посмотрел вверх на бесчисленные барашки облачков. В очертаниях одного из них действительно можно было разглядеть нечто подобное заячьей морде с непропорционально длинными ушами.
– Да, похоже, – согласился я.
– А я вас узнала, – перешла она, наконец, к сути своих прелюдий, – вы Николай Васильевич Харитонов[21], художник. Не так ли?
– Что вы, – изумился я. – Поверьте, я никак не связан с живописью. Вы обознались.
– Да? – разочаровано протянула она, – вы так похожи на Николая Васильевича. Я слышала, он где-то здесь, на пароходе, и хотела попросить его написать мой портрет.
Мы помолчали.
– Ба! – вспомнил я. – Некоторое время назад на нижней палубе мужчина в полотняной косоворотке довольно профессионально и даже с каким-то азартом делал карандашные наброски пассажиров третьего класса. Спуститесь, взгляните.
– Нет, нет, я его видела, – возразила она. – Без бороды и ростом ниже. К тому же у Харитонова волосы светло-русые, как у вас, а у того – темные.
– Но, по крайней мере, тот господин похож на художника. Подойдите, поговорите с ним. Может, он товарищ Харитонова?
– Мне ужасно неудобно начинать разговоры с незнакомыми мужчинами. Я к вам полчаса присматривалась, прежде чем подойти. Не могли бы вы как-то помочь?
– Сделаю все, что в моих силах, – неохотно согласился я.
Мы спустились вниз по трапу и прошли в кормовую часть судна. Мужчина, рисовавший портреты, был все еще там. Я подошел к нему и без обиняков спросил:
– Извините, вы случайно не знаете художника Харитонова?
– Знаю, – ответил он, не отрывая взгляда от незаконченного рисунка. Затем, сделав несколько размашистых штрихов, повернулся лицом ко мне. – А что вы, собственно, от него хотите? – и после небольшой паузы продолжил: – Николай Васильевич сейчас спит. Кроме того, мы еще не совсем художники, а только учимся.
Невольно разглядев вблизи лицо этого начинающего художника, я в изумлении отступил шаг назад:
