Константин Кропоткин - Сожители. Опыт кокетливого детектива
Мася плыла, я плелся, Марк подпрыгивал – все вели себя, сообразно темпераменту.
– А это конкурсантка прошлого года, – остановившись рядом с нами, заговорила маленькая черненькая женщина, обращаясь к одутловатому хлыщу в бархатном пиджаке. Она подталкивала к нему длинную худую брюнетку со зло поджатым маленьким ртом.
– И как вам в Монако? – обратился я к Масе, потягивая из треугольного бокала чего-то очень крепкого, сладкого и густого.
– Что там делать, в этом Монако? – сказала Мася, прикладываясь к стакану с яблочным соком, – Как московский спальный район, только возле моря.
– Вы там часто бываете?
– Бываю, ага. В прошлый раз там в музее разрезанную овцу показывали. Мы ее купить хотели, да в цене не сошлись. Хотя я даже рада. Ну что это за украшение? Кишки овечьи за стеклом. Я бы ночей не спала. А Суржик говорит, что вивисекция.
– Инвестиция, – поправил Марк, который тоже был в Монако и теперь я догадываюсь, кто его вояж финансировал.
– А чучело человека купить не хотите? И такие есть выставки – я вспомнил недавно прочитанную статью.
– Не зна-аю, – задумчиво протянула она.
Марк захихикал.
– Мась, мы же видели с тобой! В Берлине! Помнишь, там мертвяки чай пьют, в спорт играют.
– Ой, не напоминай! – белое лицо ее ненадолго исказила гримаса.
– А какая вам разница? – спросил я, – Что там мертвое тело, что там?
– Человека на витрину нельзя, – сказала Мася с видом прямо-таки богомольным, – Это святое.
А дур на витрину выставлять, конечно, благое дело, подумал я, наблюдая краем глаза, как бархатный франт лениво цедит что-то юной брюнетке в приклееную улыбку.
– Святое – не святое, а сама себе титьки вставила, – сказал Марк.
– Но это же для красоты, – сказала Мася, ничуть не смутившись.
– А на вид и не скажешь, что подделка, – сказал я, глянув на два упругих мячика под белой тканью дорогого платья.
– Да, я вся с ног до головы переделанная. Не до конца еще, но почти. Боюсь, как бы не переборщить. Сергей Владимирович рекомендует очень, только всегда говорит, что от него слышать хотят, потому что бабла хочет. А я же не хочу, как Варвара Петровна, которая спать не может, потому что не закрываются глаза.
– О, дивный, новый мир! – только и смог воскликнуть я.
Франт уводил брюнетку, миниатюрная сводня, тем временем, устраивала судьбу другой своей воспитанницы.
На обратном пути Марк и его волшебница обсуждали что-то до крайности фейное. Я молчал. Молчал и шофер, похожий не то на аристократа, не то на дворецкого.
Немой, наверное, чтоб коммерческих тайн не разглашал, подумал я.
– Пока-пока, увидимся, – сказала Мася напоследок, когда машина домчала нас до дома. Она поцеловала меня в щеку душистым поцелуем и, тронув за плечо своего немтыря, велела ехать.
В другой жизни я бы точно в нее влюбился. Такая дура, что просто глаз не оторвать.
– Ну, и как? – спросил Кирыч, стоя в пижаме в коридоре, где мы, толкаясь, избавлялись от обуви.
– Ой, так весело было! – прощебетал Марк, – Анбилывыбал.
– Стыдно сказать, но было смешно, – сказал я.
– Почему стыдно? – спросил Кирыч.
– Девочки-конкурсантки, конечно, дебилки. Но посмотрел я на этих мужиков, которые, отвестив пуза, в зале сидели. Сидят. Гогочут. Ржут. А над чем ржут?! Над кем ржут?!
– Он напился, не обращай внимания! – сказал Марк.
– Девочки-дурочки хотят корону, хотят, чтобы все сказали «ах». Наивная детская мечта. Очень трогательная, в общем-то. Многие хотят быть принцессами. Даже Марк, вон, поперся на красную дорожку. Блистать.
– Ну, красиво же было! – проблеял тот, – Весело.
– Было смешно, – повторил я, – А смеяться над мечтой стыдно.
– Ты слишком много думаешь. Не надо тебе слишком много думать, – сказал Кирыч и утопал досматривать свои сны.
– Шреклих-щит, – с обидой произнес Марк, уходя к себе, – Взял и все испортил.
– А ты как думал, дорогуша? Красота требует жертв! – кинул я ему вслед, так и не сумев сказать главного.
Нельзя смеяться над мечтой. Это все равно, что детей бить.
Нельзя.
Жарко-холодно
Уж пора было обедать, а липкая сажа все летела мне на голову. Надо мной, стоя под потолком на шаткой стремянке, спрятавшись в потолочной дырке по пояс, мужик в грязной спецовке пытался вернуть в наш офис прохладу.
Он налаживал кондиционер, и у него, судя по жалобному лязгу, не получалось.
Я со вздохом посмотрел в окно.
В моей конторе я устроился возле окна. Мне нравится сидеть у окна, смотреть на людей, проходящих внизу, а еще на дома, с моей верхотуры похожие на детские кубики, а еще на небо – то клокастое, то безмятежно синее, то налитое свинцом – небо разное, но всегда полезное в офисной жизни, зацикленной на скучных делах, на вынужденных заботах – на ленивых айтишниках, на юных практикантках цокающих пород, на многочисленных ломовых лошадях, замордованных и вечно раздраженных, которые день за днем волокут на себе это унылое бремя редакционных забот, которые в предмете («экспертные мнения по всякому поводу») не соображают «ни-фи-га», но умело делают вид, что знают – все, всех и обо всем.
Я, вот, числюсь экспертом по биржевым сделкам, хотя ни образования подходящего не имею, ни особой склонности к предмету. Когда я нанимался на работу, а было это не вчера, то накануне собеседования просто усадил Кирыча на диван, велел на пальцах показать, как и почему что-то одно идет на повышение, а что-то другое имеет «нисходящую тенденцию», записал пару названий и сложных слов – и авантюра удалась, меня приняли.
У меня появилась солидная работа.
Любви к биржевым спекулянтам так и не прорезалось, а вот угадывать тренды я более-менее научился. У нас общие источники информации: маклеры, как и я, читают бульварную прессу – а там и страхи, и ожидания выложены буквально на тарелочке, понятно даже таким профанам, как я.
Авторитет мой понемногу растет, а сам я главным своим достижением считаю то лишь, что однажды при переезде с места на место исхитрился занять стол у окна: никто не видит, чем я занимаюсь, а я могу при желании, отключиться от офисной тоски – я могу видеть только то, что хочу, а не то, что «надо».
Еще бы только не жарило.
Числясь экспертным, издание мое в вопросах здоровой рабочей атмосферы абсолютно не компетентно.
– Сашулик!
Из своего бухгалтерского отсека, отделенного от остальных матовой стеклянной стеной, к людям вышла Манечка.
– Советую тебе поторопиться! – прокричала она, обращаясь к заляпанному заду ремонтника.
Сегодня розовенькая, как поросенок, в своих брючках и курточке, Манечка прошествовала через весь зал и, встав перед моим столом, стала разглядывать грязный мужской зад вблизи.
– Сашулик, если не поторопишься, то я могу и раздеться, – крикнула она, – Тебе наверняка не понравится.
Ответ монтера был невнятен и гулок – он был, скорее, зол, а по редакции заплескался смех.
Вблизи Манечка выглядела сегодня еще интересней. Вся в розовом, лицом она была, скорей, буро-малиновая. Часть ее широкого лица украшал синяк, замазанный едва-едва.
– Что с тобой? Опять влюбленный слесарь перестарался? – спросил я.
– Если бы, – она посмотрела на меня так, словно только заметив.
Мы не разговаривали с ней с того самого нежданного визита в мой дом. Я избегал ее, она тоже на разговоры не набивалась.
– Сашулик, я, конечно, понимаю, что ты только и ждешь, что я устрою стриптиз, – продолжила толстуха свое представление, – только предупреждаю, если в койке ты такой же мастеровитый, как и на работе, то ждет тебя страшная месть.
– Задушишь в объятиях что ли? – крикнул кто-то, радуясь незапланированному театру.
– На лицо сяду, – сказала Манечка,
– В тюрьму за убийство хочешь? – крикнул кто-то.
– Я там уже была, за домогательство в особо крупных размерах, – она снова посмотрела на меня, – Слушай-ка. Пойдем-пожрем! Чего тут в душегубке сидеть, – и, не дожидаясь ответа, двинулась к двери, – Сашулик! – крикнула она напоследок, – И чтобы к моему возвращению все было в боевой готовности. Ты меня понял?
– Скажи-ка, а что это я тебя ни в «Макаках» никогда не видала, ни даже в «Станции»? – в столовую мы не пошли, купили воды и бутербродов в супермаркете по соседству и разместились с кульками на скамейке прямо на улице, возле чахлого фонтана.
– Очень надо, – с набитым ртом произнес я, – Не хожу я в такие места.
– Ага, а как называются знаешь.
– Мало ли, что я знаю? Я, вон, с утра про катакомбы пишу – ты думаешь, я там был?
– Что за катакомбы?
– Сталинский бункер в ресторан переделали, оказался выгодный бизнес. Народу лом.
– А зря ты там не был. Тебе бы понравилось.
– Не там ли ты звезданулась? – я постучал себя по щеке, напоминая про синяк.
