Литагент Нордмедиздат - Три любви Фёдора Бжостека, или Когда заказана любовь
И вот наступил тот долгожданный, хотелось бы верить, последний день в жизни любой заключённой, который отпечатывается в её сознании, как ни одно другое событие. Правда, когда снимают с человека судимость, это не значит, что он оправдан. Печать судимости сопровождает его всю жизнь, ибо в России – такова сермяжная правда – вообще до конца не оправдывают никого. Но для Юлии это событие стало памятным вдвойне: утром она вышла на свободу, а вечером того же дня гуляли свадьбу. Гостей было немного – со стороны Фёдора несколько его друзей и мать, со стороны Юлии лишь одна, выделенная для этой цели Васютой тюремная конвоирша Оксана. Договорились сразу, – о прошлом, оставшемся за воротами учреждения № И 327/2, ни слова. Но оказалось, что говорить больше не о чем – на свободные темы говорить разучились. Друзья пытались шутить, но как-то никто почему-то не смеялся. Тогда ситуацию решили сдвинуть с мёртвой точки посредством алкоголя. Получилось ещё хуже. Юлия, и на свободе-то не выпивавшая и не знавшая, какой собственной дозы следует придерживаться, опьянела сразу; Фёдор же впал в ещё большее уныние. Кое-как дотянули до полуночи и на вызванном такси поехали домой. Утро, на удивление, всё поставило на свои места: Юля проснулась бодрой и весёлой – тюремные условия приучили быстро адаптироваться к любым изменениям. С переполнявшим её сердце счастьем она обняла руками шею теперь уже законного мужа и нежно произнесла:
– Феденька, милый мой, у меня всего одна просьба к тебе. Попроси Васютку, чтобы он разрешил мне заехать в учреждение, попрощаться с товарками. Уж больно много счастья свалилось на мою голову, а поделиться не с кем. Ты же знаешь, родители моего бывшего жениха чужие для меня люди, а мать моя, пока я находилась здесь, ушла на тот свет. Вот пройдёт медовый месяц, всё, даст бог, устаканится у нас – поедем разыскивать её могилку. А сейчас, прошу тебя, сделай для меня это.
– Попробую, но так ли уж тебе это необходимо?
– Да, очень.
Фёдор отправился к подполковнику. На просьбу тот ответил, что только сумасшедший может обратиться с подобной просьбой, но о чём-то подумал и стал что-то решать в своей голове. Следующий день был воскресеньем, стало быть, выходным днём, к тому же днём праздничным – вся страна отмечает Женский день 8-е марта. А что, если, действительно, сделать исключение из правил? Процедура займёт не более 5-10 минут, а говорить будут о его благородном поступке не один год. И к тому же по всем зонам и тюрьмам, ибо никакой телеграф, никакая почта не могут сравниться по скорости с распространением вестей в заключении. Поэтому он ответил:
– В порядке крайнего исключения могу разрешить, но не более, чем на пять минут. Завтра во время обеда. Точка. Благодарить меня не надо.
Обрадованный Фёдор примчался домой и сообщил об этом Юлии. Та, прыгая, как ребёнок, от радости, стала его целовать, и так продолжалось до бесконечности. На следующий день, ровно в 12.00 они подъехали к воротам тюрьмы, их пропустили и сопроводили в столовку, которая находилась на втором этаже. Радостная Юлия вошла в зал, расцвеченный бумажными цветами и транспарантами в честь Международного Женского дня, где за деревянными столами, сидя на лавках, обедали заключённые женщины.
– Бабоньки, поздравьте меня. Вчера я в один день освободилась и вышла замуж и вот теперь хочу попрощаться с вами.
И в этот миг случилось непредвиденное – женщины, не сговариваясь, бросились на опьянённую счастьем Юлию, повалили её на пол и в долю секунды растерзали в клочья. Охрана не успела даже глазом моргнуть. Когда охранники бросились разнимать нападавших, Юлия была уже бездыханна.
II
Cтоличная жизнь, этот вращающийся барабан мелких и больших дел, внутри которого ты, как белка, с утра до ночи бегаешь фактически по кругу, чтобы на ночь провалиться от усталости в сон, а с утра по тому же самому маршруту опять начать свой бег, подходит не каждому. Не спасает наличие высшего образования, партийного билета или участия в партизанских действиях во время ВОВ, дающих возможность занимать руководящие места и в рабочее время, ничего не делая, улаживать какие-то собственные вопросы. Должность и семья этот бег только усугубляют. Но вот как-то притормозилось это колесо налаженной общественной жизни, когда на улицах столицы появились танки. Танки в городе всегда либо останавливают жизнь, загоняют её внутрь домов, либо заставляют – в принудительном ли порядке, по зову ли сердца – приветствовать их с букетами цветов и радостными улыбками на лицах и целованием доблестных танкистов. Москва 91-го года ещё не определилась в отношении того, как себя вести в новой для них ситуации: одни пошли строить, как в 1905-м баррикады, другие посмотреть, что же за этим последует, но основная масса предпочла оставаться дома. И как в 1917-м, в Петрограде всё решил холостой выстрел «Авроры», так в 1991-м, в Москве, всё решил выстрел боевым снарядом по Белому Дому, хотя не только он. И если не только этот выстрел что-то, может быть, и решил, то вот самое главное осталось не разрешённым. А неразрешённый вопрос этот имел длинную биографию, уходил в далёкое прошлое и звучал очень просто – как России стать всенародно богатой, культурной и цивилизованной страной? Правда, выстрел этот открыл новые пути, доселе неведомые в Стране Советов: путь к частной собственности и путь к индивидуальному и коллективному предпринимательству. А раз появились такие пути, то незамедлительно появились и ответвления от них. Называться эти ответвления стали по-разному: сетевой маркетинг, риэлтерские компании, финансовые и прочие пирамиды. И стали они размножаться как вирусы во время эпидемии, заражая духом предпринимательства всё большее число людей, мечтающих о лёгкой – наконец-то – наживе. И тот, кто оказался с иммунитетом к криминальному риску, действительно, нажил миллионы, если не миллиарды, а тот, у кого он оказался ослабленным, – слёг или даже погиб. И что характерно, эпидемия эта вовлекла в свой водоворот, как никогда, преимущественно женскую часть населения, дав ей возможность в полную силу проявить свою эмансипацию. Наступило их время, их эпоха, они теперь стали диктовать свои правила игры. Редко эти правила оказывались честными, ибо Россия и честное предпринимательство понятия несовместимые. Но в отдельных случаях бизнесменши оказывались выше шкурных интересов, на одном уровне с порядочностью и моралью и, откровенно закасав рукава и не щадя своего здоровья и времени, стали честно заниматься новым по своей специфике делом в этой стране.
Светлана Петровна относилась к их числу. Приехав в Москву из какой-то затерявшейся станицы Краснодарского края с желанием учиться в столице, она взяла приёмную комиссию не столько знаниями, сколько целеустремлённостью и напористостью и поступила-таки в Институт финансов, в который в 1971-м году – случилось так – образовался недобор. Правда, будучи «слабой» на одно место, она не избежала искуса со стороны, так скажем, не последнего члена комиссии, чем обеспечила себе место на студенческой скамье независимо от наличия свободных мест – об этом потом гласила институтская молва. И, тем не менее, с посредственными знаниями, со слабой, фактически, школьной подготовкой – а откуда быть ей сильной на глухой периферии? – она стала разгрызать гранит наук и через пять лет стала новоиспечённым советским молодым специалистом. К середине 70-х, правда, их число стало зашкаливать за черту реальной необходимости, но штаты проектных и научно-исследовательских институтов обладали замечательным свойством раздуваться до бесконечности, к тому же так же бесконечен был и Советский Союз. Однако Светлане Петровне удалось, не выезжая в Советский Союз, остаться в столице и, как опять же доносит молва, благодаря замечательным свойствам своего передка. Но не только передок играл здесь решающую роль; девушка мало того, что была скроена пропорционально и обладала красивыми чертами лица, она ещё обладала какой-то чертовски притягательной силой, зародившейся в результате смешения казацкой, украинской и цыганской кровей южного степного края. Этот край дал ей ещё упрямую непокорность, тягу к вольнице в сочетании с порядочностью и справедливостью и умением сочувствовать и сопереживать. А это уже внутренняя сторона человеческой натуры, которая дорогого стоит. Так или иначе, а в социалистическом строительстве Светлана Петровна себя не нашла и вовсе не потому, что имела с ним, то бишь, с социализмом какие-то разногласия – преобладающая масса советских людей не представляла себе даже, как это можно быть чем– то недовольным. Идеологические центры и партийные ячейки на местах, да и все медиа, включая газеты и телевидение, не давали возможности даже зародить искорку сомнения в умах граждан о каких-либо просчётах или сбоях системы. Но именно в это время появились первые трещины в её фундаменте, к которым Светлана Петровна, однако, не имела, ровным счётом, никакого отношения. Её беда состояла в другом. Будучи по натуре человеком справедливым и свободолюбивым, этакой дочерью степей, она была чересчур прямолинейна, причём по отношению к власть имущим, что никак не могло приветствоваться теми же власть имущими даже в самой справедливой державе мира. Энергии и задора было, хоть отбавляй, но когда её избрали в местком, она тут же поцапалась с главным инженером, да так, что пришлось её срочно переизбирать. Вот если бы она родилась в конце прошлого века, то на гребне революции 17-го года наверняка делила бы лавры с Марией Никифоровой и затем достигла бы, возможно, уровня Александры Коллонтай, а может быть и выше, но пятьдесят лет спустя таким, как она, героиням уже не было места в руководящей верхушке советского общества. Сложность заключалась в том, что начальники в советских учреждениях, как правило, встречались двух типов: либо идеологически выдержанные с военным прошлым, либо партийные с номенклатурным настоящим, но в том и в другом случае и в культурном, и в интеллектуальном плане уровня, оставлявшего желать лучшего. И объединяло их ещё одно качество: они, если так можно выразиться, были хитрыми дураками, и тщательно следили только за одним – как бы не натворить вместе со своими подчинёнными чего-нибудь лишнего, что могло бы угрожать занимаемому ими месту и должности. Поэтому слишком инициативные подчинённые, а ещё, не дай бог, умнее себя, вряд ли могли рассчитывать на карьерный рост, если, вообще, находили возможным ужиться с таким начальником. Светлана Петровна не ужилась на трёх местах работы и только на четвёртом благодаря тому, что её непосредственный начальник был холостым и падким до женщин мужчиной, ей удалось обрести, наконец, место под солнцем. Правда, жениться почему-то он на ней не собирался. А ей уже следовало не только задуматься над этим, но и как можно скорее эту жизненно-необходимую для любой женщины мечту осуществить, потому как стали просто осточертевать коммунальное общежитие и институтская столовая. Но начальник, хоть и был с хорошей квартирой, впускал туда женщин только с одной целью – переспать и дать возможность очередной избраннице показать своё искусство стирки, глажки и готовки. Светлана Петровна с такой ролью согласиться не могла и после безрезультатных «кнутов и пряников» стала срочно подыскивать себе новое место работы. Вообще, такой женщине, как она, устроить свою личную жизнь бывает, порой, довольно сложно: в мужчинах, как правило, отбоя нет, а вот жениться на такой никто почему-то не желает, – все видят в ней женщину лёгкого поведения и после интима быстро уходят в кусты. Хорошего, порядочного мужика взять можно только одним: раскрыть свою душу и показать, что владелица этой души, несмотря на кажущееся легкомыслие, чиста, что способна любить только одного человека, иметь от него детей и так же любить их. Светлана Петровна была на всё это способна, вот только убедить в этом ей ни одного мужчину почему-то не удавалось. Её блядский, да простит читатель это слово, вид и поведение, скорее, наводящие на аналогии с некоторыми шолоховскими женщинами, тем не менее, заставляли очень даже сомневаться в вышеперечисленных способностях. Тогда она твёрдо решила стать попроще, уменьшить на лице количество и без того скудной советской косметики, не так афишировать себя и более скрытно, по-монашески что ли, проявлять свой интерес к сильной половине человечества. Ну а физическая красота своё возьмёт. Должна взять! – такую установку сделала для себя Светлана Петровна.
