Литагент Нордмедиздат - Три любви Фёдора Бжостека, или Когда заказана любовь
– В таком месте, как лагерь или тюрьма, надо уметь отделять любовь от плевел. Вы уверены, что заключённая Варфоломей не в корыстных целях отвечает на ваши знаки внимания?
– Проверьте.
– Делать мне больше нечего. Однако, для Вашего же блага проверю.
Он открыл ящик своего стола, что-то долго искал в нём, затем вытащил исписанный лист бумаги, протянул его Фёдору и, переходя на «ты», сказал:
– Вот, почитай. Тоже один влюблённый, правда, зэк сочинил для одной нашей сотрудницы. Изъяли неделю тому назад, приняв за «маляву».
Фёдор стал читать:
Вдруг ты пришла, как праздник сквозь ненастье
Развеяв мрачный, грустный день
И красотой внесла мне в душу счастье
Твоя улыбка всюду, словно тень
Ты предложила здесь ещё остаться
И я б остался, милая, поверь
Но сердце заставляет вновь пытаться
Найти ту самую на волю чудо-дверь.
Когда-нибудь та дверца распахнётся
Я окажусь с той стороны двери
Быть может снова встретиться придётся
Ведь планы у судьбы всегда свои.
И если вдруг пути пересекутся
На воле повстречаемся мы вновь
Тебе лишь стоит раз мне улыбнуться
И сердце моё вспомнит про любовь.
– Ну и что? По-моему, неплохие стихи.
– Неплохие, да? А знаешь ли ты, что из-за этих неплохих стихов та, которой они были адресованы, вылетела не только со службы, но и из нашей системы вообще, потому что по глупости ответила ему и даже кое в чём помогла? Так что подумай.
На следующий день в его кабинет, в котором присутствовала тюремный врач-психолог, была приведена Юлия. Вопросы были самые банальные, от условий содержания до устройства своей жизни на свободе после освобождения. И тут она вдруг заявила:
– Всё будет зависеть от Вашей воли.
– Как это понимать?
– Я должна увидеться с охранником с вышки, – не знаю, как его зовут – и от этого будет зависеть моё будущее.
– А если я не дам на это разрешения?
– Тогда моё устройство на свободе будет очень плохим.
Начальнику пришлось задуматься – он впервые сталкивался с таким честным, откровенно чистым и наивным случаем. В его практике было немало иных случаев, когда имитация любви имела целью только одно – поскорее выйти на свободу, и даже беременность от неназываемых, естественно, охранников преследовала эту же цель. В женских тюрьмах вообще бытовало мнение, что мужчина это одноразовый предмет пользования, а дальше надо его «грузить». Но для этого необходимо такого подсмотреть, понравиться, да и чтобы ему ещё тоже захотелось. Задача не из простых. Поэтому томящиеся в заключениях бабоньки чего только не делают, чтобы обратить на себя внимание охранников или любых других служащих мужского пола. И если все шансы исчерпаны, поддаются на приставания заядлых коблов, без которых ни одна тюрьма не обходится. "Я красивая мужчина, вот усы, а вот вагина" – воркуют те полушутя, но на самом деле всерьёз, и обнажают толстую ляжку, на которой вытатуирована роза с шипами, окутанная колючей проволокой, – эмблема лагерной коблы. Некоторые демонстрируют наколку в виде большого паука с чёрным крестом на спине, который ползёт к бабочке, запутавшейся в его паутине. Да и одежда подстать: спортивные брюки, мужская рубашка и самая короткая, как у мужчин, стрижка. Юлии, похоже, удалось избежать лесбийских утех: её не избили, не изнасиловали и вероятно потому, что не хотели её портить. С таким внутренним миром, как у неё, ей не место в тюрьме и нет для такой, как она, роли в тюремной жизни. А её участие в имитации семейного очага, – так в заключении все женщины живут парами и в каждой паре кто-то верхний, кто-то нижний, кто-то после рабочей смены готовит еду, а кто-то ждёт её, закинув ногу на ногу и читая в это время газету. Так уж устроены женские тюрьмы, а, вернее, психология самой женщины, природу которой не изменить, разве что методом длительной изоляции. Вообще же изоляция, а если быть точным, публичная изоляция, которую предлагает лагерь или тюрьма, являются для женщины сплошным адом, невзирая на то, в какое окружение она попадает. А ещё тюрьму в просторечии называют людоедкой, поэтому максимальный срок заключения, который может вынести женщина без психических срывов и агрессии это, максимум, полтора года – доказано психологами.
Юлии как раз оставалось пробыть в заключении на полгода больше, и один только Всевышний знает, добавит ей страданий зародившееся чувство или же, наоборот, облегчит её пребывание здесь? Подполковник Васюта, переговорив с Фёдором и с Юлей и выслушав наблюдения других охранников, проникся вдруг какой-то теплотой к ним. Он сам не мог понять, откуда у него это взялось – ведь за многолетнюю свою службу, в течение которой он много чего видел-перевидел и основательно успел зачерстветь, – а иначе в этой системе нельзя и сантименты здесь неуместны – вдруг такие «сопли», понимание и сочувствие? Может быть по той причине, что у самого в личной жизни сложилось как-то не так, и может быть потому, что перенёс он её целиком и полностью сюда, в свой второй, хотя, по сути дела, первый дом. Здесь он работал, питался, частенько ночевал, сожительствовал тайно с понравившимися ему женщинами из своего подчинения, да и с заключёнными – чего греха таить – тоже. Жена от него давно ушла, новой как-то в ближайшем окружении он для себя не присмотрел, да и, пожалуй, что не искал, и как-то его устраивало вот такое плотское существование. Вообще-то каждый начальник тюрьмы выстраивает свои взаимоотношения с подчинёнными так, как считает это целесообразным и правильным с его точки зрения, а поскольку по натуре Васюта был либералом, то, хоть и нарушая установленный порядок, он пошёл навстречу влюблённым и разрешил им видеться один раз в неделю в комнате свиданий. Юлия была на седьмом небе от счастья – ну где это видано, в какой ещё тюрьме Советского Союза осуждённая за тяжкое преступление возвращается в камеру со свидания, да к тому же ещё со свидания с охранником, с огромным букетом цветов или с коробкой конфет и духами? Обычно заключённые после свиданий приносили что-нибудь съестное или, на худой конец, что-нибудь из одежды. Поэтому они ещё более уважительно стали относиться к Юлии, даже гордиться тем, что у них на зоне вызрела такая любовь. И, несмотря на своё уголовное прошлое, на заскорузлые от неволи души, на круглосуточную охрану самоё себя от возможной подставы, пакости, предательства разгладились суровые складки на лицах, отеплились беспристрастно-жестокие глаза и стали смотреть на эти отношения как на идеал, которого им в их тюремной жизни, конечно, не видать. Да и на воле, подоспей она, – тоже. Вот в этом вопросе женская солидарность проявлялась однозначно, отбрасывая на задний план зависть и коварство. Наверно любая женщина способна на большие чувства, и преступница в том числе, вот только объект её чувств, её принц на белом коне находится всегда почему-то в другом месте и, скорее всего, на облаках.
Для Юлии почти незаметно пролетели эти два года, в течение которых места на нарах то освобождались кем-то, то заселялись кем-то новым, и это движение как-никак вносило разнообразие в тюремную жизнь и тем самым виртуально сокращало время. Ибо ничего нет страшнее в принудительной изоляции, чем однообразие. Ну и конечно, глотком свежего воздуха были свидания с любимым человеком; они кончались тем, что начиналось ожидание следующей встречи и, таким образом, время сжималось тоже. Фёдору же пришлось перенести несколько откровенных разговоров с матерью, а мать, если надо было, могла становиться жесткой и принципиальной. Когда уговоры отказаться от идеи женитьбы на Юлии ни к чему не привели, она категорически заявила, что ноги его избранницы не будет в их доме. Пускай себе ищут жильё, где хотят, – она такого позора на весь Новозыбков переживать не собирается. Фёдор тоже не отступал, оставаясь на своей позиции, и каждый разговор заканчивался тем, что предавать свою любовь он не намерен. Оставаясь наедине и остынув после жаркого разговора с сыном, Дарья утирала скупую слезу и, давно уже забыв про мужские ласки и крепость мужского тела, мысленно соглашалась и желала сыну счастья, но вот почему оно должно было быть тюремным, не понимала никак. А сын готовился к свадьбе. Справил себе новый костюм, рубашку, галстук, будущей жене – свадебное платье. У него появился мотоцикл – мечта его жизни, – и сбережения на свадебный стол. Юлия все заработанные в отсидке деньги, которых накопилось не так уж много, положила так же на их будущую свадьбу.
И вот наступил тот долгожданный, хотелось бы верить, последний день в жизни любой заключённой, который отпечатывается в её сознании, как ни одно другое событие. Правда, когда снимают с человека судимость, это не значит, что он оправдан. Печать судимости сопровождает его всю жизнь, ибо в России – такова сермяжная правда – вообще до конца не оправдывают никого. Но для Юлии это событие стало памятным вдвойне: утром она вышла на свободу, а вечером того же дня гуляли свадьбу. Гостей было немного – со стороны Фёдора несколько его друзей и мать, со стороны Юлии лишь одна, выделенная для этой цели Васютой тюремная конвоирша Оксана. Договорились сразу, – о прошлом, оставшемся за воротами учреждения № И 327/2, ни слова. Но оказалось, что говорить больше не о чем – на свободные темы говорить разучились. Друзья пытались шутить, но как-то никто почему-то не смеялся. Тогда ситуацию решили сдвинуть с мёртвой точки посредством алкоголя. Получилось ещё хуже. Юлия, и на свободе-то не выпивавшая и не знавшая, какой собственной дозы следует придерживаться, опьянела сразу; Фёдор же впал в ещё большее уныние. Кое-как дотянули до полуночи и на вызванном такси поехали домой. Утро, на удивление, всё поставило на свои места: Юля проснулась бодрой и весёлой – тюремные условия приучили быстро адаптироваться к любым изменениям. С переполнявшим её сердце счастьем она обняла руками шею теперь уже законного мужа и нежно произнесла:
